Планета-изгой - Рой Олег

Удивительно – ее крестный был одним из самых старых людей во всем Союзе Конфедераций, он родился как раз в тот год, когда нынешних лидеров Марса изгнали с Земли. Они сменили имена, взяли себе новые титулы – и правили Марсом уже третье столетие! При этом на кадрах головиденья оберкомиссар Фишер или тот же оберкомиссар Гольдстейн вовсе не выглядели стариками… Правда, крестный Слободанки, сенатор Рой Уоллес III, тоже стариком не выглядел. Как будто они взяли взаймы у времени.

Первая война закончилась еще до рождения Слободанки, зато вторую она запомнила очень хорошо. Никто не думал, что после поражения в Первой космической Марс так быстро оправится. А потом патрульный земной флот внезапно был атакован армадами противника, а небеса Земли наполнили тысячи боевых дронов‐штурмовиков. Силы Земной Сферы понесли огромные потери, но выстояли, начали контратаковать… И все-таки два долгих года Земля находилась в блокаде, связь с колониями была потеряна, бои шли везде – даже под водой. Тогда Слободанка, как и многие другие, прошла курсы подготовки добровольцев Сил Планетарной обороны и стала квартальным офицером-инспектором. Ей довелось отражать атаки дронов у лазерной турели, организовывать размещение людей в госпиталях и убежищах, даже участвовать в боях с десантными силами, в том числе в знаменитом Сражении в Тумане, у Великих Озер. И, конечно, снимать репортажи о происходящем. Нарезка этих репортажей стала документальным голофильмом «Моя война», который Слободанка сдала как дипломную работу.

По окончании университета ее сразу взяли в «Уорлд Дейли». Вернее, ей поступали предложения и от других медиахолдингов, но она сама выбрала «Уорлд Дейли», не самый большой и богатый, зато далекий от официоза крупных компаний вроде «Нью-Йоркера» или «Уорд Бист». Вскоре она стала одним из ведущих репортеров этого холдинга, на равных конкурируя и с его топами видеорепортажа, и с «медиазубрами» более известных СМИ.

Этим Слободанка вполне законно гордилась.

Закончив одеваться, Слободанка вызвала зеркало на одной из стен и критически осмотрела себя. Перед ней стояла невысокая, хрупкая девушка с бледной кожей (она могла менять тон кожи на свое усмотрение, но предпочитала эту немодную бледность), аристократическими чертами лица, рыжими волосами (опять-таки это был ее природный цвет, настолько удачный, что Слободанка даже не применяла наноботов для корректировки его оттенков – волосы сами прекрасно играли цветом в зависимости от освещения) и серыми, чуть зеленоватыми глазами. Иногда она меняла цвет глаз на зеленый разных оттенков, но обычно естественный цвет глаз Слободанку вполне устраивал. Возможно, кто-то считал ее привязанность к естественности причудой и блажью, но Слободанку мало интересовало чье-то мнение. Тем более что истеблишмент из Кэмп-Дэвида или того же Пьерфона также тяготел к естественному, в «высшем свете» это считалось нормой.

С другой стороны, Слободанка вовсе не чуралась таких элементов прогресса, как имплантаты, да и вряд ли это было возможно. Имплантаты были у всех, их отсутствие было верным признаком маргинала. Слободанка могла себе позволить лучшую аугментику, даже тактическая татуировка, украшавшая ее лоб от излома брови до виска, была многослойной и состояла из фазированной антенной решетки, множества микрокамер, образующих некое подобие «фасеточного глаза», ряда специальных датчиков, каналов управления различной техникой и так далее. С татуировкой работал сопроцессор, нанесенный на свод черепа изнутри. Процессор напрямую был связан с мозгом и с блоком дополнительной памяти, также нанесенным на кости черепа.

