Скверная жизнь дракона. Книга седьмая (СИ) - Костенко Александр

Зал заполнялся разумными. И каждый пришедший сперва таращилился на меня, но замечал разложенные заллаи и шокировано округлял глаза. Один из пришедших дворфов вместо того, чтобы подняться к отведённому ему месту, опасно приблизился к столам. Стоявшие недалеко маги вежливо указали дворфу на его место.

К началу выступления зал заполнился: три делегации длинноухих по трое разумных; двадцать два дворфа сидели парами, с одинаковыми украшениями в заплетённых косами бородах; шесть тёмных эльфов в богато украшенных одеждах; двенадцать орков с зелёной кожей и выпирающими нижними клыками, явно прошедших минимум два ритуала преображения; и больше пятидесяти нутонов и ратонов. Кто-то перешёптывался, взглядом показывая на меня, кто-то обсуждал заллаи на столе, кто-то загадочно косился на собравшихся. Среди собравшихся я не смог определить представителя Арнурского королевства, если он вообще явился. Но каждый из присутствующих представлял государство, академию, гильдию или торговую компанию, равную по значимости Настрайской академии.

В зал вошёл Кузаун вместе с архимагистором. Все сидевшие на трибунах затихли, но не встали. Я чутка поклонился, как и прочие маги.

— Начинай, мальчик мой, — дрожащим голосом бросил старик Кузауну, пародируя вымышленный Альцгеймер, и в сопровождении двух матонов отправился к своему месту.

Кузаун кинул на присутствующих многозначительный взгляд, и перевёл его на меня. Я на секунду прикрыл глаза, показывая, что готов. Кузаун ответил едва заметным кивком, и повернулся к залу.

— Два долгих века мир не видел магосов. Два века мир не знал новых открытий, улучшающих нашу жизнь. Ирония или нет, но эпоха безвременья уйдёт сегодня. Лик’Тулкис, магессор Настрайской академии.

Кузаун показал на меня и сказал начинать выступление. Я поблагодарил магистора и чуть поклонился: соблюдать этикет при такой публике необходимо всенепременнейше. Я взял тонкую книжку и зачитал описание паукана. Описал его десять вытянутых ходуль, с четырьмя суставами в них и покрытыми редкими, но длинными оранжевыми волосками. Описал вытянутое овальное брюшко тёмно-коричневого цвета, способное вытягиваться трубой, как хвост скорпиона, и подогнутые под туловищем две пары клешней. Описал само туловище и голову с десятью глазами и огромными хелицерами.

— Я прошу вас забыть это неграмотное описание твари.

Я вырвал из книги страничку с описанием твари. Все обалдело уставились на меня, Кузаун ошарашенно заморгал, даже старика архимагистора пробрало. Он едва заметно прищурился, мимолётно улыбнулся, и продолжил изображать аутиста с Альцгеймером.

Я скомкал вырванную страницу, отбросил её в сторону. И начал свой доклад. Долгие десять минут я только и делал, что описывал именно внешность плюющегося паукана, затрагивая даже такие незначительные аспекты, как цвет отдельных коготков на передней, средней и задней паре лап. Потому что именно эти лапы у паукана принимают основной вес тела на себя, когда как остальными двумя парами паукан может бить как кузнечик лапами.

Закончив описание внешности, я попросил задать вопросы. Поднял руку ратон, один из магов академии представил его как главу гильдии авантюристов и вольных наёмников с северного континента. Ратон спрашивал, записано ли моё выступление. А если да, то как можно получить копию.

Я достал стопку исписанных листов в фалангу пальца. После выступления она будет переданы в магистрат. Магистор взял слово и напомнил, что академия берёт на себя обязательство составить полный справочник по моему выступлению, включая записи о моём пути в академии, размножить и разослать во все гильдии авантюристов, академии, государства и торговые компании.

Следующие десять минут я рассказывал о поведении паукана: как он передвигается, как атакует, как пожирает жертву, и как изменяются его повадки от температуры воздуха, погоды, нахождения на деревьях или земле, и прочее.

