Живые нити (СИ) - Сорокина Настасья

Одеяло подоткнули под самый подбородок, оставляя снаружи только осунувшееся, бледное до белизны лицо Эстета. Дина была уверена, что помнит его наизусть, каждую черточку. Но если бы сейчас она не знала наверняка, кто перед ней лежит, то и не поняла бы. Да, Эстет сильно постарел — это неудивительно, столько лет прошло — но дело было не в этом. Болезнь стерла главное: самодовольную улыбочку, надменный взгляд, прожигающий насквозь, и жуткий флёр власти и безнаказанности. Теперь это был просто старик, умирающий от неизлечимой болезни.

— Здесь кто-то есть? — то ли спросил, то ли констатировал он ломким тихим голосом, не поднимая век. Дина вздрогнула, но быстро взяла себя в руки.

— Да. Моя фамилия — Дайвари, — произнесла она рвано, во все глаза вглядываясь в его тусклое морщинистое лицо.

«Сейчас он меня вспомнит, — с неожиданным воодушевлением подумала она. — Попросит прощения? Посмеется? Разозлится?»

— Дайвари… О, я помню Каяна Дайвари. Запредельная скотина, — Эстет неприятно захихикал и, наконец, открыл глаза. — А ты что же, внучка? Погоди, ты что, встречаешься с моим Маттиасом? Я запретил вам встречаться, или ты с первого раза не поняла моего намека?

Жесткий взгляд вцепился в неё высушенной за лето колючкой. По рукам пробежал липкий холод, а следом — не менее противная злость.

«Он меня не помнит… — проговорила она про себя, пытаясь успокоить нервы. — Не время выяснять отношения. Мне нужно узнать от него что-то про полицию и ограбление».

— Мы больше не пара, — торопливо произнесла Дина, прерывая затянувшуюся паузу. — Одного намека вполне достаточно.

Эстет удовлетворенно кивнул, продолжая внимательно изучать её. Глаза старика были подернуты странной, почти бессознательной дымкой.

«Как от сильного обезболивающего».

— Что ты хотела?

— Я… Меня прислал Маттиас, — проговорили губы будто бы без Дининого участия. — Мы ведем вместе бизнес.

— Бизнес? С Дайвари? Сын сошел с ума и совсем отбился от рук. Почему его здесь нет?

— Маттиас заглянет к вам позже, но он знал, что я буду рядом и попросил передать: с Гракхом покончено, он мертв.

Эстет подался вперед, но силы его покинули — ему едва удалось оторваться от подушки.

— Что сделал этот мальчишка? — просипел он, давя кашель.

— Я не уточняла подробности, — ответила Дина аккуратнее. — Неужели вы сами не знаете, что творится в вашей… организации? Маттиас не предупреждал, что мне придется что-то пояснять.

Старик скривился как от боли, и в этом выражении Дина, наконец, увидила тень того страшного Эстета из прошлого.

— Я всё дальше отхожу от дел, но видимо, придется вмешаться… Гракх давно сошел с ума. Я ещё весной приказал Маттиасу оставить его в покое, но мальчишке жаль оставлять начатое: он столько сил потратил, втираясь к нему в доверие. Эта история — изначально инициатива Маттиаса, мне и так ясно, что наша затяжная война окончена. Гракх не нужен мне ни для пользы дела, ни для мести. Боги отомстили нам обоим: его лишили разума, а меня — здоровья. Хотя я все же пережил его на пару дней, это приятно.

На последней фразе он закашлялся. Дина, сама не зная, зачем, помогла ему поднять голову и подала салфетку. Эстет медленно вытер рот и вернул салфетку — ткань пропиталась кровью.

— Маттиас переживал, что полиция узнает что-то лишнее.

— Ему нет смысла об этом переживать, — глаза старика насторожились.

Динины ладони взмокли. На миг ей показалось, что она — мышка под внимательным взглядом змеи.

— Ну мало ли, — она небрежно дернула плечами. — Не все следователи готовы помогать.

— С теми, кто не готов, у нас свой метод договариваться, — он зашелся лающим смехом, переходящим в кашель.

«Это он про Лукро или про что-то, что происходит прямо сейчас? Это угроза или брюзжание старика?» — Дина замерла, судорожно формулируя в голове следующий вопрос так, чтобы не вызвать подозрений.

— Я устал, — пробормотал Эстет себе под нос. — Я чувствую в тебе лживость, вряд ли ты пришла сюда с благими намерениями. Уходи.

