Звено цепи (СИ) - Гуминенко Маргарита Владимировна "Киппари"

— Давай исходить из того, что сказал Мегавой, — предложил Игорь. — Этот дом — лишь наружная часть головоломки. И кстати, никуда не ходи без сопровождения. Вполне возможно, что хозяева этой головоломки где-то рядом с нами…

* * *

Они бежали уже пару часов. Однообразные перелески, овражки, маленькие речки или просто лужи шли друг за другом с завидным постоянством. Небритый зек спотыкался и давно уже посерел, не то от страха, не то от усталости. Юраша ничего особенного не чувствовал.

— Стой! — взмолился наконец его товарищ по побегу. — Погоди! Дай отдышаться!

Капустин остановился и посмотрел на него. Зек повалился на первую же кочку. Среди тихого однообразия окружающей природы в уши назойливо лез какой-то посторонний звук.

— Чё прислушиваесся? — еле дыша, выговорил небритый. — Собака лает. Кто-то из этих сволочей вперёд вырвался. Оружие нам надо! Подстережём здесь. Место удобное…

Юраша обошёл его и подошёл к кромке воды.

— Не дури! — предупредил зек. — Тут болота, топи. Лучше не соваться. Они потому нас и гонят вдоль края, что знают: нам никуда не свернуть. Говорю — оружие надо!

Псина появилась внезапно. Вынырнула из кустов и с рёвом кинулась на Юрашу. Раззявленная пасть, острые клыки, слюнявый язык… Развернувшись, Капустин смотрел на овчарку, не делая попытки даже рукой загородиться…

— У-у-у! — заорал зек, бросившись на псину с заточкой в руке.

Юраша смотрел, как овчарка и зек, сцепившись, катаются по берегу, разбрызгивая кровь и слюни. Потом овчарка взвизгнула и повалилась на траву.

— Ты… заторможенный! — заорал зек. Капустил смотрел на дохлую собаку, из бока которой торчала рукоятка заточки. — Помоги мне!

Вместо этого Капустин шагнул в сторону и сел на землю. Когда небритый поднялся, охая и ругаясь сквозь зубы, он развязывал шнурок. Делал это Юраша медленно, словно ощупывая каждую неровность ботинка.

— Ты чего? — недоуменно спросил небритый. — Сейчас вертухай следом явится! С автоматом!

— Ноги стёр, — бросил Юраша, стаскивая второй башмак и кидая его в траву. Потом встал и подошёл к краю болотца.

— Ну и чёрт с тобой! — рявкнул небритый зек, выдернул свой нож из собачьего бока и побежал в сторону густых камышей.

Капустин стоял у кромки грязной воды, подёрнутой коричневой плёночкой. Ничего не делал, просто ощупывал ногой кочки, словно проверял, не утонут ли, если на них опереться. Сзади послышались шаги и грубый голос окрикнул его:

— Стой! Стрелять буду!

Автоматная очередь взрыла землю справа от Капустина. Он не обратил внимание, шагнул вперёд, и сложив руки, с размаху нырнул в болото…

Мир перевернулся. Холодная вода обожгла многочисленные ссадины. Грудную клетку стиснуло, какие-то корни мешали продвигаться вперёд. Юраша шарил вокруг себя, преодолевая сопротивление воды, и упорно толкал тело вперёд. Вокруг были стенки узкого тоннеля, грязная взвесь не дала бы ничего увидеть, даже если бы у него были плавательные очки. Но он цеплялся за стенки и двигался вперёд, чувствуя, что ощущает живой холод, настоящий, неподдельный. Воздуха уже не хватало, когда руки провалились в пустоту. Тоннель кончился. Сила сопротивления воды толкнула его наверх…

Ещё секунда — и лёгкие сделали долгожданный вдох. Хрипя и отплёвываясь, Капустин попытался протереть глаза и оглядеться. Здесь было светло и знакомый берег пруда маячил в трёх метрах от него. Над водой нависали корни старого, раскидистого дерева. Капустин энергично двинулся к нему, продираясь между гниющих стеблей кувшинок.

Едва пальцы сомкнулись на свисающем корне, появились люди, начали хватать Капустина за руки, за плечи, тащить куда-то… Юраше показалось, что кошмар вернулся. Зарычав, он принялся яростно отбиваться, но его всё равно выволокли, как рыбу из воды, прижали к земле. Капустин брыкнул одного ногой. Человек улетел в пруд, стало чуть легче. Мощное тело Юраши напряглось, он опёрся на локоть, собираясь вскочить — и тут же получил жгучую пощёчину.

— Капустин! — Прокричал кто-то над его ухом. — Отставить! Юра! Прекрати! — Вторая пощёчина прилетела вслед за первой — и вместе с ней пришло осознание, что голос-то знакомый. — Капитан Капустин! Мать твою… Ну, ты лось! Чуть не убил…

— Товарищ… под… подполковник, — пробормотал Юраша. Почему-то слова дались ему с трудом, хотя несколько минут назад, там, по другую сторону тоннеля, язык работал как положено. Говорить было не о чём.