В общем, ничего необычного. Слободанка могла позволить себе намного больше, но признаком внутреннего аристократизма всегда являлась разумная достаточность, и Слободанка тоже не злоупотребляла своими возможностями. Она была вообще не из тех, кто злоупотребляет. Имея неплохой доход от нескольких предприятий, бывших в собственности ее семьи и перешедших к ней как к единственной наследнице, она не допускала безумных трат, а излишек средств передавала благотворительной компании «Добрые руки». Ее отец был одним из основателей «Добрых рук». Ее мать работала там же психологом-консультантом. Это и стало причиной их гибели…

Отмахнувшись от болезненных воспоминаний, Слободанка открыла еще одну секцию шкафа, выпустив на волю Снуппи. Снуппи был ее дроном-помощником. Выглядел он как антрацитово‐черная сфера, по форме напоминающая фасолину. В нижней части «фасолины» имелись выдвижные консоли для оборудования и маленький складной манипулятор. Внутренности Снуппи содержали довольно мощный искусственный интеллект, аккумулятор и двигатель с антигравом. На самом деле «антиграв» – не совсем точное название, поскольку гравитацию Снуппи компенсировал, отталкиваясь от магнитного поля Земли; настоящая природа гравитации, увы, продолжала оставаться загадкой для человечества.

– Жаль, что у тебя нет коммуникатора, – сказала Слободанка. – Сэлма, не скучай. Я скоро вернусь. Что с такси?

– Будет ждать вас у подъезда, когда вы спуститесь, – заверила ее Сэлма.

– Спасибо, милая, – улыбнулась Слободанка. – Я все взяла?

– Все, что вы наметили, – ответила Сэлма. – Удачного путешествия.

– Спасибо, – повторила Слободанка, – удачно отдохнуть.

И выскочила из квартиры через раскрывшуюся часть стены.

Когда-то давно между книгой, фильмом и театром была едва ли не война. Театр был объявлен могильщиком книги, кино должно было похоронить их обоих. В конечном итоге все эти виды искусства слились в одно целое, разве что театр продолжал полуавтономное существование. Новый жанр, гипнолитература, соединил свойства всех этих и многих других видов искусства. Книга, которая всегда лежала в основе и фильма, и театральной постановки, и компьютерной игры, теперь стала многомерной: она не просто передавала информацию – она задействовала все доступные каналы человеческого восприятия.

Минуя органы чувств, книга попадала непосредственно в мозг, без искажений откладываясь в памяти, откуда впоследствии могла быть легко извлечена; если речь шла об историческом повествовании или художественной литературе, программа гипнокниги визуализировала ее содержание любым доступным способом, используя огромную базу референсов – актеров, локаций и аксессуаров. Собственно, театр существовал как раз для того, чтобы люди с актерским дарованием постоянно пополняли базу референсов гипнокниг новыми образами – 3D-анимация достигла совершенства, но заменить образ реального человека так и не смогла.

Слободанка чередовала художественную литературу с образовательной. На книгу у нее уходило от получаса до сорока пяти минут. Помнится, «Войну и мир» Толстого, древнего писателя из Восточной Федерации, она осилила за четыре часа просмотра без перерывов. Сейчас столь большие книги были разделены на отдельные тома с ограничителями прочтения – следующий том ты мог «прочитать» только через тридцать шесть часов. Зачем это делалось, Слободанка не понимала. Ей нравилось читать запоем, от начала до конца, и она очень удивлялась тому, что некоторые люди могут провести день, не прочитав ни единой гипнокниги, и устают от непрерывного сорокаминутного чтения. Но таких было много. Для них выпускались простенькие книги по пятнадцать-двадцать минут.

Слободанке это было непонятно.

Она позволила себе довольно продолжительный девяностоминутный сон в середине пути. Монорельс двигался вдоль Багамских островов и уже приближался к Гаити. Места были интересными, поэтому Слободанка оставила себе зрительные ощущения на время сна. Она, конечно, могла бы заказать себе запись происходящего за «окном» – все равно «окно» было просто плоским 3D-экраном, транслирующим панораму от многочисленных видеокамер, покрывающих «шкуру» их поезда снаружи.

Но Слободанке нравилась иллюзия того, что она все видит своими глазами. Она вообще стремилась воспринимать мир непосредственно: смотреть, слышать, трогать, нюхать, пробовать на вкус – с минимальным использованием дополнительной реальности. Это делало ее хорошим репортером, но, возможно, мешало быть счастливой.