Пария (ЛП) - Райан Энтони

– Нихуя себе! – выдохнула Тория, невозмутимо глядя на быстро приближающуюся толпу и их вожака-узурпатора. – Это и правда он?

– Могу поспорить, – сказал я, прикоснувшись пальцами в перчатке к влажной струйке на лбу. На них осталась кровь, я почувствовал жжение открытой раны и не смог вспомнить, когда её получил. – Думал, он будет выше, – добавил я, стряхивая кровь.

– Стройся! – раздался резкий приказ Офилы. – Готовьсь встретить пехоту!

Они с другими просящими оттащили мёртвых и раненых за нашу линию, а рота тем временем приводила себя в порядок. Пикинеры подняли своё оружие, затем опустили пониже, а я и прочие из второго ряда вытирали грязь с рукоятей секачей, чтобы удобнее было их держать. При виде наступающей толпы – настоящей орды, по сравнению с людьми из кланов и рыцарей, с которыми мы уже столкнулись – становилось всё яснее, что по численности они значительно превышают роту Короны. А ещё они приближались без видимых колебаний, и это заставляло нервничать. Более того, по мере приближения они бежали всё быстрее и быстрее, следом за своим вожаком.

– Всем стоять! – прогремел голос сержанта Суэйна – самого громкого из всех просящих – и по роте прокатилась волна ропота. – Помните, за что вы сражаетесь! Помните, за кого вы сражаетесь!

Я смотрел, как рыцари-предатели направили коней к Самозванцу, а он поднял своё знамя ещё выше, и все они на полном ходу помчались в сторону оконечности нашего строя, где, как я видел, сидела в седле Эвадина Курлайн. Она не надела шлем, и я стоял достаточно близко, чтобы прочитать в выражении её лица спокойную невозмутимую решимость. В век, когда словом «бесстрашный» называли всех недостойных подряд, следует отметить, что она была единственной поистине бесстрашной душой из всех, кого я когда-либо встречал.

Суэйн приглушённо ругнулся, и стало ясно, что эта атака тщательно нацелена не на всю роту, а лишь на один участок нашей роты. Толпа керлов уже бежала трусцой следом за Самозванцем, держась плотным, пусть и нестройным порядком. С рыцарями во главе такое количество людей наверняка прорвало бы строй как раз там, где их дожидалась Эвадина.

– Построиться в наступление! – прокричал Суэйн. Первая шеренга, как и полагалось, подняла пики, держа их горизонтально на уровне груди, а остальные выпрямились и встали по местам. – Просящие, развернуть роту направо поотрядно!

Это была ещё одна тактика, которую мы отрабатывали вечерами на марше, хотя практики сильно не хватало, и последующий манёвр вышел всего лишь корявой пародией на то, что хотел от нас сержант. Предполагалось, что крайний правый отряд станет якорем, и вся рота развернётся от него, словно огромная дверь, чтобы ударить противнику во фланг. Успех зависел от относительной скорости разворота: ближайшие к якорю отряды должны были шагать маленькими шажками, а дальние – бегом. Но наша численность сократилась, к тому же многих солдат охватила усталость или оцепенение, вызванное первым участием в битве, и итоговое построение напоминало скорее изогнутое перо, чем дверь. Однако это принесло эффект, заставив керлов и нескольких атакующих рыцарей развернуться и встретиться с нами, а не продолжать атаку.

Справа от нас раздался глухой удар и грохот столкновения лошадей и металла – это Самозванец и его рыцари врезались в ближайший к реке отряд. Прежде чем мы схватились с керлами, я заметил Эвадину, которая пришпорила своего чёрного коня и высоко вскинула меч, но всё дальнейшее скрыло знамя Самозванца. Секундой позже из-за боли от брошенного камня, отлетевшего от моей головы, я взглянул вперёд, где надвигалась стена кричащих, грязных лиц и взметавшихся клинков.

Пикинеры опустили своё оружие на уровень головы, и стороны встретились, но из-за рваности нашего строя всякий порядок быстро утратился. За какие-то секунды предсказание Брюера полностью оправдалось, и я оказался посреди самой смертоносной драки за всю мою жизнь. Я видел, как Брюер проткнул пикой медведеподобного мужика с топором, а потом отпустил оружие и потянулся за фальшионом. В это время коренастый парень с грубо выстроганным копьём бросился вперёд, намереваясь отомстить, судя по его перекошенному красному лицу. Я рубанул по нему, когда наконечник копья ударил Брюера в лицо – клинок секача глубоко вонзился в незащищённую шею копейщика.