— Помолчи теперь, — приказал Сокольский. — И прекрати вырываться. Всё, Юра! Всё! Ты сделал своё дело, дай другим поработать.

Юраша расслабился, успокоенный этим голосом. Сокольский слез с его груди и поднялся на ноги, отступив в сторону.

— Давайте носилки, — приказал он. — Дан! Вызывай вертолёт. Срочно в наш госпиталь его, к Людмиле Кирилловне.

Сокольский отошёл обратно, к старому дереву у пруда, но смотрел не на взбаламученную поверхность, а на парней, пристёгивающих Капустина к носилкам. Потом достал телефон и позвонил Матвею Киппари.

— Я домой поеду, — сказал он сразу. — Парни здесь без меня закончат… Да, отыскали. Жив. Всё остальное будешь спрашивать у майора Бердниковой. Кстати, позвони ей. Пусть будет готова, ей привезут всё оборудование, что тут нашли. Всё, пока!

Он убрал телефон в карман и глубоко вздохнул. Пахло гниющими кувшинками и сыростью. Ни с чем не сравнимый запах…

Глава вторая. Погружение в прошлое

(Санкт-Петербург, сентябрь 1989 года)

…Олег включил настольную лампу и раскрыл учебник. Точные науки давались ему без труда. Прочитав условия задачи, он с ходу набросал в тетрадке первые три действия, после чего прислушался и без стука положил на столешницу ручку. Потом достал из-под последней страницы учебника вскрытый конверт и вытащил из него листки, исписанные быстрым почерком его брата. Игорёк писал:

"Здравствуй, Олежка!

Сегодня я первый раз ходил в новую школу. Точнее, она совсем не новая, а старая. Она тёмная и сырая. Потолки низко над головой, лестницы узкие. Но не думай, что всё так плохо. Приняли меня хорошо. Наверное, так и должно быть, потому что я за месяц успел с некоторыми ребятами познакомиться на улице. Только без тебя тоскливо…"

— Олег! Ты что там делаешь?

Подросток вздрогнул и быстро сунул письмо под тетрадку. Ему не хотелось, чтобы опекун читал его переписку с братом.

— Уроки! — отозвался он, на всякий случай берясь за ручку.

— Выйди сюда! — послушалось из-за двери.

Олег вздохнул, поднялся и вышел в коридор. Двустворчатая дверь комнаты напротив была открыта. Виктор Ипатьевич Горсткин сидел в кресле перед телевизором. Сбоку его профиль напоминал Горбачёва, только без пятна на лысине.

— Ты не должен кричать в квартире, — выговорил Виктор Ипатьевич. — Это неуважение к семье, которая тебя приютила. Нужно было выйти из комнаты, зайти сюда и ответить на вопрос.

— Я понял, — ответил подросток, стоя в коридоре перед раскрытой дверью и непроизвольно снова вздохнул.

— И не вздыхай так! Вздыхают люди, которые прожили жизнь и им есть о чём вздыхать. У тебя ещё нет ничего за плечами такого… Так что ты там делаешь? — снова спросил Виктор Ипатьевич, видимо затруднившись с окончанием предыдущей мысли.

Олег сделал два шага вперёд, переместившись на порог комнаты и ответил тем же спокойным тоном:

— Я делаю домашнее задание по алгебре.

— Правильно! — похвалил опекун. — Учиться ты должен хорошо. У тебя есть способности, которые я готов поддерживать, чтобы ты смог найти себе достойное место в обществе. И я надеюсь, что ты оправдаешь то доверие, которое тебе оказано. Можешь идти, я потом проверю.

По телеку начинались новости и Виктор Ипатьевич спешно прибавил громкость. Олег развернулся и ушёл в комнату, которую ему выделили. Плотно закрыв за собой дверь, он вернулся за стол и снова вытащил письмо брата.

Наверное, это было правильно, что именно его захотела взять к себе на воспитание семья Горсткиных. "Игорёк бы свихнулся", — подумал Олег. По его мнению, брат был слишком порывистым и несдержанным и не протянул бы в этой интеллигентной квартирке даже недели. Если Игорьку что-то не нравилось — он сходу вступал в полемику, заводился, потом переживал. Олег поступал проще: делал то, что считал нужным, не ставя никого в известность. Особенно если понимал, что ему могут запретить. Например, Виктор Ипатьевич наверняка возмутится тому, что Олег получает каждую неделю по три-четыре письма от брата. Наверняка он скажет: "О чём можно так часто писать? Это отвлекает от учёбы! Чем занимается твой брат там у себя, если у него есть время постоянно писать письма? Тебе вообще нужно поменьше с ним общаться и побольше думать о своём будущем!" Примерно такую речь Олег в красках себе представлял. В результате, Горсткин отобрал бы у него ключи от почтового ящика и забирал всю почту сам.