Звено цепи (СИ) - Гуминенко Маргарита Владимировна "Киппари"

— Тень прошлого. Не бери в голову. Тебя это не касается.

И она снова ему поверила, так что перестала обращать внимание и на то, что время от времени он о чём-то говорит со странными людьми, и неизменно возвращается взъерошенный и мрачный. Но тут же меняется у неё на глазах — и всё становится по-прежнему.

Однажды они вернулись раньше обычного. В городе царила поздняя осень, темень разгоняли яркие фонари и блики на мокром асфальте. Во дворе, неподалёку от подъезда, стояла блестящая от дождя машина, на которую он нервно оглянулся — но тут же пошёл вперёд, не оборачиваясь. Прошло примерно с час и она давно думать забыла об этом его взгляде, но потом раздался звонок в двери, настойчивый и протяжный. Он остановился на полуслове и прислушался. Потом схватил со стула её пальто и сунул ей в руки.

— Одевайся.

— Что случилось?

— Это тебя не касается. — Он сам надел на неё пальто и повернул к себе, взяв за плечи и глядя прямо в глаза. — Сейчас поднимешься на чердак. Помнишь, как там замок открывается? — Она кивнула, и он продолжил: — Выйдешь через соседний подъезд, но не сразу. Подожди несколько минут, посмотри через окно, нет ли кого во дворе. И как выйдешь — иди не к подворотне, а назад, через второй двор. Поняла? И чтобы до завтра тебя тут не было!

Он поцеловал её и выпихнул едва ли не пинками. Подчинившись этому неожиданному напору, она действительно поднялась на чердак. Но потом, уже сняв замок и держа его в руке, она вдруг поняла, что не может сделать ни шагу, не зная, что происходит. Она оставила снятый замок и открытую дверцу, а сама сжалась в тёмном углу, понадеявшись, что даже если кто-то сюда явится — он просто не увидит её в темноте маленькой площадки и подумает, что она ушла. Звуки, поднимаясь по пустому пространству лесенки, доносились до неё не все и не отчётливо. Она уловила, как кто-то гудел басом, и ей казалось, что-то требовал. Потом услышала его голос. Он сказал:

— Мне плевать на твои дела. Забирай своих отморозков и убирайся…

Что-то сдвинули с места, кто-то восклицал, но разобрать слов она не могла. Потом она услышала:

— Ты что сделал, идиот?!! Валим отсюда!!

Кто-то взялся за перила лесенки и они задрожали. Она вжалась в угол ещё сильнее, но всё стихло. Ей показалось, что хлопнула входная дверь. А потом была вечность, которую она не решалась выбраться из своего угла. Она всё ждала, что услышит его голос, даже вообразила себе, как он поднимается по лесенке и говорит: "Ну я же сказал, чтобы ты уходила, а не пряталась тут!" Но было тихо и она решилась, наконец, вернуться в студию.

Горели всего две лампы: одна на кухне за ширмой, другая около барабанной установки. Этот призрачный свет кое-как растекался по пространству, так что можно было разглядеть силуэт сдвинутой в сторону пальмы. А ещё — какое-то большое, тёмное пятно на полу. Она спустилась вниз, машинально включила верхнее освещение и подошла…

Он лежал, свернувшись, как кот у печки. Только печки никакой не было и поза для него была совершенно неестественная. Она наклонилась, потом опустилась на колени. Она окликала его, пыталась понять, что с ним. Потом её рука наткнулась на что-то липкое, он застонал и пошевелился.

— Что с тобой? О, нет! Кровь!

Он попытался развернуться, и она с готовностью уложила его голову к себе на колени. Он поймал её ладонь. Рука у него была холодная и липкая.

— Надо вызвать скорую… — Она беспомощно оглянулась, не успев заметить, как его лицо исказилось от боли. — Надо позвонить!

Сердце её колотилось, но она не могла сдвинуться с места. Мобильник лежал в сумочке, сумочку она забыла на куче одеял. Чтобы встать и дойти до постели, надо было снять его голову со своих колен, а она не могла это сделать! Просто не могла! Как она положит его на холодный пол? Как отойдёт от него?

— Всё… будет хорошо. — Он наконец смог заговорить, только очень тихо, так что ей пришлось наклониться к самому его лицу. Она гладила его по волосам и всхлипывала, а он снова заговорил: — Брось. Смотри вот…

Он ухитрился убрать одну руку от живота. Сегодня на нём была светлая рубашка и по ней расползалось бурое пятно крови.

