Шоколадница и маркиз - Коростышевская Татьяна Георгиевна

Сорбир хлопнул в ладоши. Я заметила, как пальцы его при этом пробежались в минускуле, и пространство наполнил звук клавесина – ритмичная, но неторопливая мелодия. Девушки синхронно развернулись, придерживаясь одной рукой за станок, присели в плие, и ра-аз, и два-а, носки развернуты в первой позиции, и ра-аз… Кажется, ничего сложного…

На десятом повторе я ощутила жжение в икроножных мышцах, на тридцатом – коленные суставы протестующе скрипнули. Мелодия изменилась, но обрадовалась я рано. Дю Ром скомандовала: «Релеве!» Святой Партолон! Подъем на полупальцы? В кожаных туфлях? Впрочем, мадемуазелям, обутым по-домашнему, приходилось сложнее.

Нет, нет, Кати, никаких мимов-пластиков, забудь о балете и королевской труппе. Это не твое!

До сегодняшнего дня я считала свою физическую форму если не великолепной, то вполне удовлетворительной. Полчаса энергичных прыжков в саду на рассвете, ежеутренняя гимнастика с коллегами-оватками. Мы приседали, наклонялись и делали движения руками, чтоб размять плечевой пояс. Но при этом нас не заставляли выворачивать до боли конечности. Что же касается занятий танцами, то для оватов они были всего лишь светскими – простые бальные фигуры, в которых важнее осанка, а не натренированность мышц.

Девидек неторопливо прохаживалась вдоль станка:

– Продолжайте, мадемуазели, я загляну в другие коридоры лазоревого этажа и вернусь.

Как только мэтр скрылся с глаз, занятие прекратилось.

– Что происходит, Лавиния? – громким шепотом спросила пухленькая блондинка.

Как же ее зовут? Валери? Валерия де… Нет, дю – дю Грас, точно!

– Не знаю, – ответила староста, – нас ни о чем таком не предупреждали.

Девушки возбужденно переговаривались вполголоса, не забывая поглядывать на выход в фойе. Мы недоумевали вместе со всеми. Делфин, наклонившись, массировала свои колени:

– Кажется, монсиньор ректор решил вплотную заняться филидами.

– С чего вдруг? – спросила я, прислонившись спиной к станку.

Музыка невидимого клавесина смолкла, сменившись серебристым голоском дамы-призрака:

– Информасьен. Всем преподавателям академии немедленно явиться в канцелярию.

Дю Ром сбегала в фойе, убедилась, что наш мэтр физической гармонии в северный коридор не вернется, и громко сообщила:

– Можем расходиться.

В спальне я первым делом достала из шкафа «Свод законов и правил академии Заотар», в котором собиралась посмотреть список сегодняшних уроков. Книга была именной и крайне полезной. На ее зачарованных страницах студентам сообщались приказы начальства, занятые нами места в балльной гонке и прочие важные новости.

Итак… До завтрака никаких лекций? Странно.

– Нам изменили распорядок дня! – ахнула Делфин, она тоже читала свой «Свод». – Посмотри! Утренняя гимнастика теперь будет начинаться в половине седьмого…

– Как и раньше, – перелистнула я несколько страниц, чтоб найти нужный раздел. – Святой Партолон!

Подруга была права. Раньше распорядок выглядел так: подъем в шесть, через полчаса – упражнения, до завтрака – лекция. Теперь же на «физическую гармонию» отводилось время до половины десятого, то есть три часа! И не в коридоре дортуара, а в специальной зале.

– Студентам предписано облачаться в гимнастическую форму, которая будет им выдана в установленном порядке, – прочла вслух Деманже, – кастелянша мадам Арамис принимает двадцать пять корон символической оплаты за каждый комплект.

О, подарок Натали Бордело сэкономил мне четверть луидора.

Делфин захлопнула книгу:

– За девять лет, Кати, ни разу такого не было, ни разу… Что-то произошло, что-то плохое.

Я покачала головой:

– Не думаю, что эти изменения спонтанны. Гимнастическую одежду монсиньор заказал для нас еще в начале лета.

– Значит, он предполагал, что это «что-то» должно было произойти еще тогда.

Делфин обожала предзнаменования и прозрения, а еще любила пугаться. Я хихикнула:

– Мы с тобой три месяца провели в Заотаре и ничего не заметили.

– Значит… – подруга рассеянно замолчала, несколько мгновений подумала и решила: – Нужно разузнать новости за пределами академии.

