Пария (ЛП) - Райан Энтони

Ко мне заковылял раненый человек и ткнул мечом мне в ноги, но это был слабый жест. По всей видимости, я задел ему какую-то важную вену, поскольку по его ногам густо лился красный поток. Его глаза выглядели как жаркие угольки на быстро бледнеющем лице, и белели оскаленные зубы, когда он выкрикнул, как я понял, какое-то проклятие на языке, которого я никогда не слышал.

– Безбожный шлюхин сын, – перевёл Уилхем. Он стоял, положив меч на плечо, и с мрачным удовлетворением рассматривал поражённого воина. Алый Ястреб не был прощён. – По крайней мере, мне так кажется, – добавил он. – Я немного подзабыл аскарлийский.

– Нельзя сказать, что он совсем неправ, – ответил я, поднимая вспотевшее лицо к небу и чувствуя прохладный поцелуй морского ветра.

– Должен сказать, Писарь, ты меня удивил. – Уилхем говорил задумчивым тоном, но в нём слышалась и нотка признательности. – Стыдно сказать, я-то решил, что ты уже на полпути к Ольверсалю.

Мне хотелось сардонически ответить, но тут раненый аскарлиец внезапно запел. На мой слух мелодия казалась нестройной, но, видимо, ему она казалась мелодичной, или он просто очень плохо пел. Он закинул голову назад, выкрикивая слова в небеса. Поначалу его голос звучал сильно, но вскоре стал слабеть, по мере того, как его лицо бледнело ещё сильнее.

– Что это было? – спросил я, когда песня наконец стихла. Аскарлиец упал на спину, его грудь с новой силой вздымалась и опускалась – это тело пыталось оттянуть неизбежный конец.

– Его смертная ода. – Уилхем наклонил голову, глядя на последние секунды представления воина. – Он просит Ульфнира, отца альтваров, признать воина, павшего в битве, и принять его тень в Залы Эйвнира, где никогда не прекращаются пиры и сражения.

Глядя, как аскарлиец содрогнулся, испустил последний неровный выдох, дёрнулся и замер, я проворчал:

– Я бы предпочёл пир, а не сражение.

– Это одно и то же.

Уилхем первым отреагировал на новый голос, развернувшись и выставив меч для удара. Я же так устал, что с гораздо меньшей живостью скривился за щитом, неожиданно ставшим раздражающе тяжёлым, поднял его повыше и положил меч на кромку.

Я уже догадался, что аскарлийцы от природы высокие, но мужчина, стоявший от нас в дюжине шагов, был ещё более внушительного роста, чем те, которых мы только что отправили в их мифические залы. Я решил, что он ближе к семи футам, чем к шести – широкоплечий и с толстыми руками и ногами. Тот факт, что человек таких размеров смог подобраться настолько бесшумно, производил тревожное впечатление. На его плечах лежала чёрная медвежья шкура, резко контрастируя с нечёсаной копной седых, как сталь, волос. С одного взгляда на это глубоко морщинистое и потрёпанное непогодой лицо, на столь же седую бороду, на кожу, покрытую сложным узором татуировок потускневших синих чернил, становилось ясно, что этот человек далеко не молод. И всё же возраст не мешал ему с лёгкостью поднимать руками огромную секиру. В дополнение к размерам оружие ещё больше смущало двойными лезвиями, сделанными скорее из камня, чем из стали.

Одна только мысль об очередной битве уже сама по себе удручала, но сражение с этим чудовищем определённо означало смерть. В любом случае идея становилась всё менее привлекательной по мере того, как на склон позади него выходили ещё два десятка аскарлийцев. Большинство с мечами или топорами, но некоторые держали в руках длинные луки со стрелами на тетиве. Хотя окончательно изгнало из моей головы любые мысли о битве появление двух волков.

Они появились по обе стороны огромного аскарлийца, один с чистейшим белым мехом, другой чёрный как смоль, и оба крупные. В Шейвинском лесу волки довольно обычное дело, и, несмотря на множество нагоняющих страху баек, они не представляют собой большой опасности, если относиться к ним с осторожным уважением. Шейвинские волки обычно серые и, хоть обычно намного больше любой собаки, но им далеко до этой парочки, каждый из которых был, по меньшей мере, четырёх футов в холке. Они довольно спокойно уселись по бокам от аскарлийца, но прямой, немигающий взгляд их жёлтых глаз говорил, что они не испытывают того страха перед человеком, как их южные собратья.