— Правда, похоже на ту розу? Помнишь?.. В тот вечер… Полтора месяца. Прошло полтора месяца…

Он шептал всё тише, но она слышала и понимала, о чём он пытается ей сказать.

— Значит, со мной не так, как с другими? — Она плакала, целуя его лицо. — Я поняла, поняла.

— Запомни… Полтора месяца… Целая жизнь…

Рука его отяжелела и выскользнула из её ладони.

* * *

На кладбище она стояла впереди всех и снова не обращала внимания на то, кто что говорит за её спиной. У неё было право находиться здесь и те, кто поверил в это, окружали её, плечами отгораживая от остальных.

Она положила на свежий могильный холм огромную бордовую розу и отступила, стоя в чёрном кружевном платке, тихая и строгая, в полтора месяца успевшая стать женщиной, женой, вдовой…

Она точно знала, что в её жизни будет много мужчин. Может быть, она даже начнёт менять их каждый месяц. Но никогда в её жизни больше не будет того, единственного, так внезапно появившегося перед ней поздним вечером, под фонарём, с розой в руке, и ушедшего загадкой, которую она уже никогда не разгадает.

* * *

(2016 год)

— Кому роза? — спросил Сокольский, забираясь в кабину трейлера и устраиваясь на сидении.

— На кладбище заедем, — странно ответила Инга. — Надо помянуть одного старого друга.

— Вот как… Что за человек?

Она глянула на него, словно раздумывала, стоит ли вообще с ним разговаривать, но потом снизошла до ответа:

— Человек, которому далеко до тебя! — Потом подумала и добавила: — Но и тебе до него — тоже…

Книга 1. Звено цепи. Часть четвёртая. Тайны и компроматы

Глава первая. Лёгкое знакомство

(Лето 2016 года)

— Маслоу — идиот!!

Очередное заявление господина Шалыганова было встречено любопытными взглядами. Впрочем, присутствующие на банкете уже составили себе представление о шумном госте из далёкого Новосибирска. Трезвый он был у всех как кость в горле, а пьяный и вовсе стал неуправляем. Никто уже не мог определить, с чего начался разговор и как они перешли на Маслоу, но у Игоря Валентиновича Шалыганова явно было что сказать своим благодарным слушателям. Поднявшись и бодро размахивая недопитым бокалом, он напористо продолжил:

— Я говорю, что Маслоу — идиот! Почему он поставил в основу своей пирамиды физиологические потребности? Основа всего — это страх! — Он сжал вторую руку в кулак, словно хватал невидимого Маслоу за горло. — Когда животное боится — оно убегает. Оно не мочится, не размножается, не ест, не спит. Оно спасается бегством! Человек недалеко ушёл от животного. Наше тело — и есть животное!

— Вот уж кто животное — так это сам оратор, — негромко предположил серьёзный господин в хорошо сидящем костюме, по фамилии Никитин. Он приходился родственником устроителю презентации, после которой, для избранных, и был устроен этот банкет. Наверное, сейчас не только Никитин жалел, что в число "избранных" угодил новосибирский гость.

— Да! Я — животное! — Шалыганов со стуком поставил бокал на стол, чем вызвал вздохи облегчения у ближайших соседей. — Но я — животное с хорошим слухом. Вы, кстати, тоже животное, хотя и прикидываетесь человеком.

— Вот интересно, а почему вы ставите в основу именно страх? — с мрачной решимостью вступил в спор Никитин, которого тема задела за живое.

— Да потому, что всеми без исключения живыми существами руководит именно страх! И чем примитивнее человек — тем больше страх им руководит. Возьмите американцев!

— Ну, если верить в то, что у них был всплеск рождаемости через девять месяцев после взрыва небоскрёбов — то как раз ими руководит не страх, а потребность размножаться.

— Чушь! — Шалыганов решительно махнул рукой и счастливо удержался на ногах. — Они трахаются от страха… Нет, не так! Они сексом глушат страх! Сами ведь сказали… — Он пощёлкал пальцами. — Как этот фильм называется? Там одна тёлка говорит: "Это как похороны: у всех на уме только секс". Ну, у нормального человека на похоронах что на уме? — Он постучал себя по лбу. — Секс разве? А у американцев — секс!