Попаданец. Чужая империя (СИ) - Грошев Григорий

— И вы просто сидели и ждали, пока проявится маг…

— Не просто, — покачал головой Барс. — Ещё чего — сидеть на этой навозной куче месяцами! Я проанализировал всех. И самых перспективных проверил лично. Они воздали Валуну — и он забрал их.

Я вспомнил про исчезновения, о которых на свалке говорил один из обитателей. Вот, значит, как! Это был не бред и не мания преследования. Маги действительно имели отношения к пропажам нищих.

— Это же сколько бродяг вы погубили! — воскликнул я.

— Не погубили, — поджал губы Бесстужев. — Проверили. Каждый из них мог оказаться бомбой. Каждый. Есть ситуации, когда нельзя рисковать.

Я замер. Это же в какую компанию мне довелось попасть! Садисты и убийцы, если разобраться. Мне почему-то стало понятно, что ни на какой Валаам меня не отпустят. И спасение Валуна ещё ничего не означает. Быть может, Бесстужев хотел, чтобы я сам пришёл к этой мысли, а не озвучивал её вслух.

— Все люди равны, — упрямо произнёс я. — У вас же столько сил! Можно ведь было сделать что-то для этих нищих. Вымыть, постричь, одеть. Я ведь тоже был, как все тут говорят, нищебродом.

— Всё так, — кивнул Бесстужев. — Нищий бродяга. Сей термин даже используется в государственных законах.

— Так вот, — напирал я. — Почему не вернуть всех этих бродяг в общество? Им просто идти некуда. Может, подлечить надо.

Повисло молчание. Красный и Синий переглядывались. Алевтина и Анджей уже давным-давно не поднимали лиц от тарелок. Наверно, никто и никогда не позволял себе столь радикальных речей за этим столом.

— Я докажу тебе, что ты ошибаешься, — сказал Григорий. — Твоё первое послушание — сделать человека из бродяги. Того самого, с крошечным источником. Которого Валун не прибрал, но и не отверг.

— Из Тимофея? — удивился я.

— Да, — кивнул антимаг. — Мы тут его прозвали просто — Вонючка. Но ты вправе выбрать и другое имя. Отныне он — твой слуга.

— Но… я не согласен.

— Ты ведь сам хочешь даровать народу свободу, — напирал Бесстужев. — Так покажи мне. Научи меня. Постриги его, вымой, переодень. Даю тебе ровно месяц. Если ты за это время превратишь нашего алкоголика в личность — я признаю свою неправоту. Согласен?

Я молчал. Ну и задачи он ставит! С другой стороны, его предложение звучало как вызов.

— Можешь использовать любые силы, — продолжал он. — Свой дар — вне ограничений. Призови на помощь послушников.

— Ну допустим, — продолжил я. — А Тимофея вы спросили?

— Он без ума от тебя, — улыбнулся Григорий. — Очень просил, чтобы его здесь оставили. При тебе. Видишь, какая фора?

— Я согласен…

Эх, знал бы тогда Григорий, на что он подписывался… Точно бы наступил себе на язык.

Глава 52. Будни послушника

Сон на голом матрасе, под тоненьким пледом оказался мучением. Я кутался в ткань, свернулся в позу эмбриона, но это не помогало. В конце концов, прямо в ночи я оделся в свою гражданскую одежду, укрылся всем, что было. Это помогло. Проснулся на рассвете с одеревеневшей шеей и дикой усталостью. Хотя о каком рассвете я говорю? В келью солнечный свет не попадал.

Только тёплый душ помог мне взбодриться и прийти в норму. Я постучал в келью Анджея и услышал его робкое «заходи». Внутри открылась интересная картина. Два матраса были составлены вместе. На них сидели мои новые товарищи. Тут и так можно? Конечно, вдвоём спать теплее. Я начал жаловаться, что жить в таких условиях невозможно. Хуже камеры и психушки!

— Ты бывал там? — спросил меня парень.

— Да, — ответил. — Последние несколько недель оказались насыщенными… А вам не запрещают вот так спать? Вдвоём?

— Нет, — сказала Алевтина. — Нам вообще ничего не запрещают. Просто ставят границы. Быть вместе с моим братом для меня — благо. Только с ним я чувствую себя настоящей.