В своих рассказах я избегал любых фактов, подчёркивающих моё «осквернение», но давал полнейшее описание порождения и выкладывал многие изначально неочевидные факты, стараясь подчеркнуть собравшимися фуаларал свою важность. Не знаю, что вообще они устраивают в своём скверном саду, но они обязаны пригласить такого ценного специалиста по скверне.

Третьим пунктом я перешёл именно к тому, что интересовало всех собравшихся.

Каждая ходуля паукана состоит из четырёх отделов. Первый, выходящий из туловища, около двух метров длины и толщиной в две ладони, потом отделы в полтора метра, метр и полметра, и каждый в полторы ладони толщиной. После оклазии каждый отдел остаётся с равной вероятности, но ужимается примерно в четверть. После убийства твари ходули достаточно разделить по суставам, даже не надо выталкивать мышцы и прочее: само испарится.

Брюшко твари, плюющийся отросток, покрыт толстой и прочной кожей кофейного цвета. Но, загибаясь внутрь брюшка, где отверстие шириной в голову ребёнка, там кожа становится мягкой и нежной, как кожа молочного поросёнка. Внешняя кожа до оклазии толщиной в полтора сантиметра и без «Пронзающего удара» не протыкается даже моим посохом.

Чёрные глаза размером с детский кулак и после оклазии не уменьшаются, но в непонятной логике белеют, синеют, краснею, зеленеют или покрываются фиолетовой крапинкой. Сначала я думал, что всё зависит от расположения глаз, но один и тот же глаз с разных пауканов стал синим и зелёным.

Внутри головогрудного отдела около хелицер и рта с десятком лошадиных подвижных челюстей, расположена одна из остающихся желёз. Она портится за неделю в защитных амфорах, так что кроме базовых исследований я ничего провести не успел.

Первую половину головогрудного отдела занимают непонятные склизкие внутренности, вторую половину занимает раздутый желудок, переходящий в извилистый кишечник. Он слепой, ничем не заканчивается, но от него до плевательной железы отходят небольшие сосудики. После оклазии может остаться желудок и кишечник, занимающие вторую половину головогрудного отдела. Их стенки тонкие и практически прозрачные с лёгким зеленоватым оттенком, но они очень прочные, практически не растягиваются и рвутся только если примотать к дереву и лошади и отправить последнюю в галоп. Плевательная железа так же остаётся после оклазии, но и портится быстро.

И последнее, что наверняка остаётся с паукана — это редкие волоски оранжевого цвета. Они растут по всему телу, но остаются настолько редко, что с пяти убитых пауканов я смог добыть только три волоска, а на каждом их не меньше тысячи.

Я закончил свой доклад. Магистор Кузаун подошёл к столам с заллаями и, собираясь лично давать право голоса, попросил присутствующих задавать вопросы. Первым разрешили говорить дворфу, ещё до выступления близко подошедшему к заллаям.

— Они проводят энергию? — энергично выпалил тот, показав на глаза паука. Все сидящие в зале дворфы моментально оживились и пододвинулись ближе.

— Не уверен, но только чёрные запредельно хрупкие.

На столе лежал один из чёрных глаз, расколовшихся надвое. Внутри него структура слоистая, как линии слюды, и крошатся под нажимом ногтя, а вот цветные глаза разбить можно только ударом молотка, и они внутри монолитны. Но дворф свой вопрос задал не просто так. Он видел, что вокруг именно чёрных глаз неестественно близко вибрировало пространство: белые нити исчезали с рябью сразу же после отделения от поверхности.

Потом разрешили говорить одному из фуаларал.

— Как вы смогли убить столько тварей? — спросил длинноухий будто специально натянутым фальцетом.

— С помощью опыта и этих рук, — я ехидно улыбнулся лесному эльфу, на что тот хмыкнул.

— Почему вы изучили и заллаи? Магос изучает только повадки, — сказал один из нутонов.

— Поставил планку качества следующим поколениям, — услужливо ответил я.

Потом дали слово одному из ратонов. Того интересовали полые трубы, оставшиеся после ходуль. Они отлично подойдут под строительство. Их плавит кислота, но в огне не горят, медленно тлеют только при высокой температуре разожжённого горна, холод на них не влияет, а обработке поддаются только при помощи «Острого лезвия».