Услышав сзади яростный крик, я пригнулся, вытащил секач и, крутанувшись, ударил по коленям керла, который набросился на меня с косой. Он тут же рухнул, приземлившись на спину, и схватился за разрубленные ноги. Его крики оборвались, когда Тория опустилась ему на грудь и вонзила кинжал в ямочку на горле.

Кричащие, перекошенные от ярости лица керлов окружали нас, казалось, со всех сторон, и тогда я увидел, как мир принимает странный алый оттенок. Моё зрение затуманилось, сузилось, и я сосредоточился на животном желании выжить. Я рубил, колол, бил и долбил по каждому лицу, до которого мог дотянуться, лишь смутно понимая, что у меня болит. Осталось воспоминание о том, как я отрубаю мужчине руку по локоть, а ещё одно о том, как держу женщину за шею, пока Тория её режет. Но всё это смутные, беспорядочные отблески кошмара, который лучше было бы забыть, но который всё же никогда до конца не исчезает из памяти.

– Падай, грязный еретик!

Сердитый хрип Брюера вернул меня в чувство, по крайней мере насколько это было в тот момент возможно. Проморгавшись, чтобы из глаз пропал красный налёт, я увидел, как он рубит фальшионом по бёдрам мужчины, который по всему уже должен был умереть. Тот заковылял вперёд, одной рукой вцепившись в змееподобную массу, вываливавшуюся из разрезанного живота, а другой – в кузнечный молот. Его лицо выглядело как измождённая серая трупная маска, и всё же, даже после того, как удар Брюера свалил его в грязь, он всё полз к нам, не отпуская молот.

– Уберегите нас мученики. – Брюер топнул сапогом по голове ползущего, и вдавливал её в грязь, пока из расколотого черепа не полилась кровь. – Здесь орудует какое-то зло, – мрачно сказал он. – Помазанный капитан верно говорила. Малициты явно придали им сил.

Оглянувшись, я увидел, что только мы втроём стоим спокойно посреди всеобщего погрома. Рота по-прежнему сражалась группами, каждую из которых со всех сторон обступили керлы, а землю между ними усеивали мёртвые и покалеченные. Я посмотрел вниз и увидел, что держу не секач, а свой топор. Лезвие в форме полумесяца потемнело от крови, но я не мог вспомнить, как потерял одно оружие и взялся за другое.

Наблюдая за ходом сражения, я нашёл повод засомневаться в утверждении Брюера насчёт влияния злых сил. Действительно, многие керлы продолжали с неистовой энергией набрасываться на роту и едва обращали внимание на опасность, но, по моим подсчётам, примерно столько же уже предпочли бы выйти из боя. Эти стояли на коленях или ковыляли, охваченные усталостью, либо страхом перед новыми опасностями. Многие побледнели и таращили глаза, как люди, которым, после грёз о славе, настоящая битва принесла сильное разочарование. Я ничего подобного не чувствовал – этот день в полной мере оказался именно таким ужасным, как я себе и представлял, за исключением того удивительного факта, что я до сих пор оставался жив.

От радости выживания меня передёрнуло, и с губ сорвался смех.

– Хули тут смешного? – спросила Тория. Её лицо настолько покрылось красной и бурой грязью, что казалось, будто она надела вычурную маску.

– О-о, ничего конкретного, – ответил я. Веселье и заново обретённый боевой дух развеялись так же быстро, как и пришли. Усталость положила на меня свою тяжёлую руку, отчего плечи поникли и ноги едва не подкосились. У меня болели абсолютно все мышцы, а в голове пульсировала смесь только что увиденных кошмаров. Древко топора заскользило из пальцев, и у меня не возникло никакого желания предупредить его падение, пока рядом не началась новая стычка, вытеснив усталость всплеском паники и привычной теперь уже агрессии.

Шагах в двадцати от нас друг на друга нападала группа рыцарей – от вихря лязгающих мечей, булав и молотящих копыт разбегались керлы. Я видел, как из седла выпал один рыцарь, которому удар меча сверху угодил в гребень шлема. Он упал в грязь, и я заметил Эвадину в центре схватки, поняв, что она в одиночку сражается с тремя оставшимися рыцарями.