Она говорила медленно, подчеркивая каждое слово в манере, которую можно было бы назвать покровительственной, если бы она не казалась такой подчеркнуто доброй.
– Да, – кивнула я.
Женщина улыбнулась еще шире и положила ладонь себе на грудь:
– Вилла.
– Здравствуй, – прошептала я.
– Здравствуй, ми-а.
«Ми-а»… «Ми-а»… Я напрягла мозг, перебирая все аранские слова, которые когда-либо видела в книге. На бумаге все было намного проще.
Наконец-то пришло осознание. «Ми-а» – «милая». Ласковое обращение.
Я преисполнилась уверенности, что смогу разобраться, и уголки рта потихоньку поползли вверх.
Маленького свидетельства понимания для Виллы оказалось достаточно, чтобы снова разразиться потоком слов. Мне с трудом удавалось следить за смыслом.
– …Не приходила в себя довольно долго. Сначала я навещала тебя трижды в день, чтобы лечить. У тебя была сильная инфекция. – Она покачала головой. – Очень плохо.
«Инфекция».
Новое слово. Но я догадалась о его значении.
Я пошевелила руками и уперлась в постель ладонями, чтобы приподняться. Ожидаемой волны боли не последовало. Неприятно, конечно, но даже в сравнение не шло с тем, что я пережила за последние несколько недель.
Невероятно.
– Уверена, что тебе все еще больно.
Я подняла глаза и увидела, что Вилла рассматривает меня с наморщенным лбом.
– Не так уж и плохо. Спасибо.
Вилла то ли причмокнула, то ли поцокала языком, выражая нечто среднее между жалостью и неодобрением.
– Бедняжка. Спина у тебя в ужасном состоянии.
Легкий порыв прохладного ветра привлек мое внимание к правой половине комнаты, которая, по сути, представляла собой череду застекленных окон от пола до потолка, местами прикрытых каскадом блекло-голубых шифоновых занавесок. Одно окно было слегка приоткрыто, и в него проникал морской воздух.
Комната оказалась маленькой, но безупречно чистой. Единственную мебель в ней составляли моя кровать, большое зеркало и шкаф. Простой конструкции, но явно дорогие, изготовленные из насыщенного цвета красного дерева с серебряной отделкой. Никаких других украшений в комнате не было. Все ручки, выступы и орнаменты были сделаны в виде маленькой серебряной луны.
Еще один порыв ветра. Я задрожала, обхватив себя руками. Только тогда, к своему огромному смущению, я поняла, что на мне нет никакой одежды.
Должно быть, смятение проступило на моем лице.
– Не переживай. Обнаженные тела мне не в диковинку, – улыбнулась Вилла. – Но я что-нибудь для тебя найду. Думаю, свою старую одежду ты вряд ли захочешь носить.
Она указала на шкаф, где на крючке на боковой стенке висел мой плащ, изодранный, грязный и окровавленный. При одном взгляде на него становилось понятно, что его носил человек на пороге смерти – тот, кто видел и пережил ужасные вещи, кто каждую ночь закрывал глаза, не зная, сможет ли открыть их утром.
Я содрогнулась.
Нет. Я точно не хотела его надевать. Не хотела даже смотреть на него.
При взгляде на плащ я вспомнила, почему вообще здесь оказалась, и, ощущая тугой ком в животе, задумалась о том, что сейчас происходит с Серелом. Если бы только мне удалось поговорить с Зеритом, – возможно, он поможет мне заручиться поддержкой Орденов и вызволить друга. Наверняка Орденам не понравится такая несправедливость, а с их боевой мощью…
– Мне нужно поговорить с Зеритом Алдрисом, – выпалила я Вилле, которая, открыв шкаф, рылась внутри.
Женщина обернулась, держа в руках голубое хлопчатобумажное платье, и поджала губы.
– Ах да, – протянула она, словно обращаясь к самой себе. – Они так и сообщали…
Она повесила платье на боковую стенку шкафа, поверх моего перепачканного плаща:
– Вот. Наряд не сказать чтобы модный, но тебе лучше пока носить что-то свободное, чтобы не тревожить раны.
Я поняла примерно половину ее слов, но меня слишком снедало нетерпение, чтобы переспрашивать.