Я безнадёжно рассмеялся и опустил щит, а Уилхем ощетинился, подняв меч вровень с глазами, чтобы кончик указывал на седоволосого гиганта. Он прорычал что-то на аскарлийском, и хотя я так и не узнал, что именно, но эти слова вызвали у наших врагов громкий насмешливый хохот. Два волка чуть пригнулись, их губы задрожали от рычания. Впрочем, они успокоились, когда громадный человек с секирой поморщился и сказал:

– Ты говоришь так, будто кошка блюёт.

Аскарлиец говорил по-альбермайнски с тяжёлым акцентом, но правильно и легко.

– Прошу, не оскорбляй больше мой язык.

Уилхем ничего не сказал, но меч не опустил, хотя аскарлийца это не сильно беспокоило. Он перевёл взгляд на меня, и в нём появилось удивительно выжидающее выражение. Я бы принял его за узнавание, но не было никаких шансов, что кто-либо из нас до этой секунды мог видеть другого.

– Как я понимаю, – сказал я Уилхему, – это и есть тот самый тильвальд, о котором ты говорил.

Гигант рассмеялся, прежде чем Уилхем ответил, и чуть поклонился, хоть и немного скованно, то есть такой жест был ему непривычен.

– Это я. Маргнус Груинскард. На вашем языке это значит Маргнус Каменный Топор. – Он кратко оглядел окружающие нас тела, демонстрируя скорее задумчивое восхищение, чем гнев. – Ну а вы, мои отважные и искусные друзья?

– Элвин Писарь, – представился я, возвращая поклон. – Это значит… Элвин, и я писарь. – Я глянул на Уилхема и увидел, что его лицо тревожно покраснело. – А это Уилхем Дорнмал. Я не знаю, что значит это имя. Вам придётся простить его грубость, но то, что вы сделали с торговцем шерстью, которого мы нашли в лесу, подстегнуло его рыцарскую натуру.

– А-а. – Маргнус Груинскард уставился на Уилхема. – Алый Ястреб – это просто наказание для тех, кто нарушает клятву, принесённую альтварам. Все фермеры этих земель поклялись не продавать больше шерсти в Ольверсаль. Человек в лесу оказался лжецом и заплатил за это.

– А клятвы они приносили добровольно? – выкрикнул Уилхем. – Вряд ли. И как теперь вы будете кормить его детей, когда некому рыбачить во фьордах и обрабатывать землю?

Аскарлиец немного напрягся, и в его ответе послышались чуть обиженные нотки:

– В королевстве Сестёр-Королев дети не голодают. У нашего народа мало законов, но этот исполняется.

– Эта земля не принадлежит Сёстрам-Королевам, – заметил я куда более мягким тоном, чем Уилхем. – На самом деле вы нарушили границы законных владений короля Томаса Алгатинета, и я буду очень вам признателен, если вы как можно быстрее удалитесь отсюда.

Лицо тильвальда на секунду озадаченно наморщилось, а потом он добродушно усмехнулся, и его товарищи-воины эхом рассмеялись вместе с ним. А два волка всего лишь зевнули.

– Ты говоришь цветисто, – заметил Маргнус Груинскард, а потом кивнул на Уилхема. – А у этого голос чище. Он, как это называется, «высокородный»? А ты низкорождённый. Так?

– В роте Ковенанта нет различий между аристократами и простолюдинами, – ответил Уилхем. – Все мы равны в приверженности благодати Серафилей и примерам мучеников.

– Рота Ковенанта. – С явной неприязнью повторил Тильвальд и покачал головой. – И после всех этих лет ваш народ порабощает себя ложью. Поэтому вы здесь? Это… – неприязнь сменилась весельем, – великий поход против язычников?

– Мы всего лишь пришли защитить то, что по закону наше, – сказал Уилхем. – И было нашим сотни лет.

Аскарлиец снова усмехнулся, но на этот раз коротко и горько.

– Когда я был мальчишкой, я украл поросёнка у соседа, прятал его в лесу и вырастил в отличного борова. На мой пятнадцатый день рождения мы его зарезали и зажарили в честь альтваров. От выпивки у меня развязался язык, и я признался отцу, что сделал несколько лет назад. Он отхлестал мой зад до крови, а потом заставил всю зиму работать на ферме соседа. Что украдено, остаётся украденным, сколько бы времени не прошло.