Стажер магического сыска (СИ) - Blinddog Alexander

Утро облегчения не принесло — всё происходящее не оказалось лишь дурным сном. Глеб зевнул, глянул на тусклые лучи солнца, пробивающиеся сквозь решётку окна. Кроме как сходить с ума в этой крошечной комнатушке других дел как будто не было вовсе, так что Глеб попытался снова заснуть, но сон, как назло не шёл. Через несколько часов он услышал резкий удар в дверь камеры и открылось маленькое окошко возле пола. Откинулась небольшая дверца и на неё чья-то узкая бледная рука поставила миску с кашей, в которую была воткнута деревянная ложка.

— Завтрак, — послышался через дверь голос. — Забирай шустрее.

Глеб забрал миску, повозил ложкой в клейкой серой массе каши. Выбирать всё равно было не из чего, так что зажмурившись и стараясь не вдыхать её сомнительный аромат, начал быстро поедать завтрак, стараясь глотать не прожёвывая, лишь бы, не дай бог, не почувствовать в полной мере этот вкус. Это неприятное действо хоть как-то скоротало ещё несколько минут, потому что когда ложка стукнула о пустое дно, снова наступила смертная скука.

Ещё примерно через час в окошко возле пола просунулась та же бледная рука и голос потребовал вернуть посуду. Глеб на своей шкуре начал чувствовать, что ощущают люди, запертые в одиночке. Ещё и суток не прошло, как от невозможности с кем-то поговорить, спросить совета, поделиться сомнениями и планами, хотя почитать что-то, голова буквально начинала разрываться от мыслей. Он начал ходить по камере взад-вперёд, разговаривать сам с собой, отжиматься и приседать, лишь бы хоть чем-то занять тело и разум. Неизвестность сколько его тут продержат, только сильнее сводила с ума.

Неожиданно в тюремном коридоре снова послышались шаги. Слух Глеба, обострённый уже до невозможности жадно ловил эти звуки, а когда в замке заскрежетал ключ, сердце, казалось, и вовсе выпрыгнет из груди.

На пороге, однако, стояла не Анна Витольдовна, а очередной угрюмый охранник.

— На выход, — сказал он. — Прогулка.

Внутренне ликуя, Глеб вышел из камеры, и только что не пританцовывая пошёл вслед за конвоиром. Снова длинные петли коридоров, разделённые решётчатыми дверьми, и вот, наконец, открывается последняя, впуская в тюрьму серое осеннее солнце, показавшееся Глебу самым тёплым и ослепительным.

Он вышел в небольшой внутренний дворик тюрьмы, во все легкие втянул прохладный воздух. В окружении кирпичных стен по вытоптанной и утрамбованной земле прогуливались десятка два человек. Кто-то был ещё в гражданской одежде, кто-то уже в серых робах и круглых шапочках. Глеб внутренне радовался возможности пройтись более чем на четыре шага подряд, видеть солнце, да что там, может и поговорить с кем-то, как пёс, которого хозяин, наконец, взял на прогулку в парк. Но внутри жгло какое-то странное чувство. Что-то было не так. Глеб усилием воли задавил в себе эту бесполезную эйфорию от свежего воздуха, и сосредоточился на том, что пыталось ему сигнализировать подсознание.

Мысль кристаллизовалась очень быстро. Из всего коридора, полного других камер, на прогулку вывели только его одного, все остальные двери были закрыты. Глеба передёрнуло, он резко оглянулся. Возможно, именно эта секунда и спасла ему жизнь, потому что у себя за плечом он успел увидеть бесшумно подкравшуюся фигуру в серой робе и быстрый выпад от пояса вверх чего-то металлически блеснувшего на солнце.

На звериных инстинктах Глеб успел увернуться от удара заточкой в бок, перехватил руку нападавшего за запястье, выкрутил. Заточенный кусок железки, обмотанный тряпицей вместо рукояти, упал на землю из разогнувшихся пальцев. Заключенный оказался прожжённым типом, так что только зарычал по-звериному и левой рукой ударил Глеба в лицо. Тот сумел чуть отклонить голову и кулак лишь слабо смазал по скуле. Глеб ответил ударом локтя, выпуская запястье противника. Тот сделал пару шагов назад и снова попытался напрыгнуть, на что получил встречный пинок ногой в живот. Заключенный охнул согнулся, но лишь на мгновение, чтобы затем снова попереть в атаку, будто буйвол. Он сбил Глеба с ног, они сцепились, покатились по земле. Вокруг них тут же образовалась толпа людей, все кричали, свистели, улюлюкали, подбадривая дерущихся, но никто и не думал попытаться их разнять.

