Пария (ЛП) - Райан Энтони

Лицо этого аристократа скрывалось за забралом, но я не сомневался, что смотрит он только на Эвадину. Она вернула ему взгляд с выражением, в котором, пусть и всего на миг, едва заметно блеснул стыд. Впрочем, он быстро исчез, и её лицо уже ничего не выражало, когда она опустилась на одно колено, склонив голову.

– Милорд, – сказала она.

Рыцарь удостоил её краткого взгляда, а потом стал отвязывать верёвку от седла. Затем сильно потянул, и стоявший на коленях рыцарь упал лицом в грязь перед коленопреклонённой Эвадиной. Она нахмурилась, а потом заморгала, разглядев его грязное удручённое лицо.

– Уилхем?

Аристократ на коне заговорил, и слова звучали, словно скрежещущее эхо из недр шлема:

– Король объявил, что это – Поле Предателей. Если хочешь уберечь шею этого негодяя, то времени у тебя немного.

Эвадина снова поклонилась, и я заметил, как дрожал от благодарности её голос, когда она сказала:

– Благодарю вас, отец.

Сэр Альтерик Курлайн, более известный учёным как Чёрная Роза Куравеля, выпрямился в седле, скрытые глаза ещё секунду смотрели на дочь, а потом он дёрнул поводья и ускакал в сторону берега реки. Атака рыцарей отогнала керлов к краю воды, и река там помутнела, поскольку многие отчаянно пытались переплыть на дальний берег. Рыцари, не желая терпеть никаких побегов с этого поля, пришпорили своих коней, загнали их в поток, и вскоре уже воды пенились красным.

– Дурная встреча в дурной день, Эви, – простонал аристократ на земле. – Хотя при виде тебя на сердце у меня всегда светлеет, даже сейчас.

Он поднялся и с обаятельной улыбкой посмотрел на Эвадину, демонстрируя белые зубы посреди грязи. От вида этой улыбки у меня в груди кольнула зависть, поскольку именно такую я всегда хотел отточить, но мне это никогда в полной мере не удавалось. Улыбка, в которой врождённая уверенность сочеталась с осознанной прямотой. На губах этого пленника она появилась легко и без усилий, но Эвадина в ответ лишь печально насупилась.

– Ты круглый дурак, – сказала она ему суровым голосом с оттенком скорби.

– Это утверждение сейчас сложно опровергнуть. – Его улыбка померкла, и прежнее страдальческое выражение полностью вернулось. Глаза потемнели, и он уставился внутрь себя, как это свойственно тем, кто обдумывает свою неизбежную смерть.

Эвадина напряглась, поднялась на ноги и повернулась осмотреть поле боя, от продолжающейся резни у берега до усеянной трупами земли сзади от нас. Битва уже закончилась, и туман рассеялся. Несколько акров непримечательного пастбища превратились в огромное истоптанное пятно чёрного, бурого и красного цветов. Среди мертвецов и умирающих бродили лошади без всадников, а тут и там маленькими группами останавливались воины, чтобы ткнуть алебардой дёргающиеся тела ещё не совсем мёртвых. Такова судьба оказавшихся на проигравшей стороне, когда король объявляет Поле Предателей. В такой день ни один аристократ не будет выкуплен, и ни один простолюдин не получит милосердия.

– Писарь, – сказала Эвадина, переводя взгляд на роту Ковенанта, и по её глазам стало ясно, что она едва удержалась, чтобы не вздрогнуть. По моим подсчётам в живых осталось примерно половина, что само по себе казалось чем-то вроде чуда. С неожиданным чувством облегчения я увидел, что Офила до сих пор жива, и, по всей видимости, не ранена. Они с сержантом Суэйном строили выживших, чтобы те собирали раненых и упавшее оружие. И того и другого было в избытке.

– Я не могу оставить роту, – сказала капитан, – поэтому вынуждена поручить этого человека твоим заботам. – Она кивнула на поникшего пленника. – Прошу тебя вывести его с этого поля и доставить в наш лагерь. Сделаешь?

«Она просит меня о государственной измене?», думал я, отметив, что она оформила это задание в виде просьбы, а не приказа. Этот человек, этот Уилхем с красивым лицом и лёгкой улыбкой явно был одним из рыцарей-предателей. Он лишился права на жизнь, как лишусь и я, если меня поймают помогающим ему избежать королевского правосудия.

– Я сочту это величайшей услугой, – добавила Эвадина, заметив мою нерешительность.

