Позволь чуду случиться (СИ) - Агатова Анна

А ведь и правда. Я попала в другой мир, у Кусимира крылья выросли. Может это произойти, потому что во мне огромный магический потенциал? Конечно! Почему нет?!

Так, так, так… Я закружилась по комнате, почти наступая самой себе на пятки. Что там написано? Где это? Повертела бумажку и так, и эдак. Не пойму. То ли название самой школы, то ли это какой-то другой город. А в географии я не сильна.

Надо спросить. И я решительно пошла в лавку, где, по идее, должен был находиться Гилерм. Надо быть смелой и решительной!

Аккуратно выглянув из-за дверного косяка и не заметив посетителей, я позвала дядюшку. Когда он неспешно вышел в кухню, я едва не сгрызла ноготь на большом пальце от нетерпения — почему-то стало ужасно жаль потерянного времени. А вдруг я бы уже давно могла учиться на мага, а вместо этого сижу тут и протираю пыль тряпочкой?

— Дядюшка Гилерм, {О}фин — это что?

— {Офин} — это столица, — после паузы сказал неспешно, слегка пошевелив своими кустистыми бровями.

— Это далеко? — мне хотелось подёргать его за рукав и попрыгать на месте. От нетерпения. От любопытства и ещё не понять отчего.

— Да что такое, Цайя? — дядюшка смотрел с непониманием.

— Хочу. В Офин.

Опять на меня напало косноязычие. Не знаю языка, а тут ещё забыла.

— Зачем?

Мда, то ли старость, то ли от рождения дядюшка такой, туговато соображающий, то ли и вправду я настолько плохо изъясняюсь. И я развернула листовку и показала ему.

— Вот. Здесь. Любой — пробовать.

Гилерм медленно взял бумажку из моих пальцев, разгладил её на столе, несколько раз прочитал, а потом поднял глаза и задал самый дурацкий, на мой взгляд, вопрос:

— Откуда это у тебя?

— От верблюда, — прошипела я по-русски и объяснила уже на понятном ему языке, — на рынке. Разбрасывали.

И изобразила руками, как разлетались листовки вверх и опадали.

Но мои красивые пассы (ну чего греха таить, я уже тренировалась пред проверкой) произвели какое-то странное действие: Гилерм раздулся и побагровел. Ой, да ладно! Неужели будет ругаться? С чего бы?

И точно!

— Кто разрешал?! — заорал он на всю кухню.

— Вы. И Жа… — я вовремя остановилась. — И Ленарди.

На всякий случай я отступила к выходу из кухни — смотреть на гневного Гилерма особой радости не доставляло. Да и эстетика хромала, причём на обе ноги.

Он же шёл на меня как танк, и в глазах его мелькало что-то животное, бешеное, страшное. Такое, что мне стало жутко. Так, как бывает, наверное, перед смертью. Даже на шаре, болтаясь высоко над морем, я не испытывала такого глубинного, с самого дня человеческой сущности, страха.

— Заткнись! — заорал вдруг кто-то сзади. И я застыла соляным столбом, прижалась спиной к дверному косяку и скосила глаза туда, где должен был появиться ещё один участник нашего разговора.

И он появился.

В кухню влетел Пенгуэн.

И орал он, против ожидания, не на меня, поскольку стал впереди, будто прикрывая собой, что было вдвойне удивительно — защитник из него так себе, да и для кого? Для меня?

А вот следующий вопль малыша был точно адресован мне.

— Вали отсюда, девка! Быстро!

Гилерм с остекленевшим бешеным взглядом сделал ещё один шаг ко мне, а Пенгуэн сделал движение ему навстречу и вбил в его живот кулак с характерным глухим звуком. Я взвизгнула от ужаса и за считаные мгновенья оказалась в своей безопасной норке, за закрытой хлипкой дверью, на ортопедическом топчане, свёрнутая в комочек.

Я не прислушивалась к тому, что происходило за стенкой, туша свой ужас. А слышно всё равно было, хоть я и приложила немало усилий, чтобы обеспечить себе возможность поспать в относительной тишине.

Мне здорово мешали звуки из кухни, с гостями или без. А ещё мучила загадка появления Кусимира в запертой комнате?