Отчаянно извивающемуся Глебу удалось выскользнуть из захвата, он подмял противника под себя и со всей силы ударил его лбом в нос. Раздался жуткий хруст, брызнула кровь. Глеб схватил врага за ворот робы и со всего размаха повторил удар. Глаза напавшего на него зека закатались, он обмяк и безвольно растянулся на земле.

Тут же Глеба подхватили за руки двое охранников, сдёрнули с противника, подняли на ноги и поволокли обратно в тюрьму.

— Что? — ехидно спросил Глеб. — Много вам заплатили, чтобы вы подождали, пока меня прирежут? Всего–то и надо было, только посмотреть пять минут в другую сторону, да?

Конвоиры молчали, но по их злым взглядам и так было понятно, что слова попали в цель. Его затолкали обратно в камеру, громыхнула дверь. Утерев рукавом лицо, липкое от чужой крови, Глеб растянулся на койке, стараясь успокоить бушующий в венах адреналин. Если кто-то, а вероятнее всего именно Морозов, решил убрать его в тюрьме, значит, будут и новые попытки. Так просто его отсюда не выпустят.

Время тянулось бесконечно медленно, словно смола, ползущая по шершавому стволу сосны. Когда снова открылось маленькое окошечко и на поднос поставили новую миску с кашей, под окрик «обед!», Глеб даже не прикоснулся к еде. Раз не получилось зарезать, чем чёрт не шутит, ещё попробуют отравить.

Когда ещё несколько часов снова лязгнула открывающаяся дверь, в первую секунду сердце Глеба словно ухнуло. Первая мысль была, что сейчас его просто придушат в камере. Но на пороге стояла Анна Витольдовна. Её взгляд остановился на рукаве, покрытым бурыми пятнами, и Глеб в ответ дёрнул плечом, как бы поясняя: «ерунда».

— Как вы ухитрились в это вляпаться? — спросила она вместо приветствия. — Вас обвиняют в убийстве Андрея.

— Про это я уже слышал от Кузьмы Макаровича, — Глеб снова пожал плечами и поднялся с кровати. — Лучше скажите, что за бред творится? Что такие за улики у них против меня?

— На том письме, что мы нашли, — голосом, в котором не было ни единой эмоции ответила Воронцова, — том самом, которым заманили в парк Андрея Егоровича… На бумаги обнаружены отпечатки ауры.

Она вздохнула и ещё сильнее, чем обычно выпрямила спину.

— Только вашей ауры и Андрея. Ничьей больше.

Слова прозвучали, как удар барабана перед подъёмом на эшафот.

— Как? — рассеянно переспросил Глеб. — Письмо передал мне Рубченко, на нём должны быть отпечатки его ауры или хотя бы той женщины, которая написала письмо.

— Ни одной другой ауры, — повторила Анна Витольдовна. — Только ваши.

— Не может этого быть! — вспылил Глеб. — Проверьте лучше!

Воронцова вздохнула.

— Возможно, убийцы оказались слишком предусмотрительны и сумели затереть ауры…

— Да-да, — перебил её Глеб, — именно так! Наверняка!

— Только вам от этого не легче, — продолжила Воронцова. — Улика слишком серьёзная. Я не знаю, чем вам помочь. Приказ о вашем аресте выдал лично Боровой. Его полномочия куда выше моих. Я делаю всё возможное, чтобы вытащить из вас отсюда, чтобы вы могли дожидаться суда под домашним арестом, но пока ничего не выходит.

— Все возможное? — прошипел Глеб. — Меня сегодня уже попытались убить. Хотели зарезать на прогулке. Как думаете, сколько времени им понадобится, чтобы подготовить вторую попытку?

Воронцова резко обернулась, обожгла взглядом конвоира. Тот выдержал едва ли пару секунд, прежде чем отвёл глаза и пробубнил:

— Заключённые просто подрались во дворе, ничего особенного. Постоянно случается.

— Я лично разберусь лично с вами, если с моим протеже что-то случится, — отчеканила ему Воронцова и снова повернулась к Глебу. — Постарайтесь не умереть, господин Буянов. Я делаю всё возможное.

— Когда меня отсюда выпустят? Суд? Следствие? Что-нибудь?

— Этого я не знаю, — призналась Воронцова, опустив глаза. — От дела меня отстранили. Вы мой протеже и я заинтересованное лицо. В интересах следствия дело будет вести другой сотрудник.