– Зерит…
– Я помню. Одевайся пока, а я схожу кое за кем, кто хочет с тобой поговорить.
Вилла направилась к двери, и ее юбка затанцевала вокруг ног. Несмотря на то что женщина была невысокой и довольно полной, она двигалась с грацией, за которой я наблюдала с легкой завистью. Мой танец появился на свет благодаря тренировкам и чистому упрямству. Изящество Виллы было даровано природой.
– Вилла! – позвала я, когда ее рука коснулась дверной ручки.
Женщина остановилась и обернулась ко мне.
– Благодарю тебя.
– Не за что, милая. – Она наградила меня теплой улыбкой. – Скоро увидимся. – И изящно выплыла за дверь, оставив меня в одиночестве в Башне Ордена Полуночи – месте, о котором я мечтала годами.
Я все еще не могла поверить, что мне удалось сюда добраться.
Я встала с кровати, обошла комнату и выглянула в окно, раздвинув легкие струящиеся занавески. Стоило опустить взгляд, как пол накренился под ногами, а из горла непроизвольно вырвался вздох. От земли отделяли головокружительные сотни футов. И только стекло мешало дотронуться до неба.
Из окна открывался вид на знаменитые аранские скалы и бушующее под ними море. Если наклонить голову и прижаться щекой к стеклу, с трудом, но можно разглядеть стоящую рядом Башню, где располагался Орден Рассвета. Выглядели оба строения совершенно одинаково, но стеклянный купол Башни Рассвета был покрыт полированным золотом вместо серебра. Уместно, ничего не скажешь.
Примерно в миле за Башней на фоне скал виднелись очертания дворца. Намного ниже Башен, но такой огромный, что казалось, он изгибается вместе с горизонтом. Отделанные золотом детали сверкали под грозовыми облаками, окрашенными синевой, отраженной от волн. Грозные шпили на башенках пронзали небо.
К горлу подступил ком.
Выполненные тушью иллюстрации в книгах и описания Зерита и близко не могли передать то, что простиралось сейчас перед моим взглядом.
Я развернулась к шкафу и сняла с крючка подобранное Виллой платье. Три слоя хлопка того же пыльно-голубого цвета, что и занавески, прямого свободного покроя с пышными рукавами до локтя.
Я недоуменно наморщила нос. Неужели аранские женщины носили такую одежду? Им нравилось притворяться, что у них нет талии?
Ну что ж. Я приехала сюда не для того, чтобы блистать красотой.
Я расстегнула платье и обернулась, мельком заметив свое отражение в зеркале в полный рост.
Вешалка едва не выпала у меня из рук.
Боги. Неужели я так выгляжу?
Грязные спутанные волосы падают на плечи, щеки ввалились, ребра выступают. Два свежих, зловещего вида шрама пересекают живот и грудь и продолжаются на предплечьях. Если вскинуть руки, получатся две сплошные линии, оставленные кнутом, когда я пыталась укрыться от гнева Эсмариса. Но тут я повернулась спиной…
Всю ее сплошь покрывали глубокие раны. Некоторые кровоточили, другие затянулись струпьями, а несколько рассечений были зашиты и придавали моей спине сходство с лоскутным одеялом. Неудивительно, что я испытывала такие муки. На спине живого места не было. И не приходилось сомневаться, что, несмотря на магическое исцеление, эти следы останутся со мной навсегда.
Свист кнута.
Двадцать семь.
Перед глазами промелькнуло лицо умирающего Эсмариса. И впервые воспоминание о нем не вызвало даже намека на вину. Меня переполнила радость оттого, что он мертв и именно мне удалось его убить.
Но радость длилась недолго.
Я тут же вспомнила об исказившей его черты грусти, о шепоте, укоряющем в предательстве. Подобно разбивающейся о берег волне, на меня накатило чувство вины.
Вздрогнув, я отвернулась от зеркала и надела ужасное бесформенное платье. Запястье вспыхнуло болью, и, нахмурившись, я посмотрела вниз.
Странно. Запястье закрывала повязка, усеянная алыми пятнами. Кровь выглядела совсем свежей, да и маленькая аккуратная ранка на внутренней стороне сильно отличалась от порезов на спине, нанесенных в ярости. Откуда она взялась?..
Мои мысли прервал звук открывающейся позади двери.