Глава 4

Что-то плохое

Произошло что-то плохое? Как будто у Катарины Гаррель было время об этом задуматься. Ни минуточки. Второе число пронеслось галопом, я его почти не запомнила. Ах, кажется, у меня была география у мэтра Скалигера и прелюбопытная лекция о фамильярах, которую читал мэтр Гляссе, и море досужей болтовни с друзьями за завтраком, обедом и ужином, и два часа благословенной тишины в библиотеке, где я искала хоть какие-то описания упражнений у балетного станка. В промежутках мы с Деманже ссорились с коллегами, этими лазоревыми курицами, а закончили день там же, где я его начинала – в загаженной донельзя умывальне дортуаров. Разумеется, график дежурств существовал, и по нему очередь прибираться в местах общего пользования была именно наша.

– Проклятая дю Ром, – ругалась подруга, орудуя шваброй.

Я поддерживала ее неразборчивым мычанием, так как нос и рот пришлось прикрыть плотной льняной повязкой: я чистила стоки, вливая в отверстия едкую вонючую субстанцию под названием «разъедаловка», пары которой при вдыхании могли запросто разъесть и человеческие внутренности.

– Клянусь, я завтра же заставлю мерзавку показать мне этот великий график, пусть не думает, что… Ах, милочка, – пропищала Делфин с узнаваемыми интонациями дю Ром, – вы же с Гаррель оватки, вам привычен физический труд. В крайнем случае, используйте свои драгоценные артефакты.

Я хмыкнула. Артефакты? Как наша староста себе это представляет? Магические помощники, все эти метелки и расшитые мудрами тряпочки, предназначены для мелкой уборки. Лавиния и сама была когда-то оваткой, неужели так быстро забыла? Да все она помнит, просто решила лишний раз указать простолюдинкам – нам с Деманже – наше место. Что же касается физического труда, в нем ничего зазорного нет.

Открыв до упора все краны и нажав рычажки душей, я подождала, пока вода смоет «разъедаловку», и с облегчением сняла свою защитную повязку.

– Самую грязную часть работы можно считать законченной.

Деманже сгребла мусор в специальный мешок.

– Мрамор и фаянс тоже придется обработать, – кивнула она на сосуд с опасным снадобьем. – Если хочешь, я этим займусь, а ты пока прогуляйся к помойной шахте.

Возражений не последовало. Я подхватила мешок и отправилась «прогуливаться». Помойная шахта располагалась в Ониксовой башне, до нее нужно было добираться сначала портшезом, а затем через темный узкий переход, настолько заурядный, что отдельного названия он удостоен не был.

Я не боялась – ну подумаешь, темнота. Однако, услышав вдалеке мужские голоса, насторожилась и пошла на цыпочках. Переход заканчивался обширным залом с низкими сводчатыми потолками и поддерживающими их колоннами. Шахта располагалась шагах в двадцати от входа. К ней я не спешила – задержалась у кирпичной перегородки, отделяющей от основного помещения какую-то лестницу. На ее ступеньках как раз и беседовали двое безупречных. Меня шевалье заметить не могли, они находились примерно на пол-этажа ниже. Колонны мерцали зеленоватым потусторонним светом, и от этого все вокруг казалось загадочным и опасным. Итак, шевалье. Один из них – Дионис Лузиньяк, друг небезызвестного Шанвера. Другой – довольно полный и взрослый молодой человек – тоже был мне знаком, но это выяснилось, лишь когда Дионис назвал его по имени.

– Клянусь, Монд, – сказал Лузиньяк, – я пожалуюсь на тебя монсиньору.

– И окажешься в дураках! Никто не покушается на фамильяра твоего драгоценного Шанвера.

– Где генета, Монд?

– А мне почем знать? Может, сдохла без подпитки своего хозяина, а может, нашла себе кого-нибудь другого.

– Это невозможно.

– Ты-то почему в этом уверен, Лузиньяк? Кажется, у тебя личного демона пока нет?

– Пока, – протянул Дионис, – впрочем, как и у тебя.

На мгновение мне показалось, что внизу сейчас начнется обыкновенная драка, но сорбиры помолчали, громко сопя, и рук распускать не стали. Монд, фыркнув напоследок, стал спускаться по лестнице, Лузиньяк пошел наверх. Я едва успела присесть за перегородкой. Дионис меня не заметил – его рыжая макушка мелькала между колоннами, пока не скрылась вдалеке. Но это, оказалось, еще не конец.