Не раз бывало такое, что я в каморке заучивала слова или переделывала под себя Жажины вещи, а Куся деловито просачивался из такой щели, где даже гипотетически не мог поместиться. Например, однажды меня поразило, как пять кило живого веса протекли между стенкой и тумбочкой так, чтобы не повредить своих немалых, между прочим, крыльев? Другой раз я была в шоке от того, как тот же живой вес выскальзывал из-за изголовья лежанки, где даже подушка не забивалась?!

Поэтому однажды, когда все разошлись и на кухне воцарилась тишина, я взялась за перестановку и заодно уж уборку моей конурки.

Вместе с тайнами кусимирского появления я нашла немало интересных вещей. Например, нормальную подушку. Правда, из перьев, а не из синтепуха, и пыльную как коврик у входа в подъезд многоэтажки. Но после свёрнутого овчинного полушубка, служившего мне подушкой, эта находка стала поистине подарком.

Кроме того, я нашла книжку, скорее всего, со сказками. Потому что когда сносно могла понимать прочитанный текст, узнала, что в этом мире существуют твари пострашнее того, что я могла видеть в фильмах ужасов нашей просвещённой эпохи.

Оказывается, здесь водились цветы-хищники, которые дурманящим ароматом подманивали жертв, обездвиживали их и высасывали кровь. А чтобы живую ещё жертву не нашли, корешки такого милого цветочка прикапывали её, обвиваясь вокруг и маскируя. На устрашающей картинке в качестве жертвы был изображён ребёнок, утаскиваемый ужасными корнями под землю.

Прочитала про насекомых, которые откладывали живому существу под кожу яички, личинки из которых поедали его изнутри. После такого чтения я долго вздрагивала, с большим подозрением рассматривая растения у крыльца, и на каждый зуд реагировала нервным вниманием — нет ли там личинок или чего похуже?

Но всё же отнесла эту книжку к разряду псевдонаучных, потому что там такие страсти расписывались, которых ну никак не могло быть в реальности. А на ночь хорорчик почитать иногда можно.

Ну и среди прочего я нашла причину своего глубоко погружения в языковую среду: в стене была изрядная дыра возле самого пола. С моей стороны над ней нависал топчан, а со стороны кухни — прикрывал буфет и, кажется, лавка.

Зато вся таинственность и потусторонность, которая после жуткой книжечки пробирала меня холодным потом, поубавилась: мой Кусимир не превратился в монстра с обретением крыльев (чего я втайне побаивалась), а значит, и не стоит переживать, что однажды ночью он придёт и перегрызёт мне горло, издав леденящий душу смех. То есть вой.

Так вот, эту дыру я забила старым мешком, плотно свернув в крепкий жгут. И наконец обрела тишину и уединение!

Хотя если за стеной орали так, как сейчас, то мешковина, как её плотно ни сворачивай, спасала лишь отчасти. Я уже немного пришла в себя и слышала, что происходит на кухне. А там бушевал скандал.

В целом, претензии сводились к тому, что Пенгуэн доконал и допросится — это орал Жажа, а Пенгуэн орал, что без него Жажа полный ноль и не справится.

Самым тревожным было отнюдь не это.

Эти двое ругались довольно часто, и претензии были не новы — я их не только с лёгкостью понимала, но даже без труда могла повторить. Тревожило то, что орали только двое — Жажа и Пенгуэн. А вот Гилерма слышно не было.

Где он? Что с ним? Жив ли? Не убил ли его малыш?

Я передёрнулась, вспомнив, как согнулся дядюшка от удара, как выкатились его глаза и как судорожно и беззвучно он раскрывал рот, то ли не в силах издать ни звука, то ли вдохнуть.

В этой ситуации даже не знала, сочувствовать обидчику или позлорадствовать. Он сильно меня напугал, да и обидел. Ведь Пенгуэн сказал, что разрешение было и от самого Гилерма, и от Жажи. Чего было так орать?

За стеной продолжал бесноваться Ленарди, опять весь в белом. Песня шла уже по четвёртому кругу — о неблагодарности коротышки, о том, что достал до самых жизненных глубин и о том, что умника надо укоротить, да, жаль, некуда.

И тут неожиданная мысль вскружилась у меня в голове: а когда, интересно, пришёл наш лошаделицый друг — Жажа? То есть, конечно, Ленарди.

Обычно он так рано не появлялся. Может и правда они там орут уже над трупом, а я тут в полуобмороке провела куда больше времени, чем мне казалось?