«Нет времени, у меня совсем нет времени». Она не представляла, как разговорить его, и решила пойти ва банк.

— Я уйду, если вы поможете мне. Мне не помешал бы свой человек в Бюро, с которым можно договориться.

Эстет едва заметно дернул уголками губ, ухмыляясь.

— Есть ли смысл продолжать плохую игру? Вам недолго осталось.

— А моему сыну — долго. Он молодец, хорошо работает. Хотя, конечно, еще молод, склонен к импульсивным поступкам, многое делает из-за глупого нарциссизма, а не из мудрого расчета. Я был такой же в молодости, но хочу, чтобы Маттиас поумнел раньше меня. Последний год я наблюдаю за тем, как он ведет дела, и, к сожалению, не всегда им доволен. Надеюсь, ему хватит благоразумия не разрушить то, что я строил всю жизнь.

— Маттиас все равно скажет мне, просто позже, — разговоры про импульсивного мальчика раздражали до ломоты в висках. — Сэкономьте нам обоим время.

— Времени не существует. Двенадцать лет прошло с тех пор, как умер твой дед, а я помню, как этот пёс до последнего водил меня за нос. Помню так, будто мы разговаривали вчера.

— Зачем вы мне это говорите?

— Ты пройдоха, один в один как он. У вас даже глаза похожие.

В коридоре послышались голоса, и Дина занервничала.

«Пора уходить» — пронеслось у неё в голове. Она попятилась в сторону двери.

— Я сегодня умру, — едва слышно прошептал Эстет, и Дина остановилась, прислушиваясь. — Я знаю это. Смерть уже ждет меня, я вижу её тень. Вон там у стены.

Она невольно обернулась, но никакой тени за спиной не было.

— Я в жизни много разного совершил: что-то хорошее, что-то плохое. Боги дают нам в руки меч и огонь, а мы используем их дары так, как можем.

— Не хотите попросить прощения у тех, кому вы сделали что-то плохое?

— Не хочу. Каждый человек сам вправе выбрать, какие чувства ко мне испытывать. Я все их заслужил, но мне нет до них дела, — он снова закашлялся, но в этот раз Дина не подала ему салфетку. Она замерла, не в силах оторваться от того, как слова вылетают из его рта, перемешанные с кровью. — Я уйду и ничего из этого не заберу с собой. Я уйду, но останусь жить в головах этих людей: а хорошо или плохо обо мне помнят — не важно. Пока меня помнят, я бессмертен.

Последнюю фразу Эстет договорил одними губами. Заносчивая улыбка скользнула по синеющим губам, зубы окрасились красным от крови, как у дикого зверя. Он медленно поднял ладонь, но рука ослабла и рухнула поверх одеяла.

Дина стремительно приблизилась к кровати, склонилась над подрагивающим телом. Сбивчивое рваное дыхание старика дрожало в воздухе между ними.

— Тогда я просто надеюсь, что на Последнем суде тебя на части разорвут псы загробного мира, — зашипела она. — Хочу, чтобы ты страдал вечно за каждую загубленную душу, особенно детскую.

— Да будет так… — а потом он стал задыхаться.

В эту секунду Дина вздрогнула и обернулась — затылком ей почудился острый взгляд, но в комнате никого не было.

Ей хотелось, чтобы он умер прямо сейчас, у неё на глазах. Эстет захрипел, но она не смогла на это смотреть. Остолбенев на секунду, она стремглав выбежала в коридор.

Дверь оглушающе хлопнула о стену, бугай подскочил на стуле. Дина пронеслась мимо него, выскочила на лестницу, на ходу срывая халат. Схватилась за косяк на повороте первого этажа и залетела в сестринскую.

— Там, в тридцать пятой палате, — задыхаясь от бега, выплюнула она. — Он там умирает…

Внутри оказалось три женщины: одна уже в штатском, две только переоделись в халаты и застегивали пуговицы. Все трое, не задерживаясь ни на секунду, ринулись вон из кабинета; сбивчивый стук босоножек донесся из-за стены, отпечатываясь на каждой ступени.

Дина обняла себя руками и прижалась к стене.

Вдох — выдох. Вдох — выдох.

Его не спасут. Она знала наверняка.

«Здесь нельзя оставаться», — уговаривала она себя, но перед глазами растекались кровавые разводы. Она похлопала себя по щекам, стараясь прийти в себя.