Мара из Троеречья (СИ) - Gradiva Gala

— У руки-воровки срока годности нет. Что свежая, что десятилетней давности — суть одно, — пожал плечами Лис. — Все равно её можно достать — выторговать или украсть.

— Кого повесим и пятерню отгрызем? — оскалился Крысюк и обвел присутствующих взглядом. — Пожертвуешь рученькой, а, щенок?

Лис скрипнул зубами, и только придумал достойный ответ, как Крысюк плеснул себе браги, залихватски опрокинул чарку, намочив жидкую бороденку, и придвинулся вперед, нависая под столом:

— На ярмарку соберутся еще затемно. На Костровицу небо ясное было и жарило, да и береговушки который день над самой землей шныряют — значит, быть грозе. Дорогу от двора Ерёмы до храма размоет — этот жмот нигде кроме как у себя перед домом камней не насыпал, — осклабился Крысюк. — Или в грязи утонет с возом, или потащатся в обход. А в обход на телеге можно только одним путем…

— И, — перебил его рыжий, — собак Ерёма с собой не потащит, а стражи?

— Убьем, недоумок, — процедил Крысюк.

Лис присвистнул:

— Это без меня.

Неожиданно его поддержал Ворон:

— Я душегубством заниматься не стану, — заартачился он. — У тебя, может, к охране личное, — кивнул курчавый вор на отрезанное ухо Крысюка, — только мне мстить некому. Собак потравить или прирезать — на раз. А людей не трону без нужды.

Крысюк зло плюнул прямо под ноги и потянулся за брагой — обновить чарку.

— У меня есть… человек один, — неуверенно начал Лис, — могу его попросить зелье сонное сгоношить. Прикормим шавок, а когда те отрубятся, в дом зайдем без препятствий.

— А стража? — не унимался Ворон, — я на мокрое дело не пойду.

— Столько ты их видел в порту, Кайдал? — подал голос Некрас. — Троих? Четверых?

— Двоих точно, — задумался тот, потерев подбородок, — думаю, будет не больше трех.

— Повяжем. Нас всяко больше, — Некрас довольно кивнул. — Коли собак обойдем, стражу застанем врасплох.

— Может, и в стычку вступать не придется, — Лис налил и себе браги, и объяснил: — народ не любит напрягаться. Охрана понадеется на собак, а значит, будут дрыхнуть, как убитые. Если не шуметь, проскользнем.

— Ладно, говори со своим человеком. Скажи, что щедро отблагодарим, если пособит, — Ворон похлопал Лиса по плечу и протянул чарку, чтобы чокнуться с рыжим. К жесту незамедлительно присоединились Кайдал и Некрас. Только Крысюк так и остался сидеть с пустой чаркой, глядя на Лиса взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.

Брага не заканчивалась, но временами сменялась медовухой и березовицей. Вкуса последней Лис уже не почувствовал, и только решил выйти на воздух, как Кайдал подозвал девицу, проходившую мимо с подносом. Та наклонилась над столом и, когда Самборский вор, потянул ее к себе — безропотно плюхнулась ему на колени, заливисто хохоча.

— Кто это такой красивый? — прошептала она на ухо Кайдалу, достаточно громко, чтобы Лис услышал ее вопрос. Кайдал, ухмыльнувшись, ревниво прижал девицу к себе.

Лис хмыкнул, встал и, обтирая стены, направился к выходу.

— Эй, друг! — выкрикнул Кайдал, довольный знакомством, — завтра ждём.

Лис повернулся у самой двери, пошатнулся, едва не навалившись на вышибалу у двери, и кивнул. Крысюк, опершись на прилавок, проводил его обжигающим взглядом.

— Щенок только трепаться горазд, — поделился он с трактирщиком, цыкнув зубом.

* * *

На город опустилась ночь. За окном, спрятавшись в выемке каменной стены, перебирал лапками сверчок. Стол в зале ломился от кушаний: моченые яблоки соседствовали с зажаренной с ягодами крольчатиной, рядом с глубоководной щукой, на месте глаза которой краснела клюквина, стояла глубокая миска с солеными боровиками и рыжиками. Перепела и утки выстроились в ряд на широких тарелках. Пироги с грибами, капустой и ягодами горой теснились на подносе. По велению Радмилы к ужину вынесли из погреба лучшее вино.

Роланд сел напротив княгини, хотя она заявила вслух, что хотела видеть его по правую руку от себя. Он так и не зашел к лекарке Ведане, только в баню успел сходить, чтоб соблюсти приличия и соскрести с себя корку дорожной пыли.

— За тебя! — подняла Радмила кубок, неуверенно блестевший в зыбком пламени свечей. — Ты сделал невозможное, Роланд, — улыбнулась она.