– Капитан, могу ли я спросить, – сказал я, кисло глянув на вероломного аристократа, – кто этот человек, и почему его жизнь стоит того, чтобы вы рисковали нашими?

Я ожидал каких-нибудь упрёков, вежливого напоминания о нашем статусе, но она лишь чуть скривилась и тихо задумчиво ответила:

– Его зовут сэр Уилхем Дорнмал. Когда-то он был… моим наречённым, и я умоляю тебя спасти его, Элвин Писарь.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

– Больше никогда в жизни, – сообщила мне Тория, пока мы вели сэра Уилхема к нашему лагерю, проходя мимо разнообразных ужасов. Рядом воин на коленях, подняв руки, умолял о пощаде троицу алебардщиков из роты Короны:

– Мы же все солдаты?

Они послушали его хриплые крики, а потом принялись исступлённо колоть. Несмотря на открытые раны, он всё кричал последнюю фразу, словно в ней крылась какая-то магическая защита, не обращая внимание на жуткое доказательство обратного:

– Мы же все солдаты! Мы… же…

– Ни ради тебя, ни ради неё, – продолжала Тория и поморщилась от отчаяния и раздражения, а крики невезучего воина сменились скрипучими мучительными всхлипами. Но она даже не обернулась посмотреть, а всё говорила мне с суровой, настойчивой уверенностью: – Слышишь, Элвин? Хватит с меня играть в солдатиков.

– Из того, что я видел, играла ты неплохо, – пробормотал Брюер и поморщился, стаскивая перчатку с раненой руки и обнажая скверную красно-чёрную дыру.

– Пускай просящий Делрик на неё посмотрит, – сказал я ему. – А до тех пор перевяжи.

– Я бы посоветовал обратиться за помощью как можно скорее, – сказал наш пленник. Он заговорил впервые с тех пор, как мы его увели. Сэр Уилхем скривился, глядя на рану Брюера. – Выглядит определённо нехорошо. Стрела, надо полагать? – Он виновато пожал плечами в ответ на осторожный кивок Брюера. – Наши костианские лучники любят мазать наконечники всякой дрянью. Жуткие они, конечно, и манеры у них грязные, да ещё по ночам проводят странные ритуалы.

– Завали свою жопу! – отрезала Тория, злобно глядя на него, и тут же перевела взгляд на меня: – Не прошло и четверти часа с тех пор, как этот хуй с друзьями изо всех сил старались нас убить. Напомни-ка ещё разок, зачем нам спасать его шкуру?

– Приказ капитана, – с негодованием воскликнул Брюер. – Неужели ты можешь сомневаться в ней, после сегодняшнего дня-то? Мы идём под знаменем, благословлённом Серафилями.

– А сколько умерло под тем знаменем? – крикнула она в ответ. – Им от него ничего хорошего!

– Реалист и фанатик в одной роте, – задумчиво отметил юный аристократ. – А ты кто? – добавил он, глядя на меня и поднимая бровь, и та лёгкая улыбка снова заиграла на его губах.

– Ещё хуже, – ответил я, и его улыбка слетела, как только я приставил лезвие топора к его подбородку. – Циник. А теперь, – я положил руку на его закованное в доспехи плечо и толкнул так, что он споткнулся, – будьте любезны, милорд, ступайте молча.

Мы потопали дальше, отводя взгляды от убийств на своём пути. Люди были озабочены скрупулёзным выполнением королевского эдикта, что избавило нас от излишнего внимания, но количество жертв сокращалось, и пьяные от крови солдаты неизбежно принялись искать новых.

– Эй, а это кто тут? – поинтересовался коренастый парень и захлюпал по грязи нам наперерез. В одной руке он держал заляпанный кровью топорик, а в другой – бутылку. Расфокусированный взгляд и вонь изо рта подсказали мне, что пьян он не только от крови.

– Он же не из наших благородных пидорков, а? – заметил коренастый, приглядываясь к сэру Уилхему, и взмахнул топориком, разбрызгивая красные капли по голубой эмали доспехов. – Я видел какого-то гада, который ехал в нашу сторону как раз в таких симпатичных доспехах…

– Шевелитесь, – сказал Брюер, встав между пленником и чересчур любопытным солдатом. Тот был не настолько пьян, чтобы проигнорировать предупреждение и послушно отошёл в противоположную сторону, хотя и бросил через плечо пару огорчённых взглядов.