Мара из Троеречья (СИ) - Gradiva Gala

— Обычная, — кивнул Ёрш. — То есть, необычная, конечно, — быстро исправился он, отвесив поклон нахохлившейся птице: — несравненная в своей красоте и мудрости — владычица Оэлун.

— Хан взял в жены ловчую птицу? — уточнил Лис и пожал плечами: — Что ж, в каждой избушке свои погремушки…

— Нет, — Горан снисходительно похлопал его по плечу и свистящим шепотом, с опаской посматривая на соколицу, пояснил: — Оэлун не смогла избраннику неба родить наследника. Поэтому решила стать великому хану глазами.

— Зачем? — почесал макушку Лис.

— Чтоб служить верой и правдой, чтоб быть полезной мужу. Любит она его больше жизни. Вот и доказала свою преданность. Понял?

— Теперь-то, конечно, — заверил Лис, а про себя фыркнул: «Чего только люди не выдумают из любви. А потом мучаются, терпят, превозмогают…»

Он взобрался в седло, поморщился, но не стал прогонять пустельгу, когда та приземлилась ему на плечо — до лагеря оставалось всего ничего.

Светало. Лисова пегая кобылка хромала пуще прежнего, и он, хотя и обещал закусить колбасой из неё по прибытии, пожалел — спешился и дальше повел за узду. Дремавшая соколица вспорхнула и унеслась за деревья — туда, где слышалось ржание коней и выкрики на гортанном языке. Марушка раскачивалась из стороны в сторону на лошади Ерша, и бывший дружинник придерживал её за плечо, одной рукой направляя лошадь. Лис отвел взгляд и неуютно поежился — речь он так и не заготовил.

Их встретили у границы перелеска. Горан напрягся, сдвинул белёсые брови и изрыгнул пару незнакомых Лису слов, приветствуя темноглазого воина. Тот махнул рукой, приглашая спутников следовать за ним. Когда они оказались на месте, Лис приказал товарищам снять девчонку с лошади. Та зашаталась и едва не упала — Ёрш вовремя подхватил её, подставив локоть.

Дальше тянуть было уже некуда. Лис рывком стащил мешок с её головы. Растрепанная, всполошенная Марушка заморгала, отвыкнув от солнечного света. Из глаз брызнули слёзы, и Лис, оттеснив Ерша, принялся украдкой вытирать ей лицо.

Птица клекотала в отдалении, Горан с Ершом распрягали коней, а ни один из сновавших рядом хановых воинов не разобрал бы его слов, как Лис не понимал их речей. Стоило прямо сейчас объяснить девчонке, кому она обязана чудесным спасением и на какие жертвы ему пришлось пойти ради неё.

Вместо этого Лис смотрел на неё и глупо улыбался: никакие мудрецы им больше не страшны, и дело за малым — прикончить хана. Это он возьмет на себя. А если не получится — что-то придумают, выпутаются. Теперь-то они вместе и никакая сила их не разлучит. Только слова, что бессвязно крутились в голове, сложились в складную цепочку, как Марушка вдруг широко распахнула глаза, будто впервые увидела его, отшатнулась и прошептала в отчаянии:

— Что же ты наделал, Лис?..

Он не успел ответить — убедительную речь выбило подчистую. Улыбка сползла, оставив место недоумению. Сверху камнем упала пустельга, задела его крылом, умостилась на плече и требовательно клюнула в щеку.

Лис собрался с духом, распрямил спину. Крепко сжав предплечье девочки, так и не развязав ей рук, потащился искать шатер, украшенный золотыми пластинами. Их ждали.

* * *

Роланд открыл глаза — холодные капли одна за другой падали на лицо. Значит, придется снова искать место посуше и перетаскивать прогнившую солому. В закутке темницы, по соседству с ворьем и отребьем, за проржавевшей решеткой, он ждал свершения приговора. Сырость пробирала до костей, а подобравшаяся компания не располагала к дружеской беседе.

Его взяли на подходе в город. Бывшие подчиненные прятали глаза и извиняющимся тоном бормотали о княжеском приказе. Роланд не воспротивился — он и ехал-то сдаваться. С позором его вели через город по самым людным местам: через рыбацкие окраины, мимо храмовой площади и дворца… И, хотя белая голубка наблюдала за процессией всю дорогу от городских врат до входа в подвалы, княгиня не вышла из дворца, и не заглянула в темницу — не удостоив Роланда ни презрительного взгляда, ни гневного слова.