Роланд поморщился, но поднял свой кубок вслед за княгиней. Они выпили, и в зале воцарилось тягостное молчание. Воин навис над пустой тарелкой, размышляя о своем. Княгиня подала знак, и помощник кухаря — худой проворный мальчишка, не старше Марушки, подскочил и освежил вино в кубках. Кусочек кроличьей грудки, пахнущей дымом от вишневых поленьев и пряными травами, опустился на тарелку княгини. Туда же кухарчук справно добавил и остальных кушаний, не дожидаясь, пока Радмила на них укажет — ритуал был привычным, и повторялся во время каждого приема пищи. Маленький помощник кухаря юркнул к Роланду, примеряясь наполнить его тарелку, но воин остановил его, выставив ладонь вперед:

— Я сам, иди.

Радмила принялась за крольчатину, очень неторопливо, будто даже нехотя, поглядывая на Роланда, так и не притронувшегося к разносолам.

— Ты не рад? — резко спросила она, запивая нежное мясо терпким вином.

— Рад.

Кубок грохнул о столешницу. Княгиня повернулась к безмолвным стражникам и мальчишке, застывшим под стеной. От резкого движения колыхнулось и погасло пламя близстоящих свечей.

— Уходите.

Скользнув тенями по стене, стражники и мальчишка покинули зал. Роланд насмешливо посмотрел на княгиню.

— Ты говорил с Федорой? — недовольно спросила она.

— Я сделал всё так, как ты велела, — Роланд безучастно поддел ложкой золотистую шляпку боровика, но не донес до тарелки, выронив по дороге на скатерть. Пахучее масло разлилось безобразным желтым пятном по белому льну.

— Но ты говорил с ней! — Радмила вскочила с места.

Роланд откинулся на резную спинку стула, наблюдая за молодой княгиней, меряющей шагами зал. От ее нервных порывистых движений гасли свечи, но Радмила не обращала на это внимание. Комната неумолимо погружалась в полумрак.

— Хочешь узнать, что она сказала? — предложил воин. Роланд сощурился, заметив, как побледнела Радмила, нервно перебирая бечевку от сарафана.

Она была младшей дочерью правителя Самбора Велеслава и жены его — прекрасной княгини Милорады. В отличие от старших сестры и брата Радмила ни даром к ворожбе не отличилась, ни красотой и мудростью. Талантливой в волшбе Федоре Совет пророчил великое будущее. Чернобровый красавец Финист, прославился уже в юности способностью к граничащим с безумием, но всегда успешным тактическим решениям в бою. Радмила же свои дни проводила за вышивкой и возилась в саду да на голубятне. Мать ее умерла родами, и Радмила знала Милораду только по рассказам старшего брата, сестры, да старухи-кормилицы, а отец погиб при осаде Самбора войсками хана. После смерти Велеслава Федора, наплевав на выверенные планы Совета, сорвала грядущую жертву, обуздала стихию, значительно проредив вражеское войско и заставив хана Нохоя отступить, а затем создала ключ, заперший три великие реки для всех, кто попытается перейти их с оружием. Финист, чью помолвку с княжной из пограничного города заключили, еще пока жив был славный правитель Самборский, скоро отбыл к своей невесте, не достигшей тогда даже детородного возраста, поднимать из руин Чароград.

— Нет, — Радмила, наконец, остановилась, заметив за собой, что заламывает руки и тянется укусить себя за кончики пальцев, совсем как в детстве, когда армия Нохоя приближалась к стенам города и кормилица от безысходности бессмысленно заставила прятаться ее в темном, пыльном и тесном для четырнадцатилетней Радмилы сундуке.

Княгиня встала у окна, выпрямила спину и сделала глубокий вдох. Ей почти удалось взять себя в руки. Скворцы затихли с приходом ночи, и замолчал одинокий сверчок, только ветер тихо трепал сухие листья фруктовых деревьев в саду.

После того, как войска хана Нохоя вынужденно отступили, Радмила осталась одна. С людьми, не готовыми выполнять приказы маленькой девочки. С напуганными крестьянами, заполонившими город, спасаясь из ближайших весей, хуторов и сел, выжженных и залитых кровью. С полями, вместо спелой пшеницы, усеянными телами воинов и вытоптанными копытами вражеских коней до последней былинки. Радмиле чудом удалось успокоить людей. Благодаря терпению, ежедневному труду и кропотливым расчетам удалось избежать голода. Но она никогда не чувствовала себя уверенно на положенном месте, боясь оступиться и принять неверное решение. В отличие от Финиста и Федоры, в чем она признавалась себе только в моменты слабости, когда из-за груза ответственности подкашивались ноги и дрожали руки — Радмила была трусихой. Самое страшное, что произошло в ее жизни, после гибели родителей, отъезда брата и отшельничества сестры — ей пришлось взойти на престол и править. Молодая княгиня хотела вышивать цветастых петухов, выращивать заморские розы, привезенные Велеславом из военных походов и дипломатических поездок для нее, да, пожалуй, держать голубятню. Возможно, когда-нибудь потом родить наследников мужу, за которого ее сосватает отец, но никак не отвечать за целое княжество, за незнакомых, чужих и, в целом, безразличных Радмиле людей, жизни и благосостояние которых стали зависеть от ее решений.