Хорошо, что они не были близкими родственниками — я уточнял. А брат и сестра лишь по принадлежности к ордену. Их дружба, граничащая с любовью, почему-то меня растрогала. Бывает же такое! Поодиночке выжить в таких условиях непросто…

— Мы с нею больше, чем брат и сестра, — сказал Анджей. — Мы — одно целое.

— Ты её любишь? — спросил я зачем-то. Мне было завидно, чего скрывать.

— Она — моё всё, — вздохнул послушник. — По отдельности мы бы точно не прошли этот путь.

— Ну да… — буркнул я.

— А ты — другой, — с восторгом произнесла Алевтина. — Ты — сильный. Ты самый сильный из всех, кого я знаю.

Я чуть не покраснел от такого неожиданного комплимента. И что она имеет в виду? Тем более, в присутствии своей второй половинки. Должно быть, на неё произвело впечатление моё раскованное поведение в присутствии великого магистра. Тьфу ты, и я про себя начал так же называть этого заносчивого Григория Бесстужева.

— Пойдём завтракать, — сказал Анджей. — Скоро занятия.

Оказывается, вчерашний ужин был только промо-акцией. На завтрак нам подали по два яйца и по два кусочка хлеба. Вместо чая — тёплая вода. Да и сидели мы не в относительно большой столовой, а в каком-то маленьком помещении. Меня переполняло негодование. Целый год жить в таких скотских условиях? Тарелки нам подавал человек в костюме, обычном для России 1989-го года, с длинной-длинной бородой. Послушники ему поклонились, а я опять воздержался от такого жеста.

— Где мы находимся? — спросил я. — Это Москва?

— Нет, пригород, — ответил Анджей. — Это Укрытие Нумер три.

— Значит, есть ещё два? — удивился я.

— Мы не знаем, — вступила в разговор Алевтина. — Мы всего лишь послушники. Анджей, расскажи ему, как ты здесь оказался.

Юноша был уроженцем Тересполя — маленького городка, как выразилась Аля — близко к границе империи. Сын крестьян, из набожной семьи. Я подумал, что крестьянская закалка помогала ему переносить тяготы антимагической службы.

— Барин Грызлов обесчестил мою кузину, — прошептал Анджей. — Я ходил к участковому приставу, но он велел «не делать из акта любви трагедию». И тогда — не знаю, что на меня нашло. Когда барин приехал передать отступные дядюшке, я подошёл к грызловской лошади, дотронулся до лба — и она пала. Никто сие не заприметил. После — неведомо как смог навести хворь на жену Грызлова… Я бросился в церковь, к батюшке, чтобы отмолить грехи!

— А оказался тут, — резюмировал я. — Ну а ты, Алевтина? Тоже — ведьма?

Девушка покраснела и немного улыбнулась.

— Не совсем, — ответила она. — У меня другой дар. В моём родном Львове в меня влюбилась вся улица. Вся! Я просто хотела, чтобы меня ценили, понимаешь? Люди бегали за мною, оставляли ассигнации, цветы… Но дар вышел из-под контроля. Люди теряли голову, бросали семьи… А потом я узнала, что это не любовь, а одержимость. Не знаю, как о моём даре узнал Бесстужев. То есть, великий магистр.

Я хотел задать ещё вопрос: например, о безупречном русском произношении. Но нашу трапезу и беседу прервал хриплый возглас того самого мужика с длинной бородой.

— Наелись, бездари? — рявкнул он. — Пора приниматься за работу.

— Вы и есть наш учитель? — спросил я.

Мог бы хотя бы представиться! И рассказать, кто он такой.

— Не учитель, а наставник, — объяснил он. — Зови меня магистр Геннадий.

— Магистр Геннадий, — начал я. — А нельзя ли нормально перекусить? Эти два яйца и два кусочка хлеба только раздразнили мой аппетит…

— За дерзость ты лишаешься обеда, — рявкнул наставник. — Марш в классы.

Ну вот, ещё и без обеда! От несправедливости у меня перехватило дыхание. Ладно, подумал я, ничего, найду способ добиться своего. И сбежать отсюда — этот вопрос я уже ощущал решённым. Обучение оказалось странным. Каждому из нас Геннадий (я мысленно прозвал его Гендальфом) выдал по огромной книге. Мы просто сидели и читали!

Мне досталась «История Российской Империи: от древности до нынешних дней». По версии здешних учёных, истоки русской государственности сформировались ещё в девятом веке… Историю я никогда не любил: тоска смертная. А после бессонной ночи меня клонило в сон даже на жёсткой табуретке.