Страж в темнице был юн и сам, казалось, побаивался тех, кого охранял. С огромным облегчением он вздыхал и утирал лоб рукавом, стоило зайти Тихомиру.

— Понабирали желторотых… — недовольно косился воевода на дрожащего парнишку и поправлял ремень, с каждым разом затягивая туже. Старик сильно исхудал.

Тихомир пришел в первый день, как узнал, что Роланда схватили в городе и заглядывал потом, если выдавалось немного времени, чтоб поделиться пайком. Расходы на питание заключенных урезали настолько, что соседи Роланда по камере вскоре стали приманивать крыс, нарекая их сытным угощением.

— Радмила чистит ряды от возможных изменников? — ухмыльнулся Роланд, не обнаружив в подвалах знакомых ему дружинников.

Тихомир покачал головой:

— Все, кто хоть палицу в руках удержит — воевать пойдут. Оставили тут совсем уж… — он пожевал слово, искоса поглядывая на забившегося в угол стража и, наконец, выплюнул, — к службе негодных. Рыжий парнишка, который всё за тобой увивался, говорит, что Нохоево войско к Самбору идет. Мол, своими глазами видел… — Тихомир вдруг почернел лицом и замолчал, отчего юный стражник, невольно подслушав разговор, заерзал на месте. — Не выстоим, — припечатал воевода.

— Не дойдет, — Роланд оперся о стену, придавив парочку слизней, и выдохнул пар изо рта, — без ключа ему к стенам города не подобраться. А я выполнил свой долг — ключ надежно спрятан. Его никому не достать.

Тихомир постоял еще немного и засобирался. Роланд закрыл глаза, в надежде сохранить силы.

На следующий день воевода вернулся с новостями. Не мялся, не пытался сгладить, выдал, как на духу:

— На рассвете тебя отведут на площадь.

— Казнят на потеху толпе, — согласился Роланд.

— Я просил отстрочить, — развел Тихомир руками, — но княгиня непреклонна. Сказал, что в бою от тебя больше толку, чем на виселице. И что ты стоишь сотни новобранцев…

— Брось. Будь, как будет, — Роланд ободряюще улыбнулся. — Спасибо, что приходил. До рассвета сколько осталось? — подвальная темнота стерла ощущение течения времени.

— Целая ночь ещё впереди, — воевода достал и размотал тряпицу, в которой прятал кусок хлеба и яблоко, оторванные от собственного пайка, но Роланд покачал головой:

— Я сыт.

— Может, — старик понизил голос, — бахнуть юнца по башке, да выпустить тебя? Двинешься на запад, вернешься домой, заодно по дороге предупредишь народ…

— Не оскорбляй меня жалостью, Тихомир. Я сам выбирал, как поступить.

Воевода потоптался у решетки, будто у него было, что добавить, но смолчал. Оставил еду по полу подле камеры, чтобы Роланд смог дотянуться и пожал протянутую на прощание руку.

На рассвете за Роландом никто не пришел. Не пришел и потом. Однажды очнувшись ото сна, он понял, что вконец потерял счет дням. Еду, оставленную Тихомиром, разрешил забрать сокамерникам, и теперь от голода сводило челюсти. Он осмотрелся, прислушался к шуршанию сена и даже перетряхнул его. С потолка капало, потрескивал одинокий факел, сопел в углу стражник и постанывали обессиленные заключенные.

Роланд готовился к виселице, а умереть, похоже, предстояло от голода. Крысы то ли разбежались, то ли всех пустили на харчи. Капли воды, проступавшие на стенах, ничуть не утоляли жажду. Несколько раз он проваливался в тревожное забытье.

В действительность вернул громкий лязг железного засова на двери. Кто-то спускался по лестнице, тихо нашептывая ругательства. Испуганно запищала крыса. Ощерившись, скользнула в камеру и принялась вылизывать слипшуюся от крови шкурку. К ней, оживившись, потянули худые руки сокамерники.

Роланд приподнялся на локтях и сощурился — свет поднесенного к решетке факела на мгновение ослепил.

— Славно отдохнул? — насмешливый голос раздался совсем близко.

— Отоспался на пару лет вперед, — поддержал Роланд, с трудом поднимаясь.

Ржавая решетка разделяла их с Федорой. Кошка, в темноте он не разобрал, какая, просочилась через прутья и терлась о ноги, вздрагивая всем телом и хищно поглядывая на крысу. И не спросишь, передала ли хозяйке, что видела на берегу.