Троецарствие. Дилогия (СИ) - Останин Виталий Сергеевич

Еще была официальная нота от правителя Северного Цзяньаня, господина Сунь Цэ. Владетель соседней территории – после того как Юйчжан стал моим, мы действительно сделались ближайшими соседями – выражал обеспокоенность моими агрессивными устремлениями. И заверял меня в своем исключительном миролюбии.

– Сунь Цэ трусоват, – небрежно заявила мне Юлька, когда я спросил у дочери владетеля Южного Цзяньаня совета по поводу письма. – Со слов отца, он всегда таким был, не то что его родитель, господин Сунь Цзян. Отец называл того настоящим тигром в вопросах дипломатии и войны.

– И что мне ему ответить?

– Пошли ему в подарок меч придворного. Богато украшенный, но из стали посредственной ковки. Он поймет намек.

– А в чем он?

То есть произнес‑то я уже ставшее мне привычным «э?», но Юэлян кивнула, сообщая, что поняла вопрос.

– В предложении вассалитета! – Я почти услышал в завершении фразы непроизнесенное «хосподи!».

– А!

– Пойду я, надо еще поставщиков вина проверить, – сокрушенно качая головой, сообщила Юлька.

Когда для девушки придет время сменить свою фамилию на мою, она, уверен, даже не заметит разницы. Уже тут рулит всем как настоящая супруга главы фракции. И всех, похоже, это устраивает.

Так, в общем, все и шло. День за днем. И мне уже всерьез начало казаться, что постоянный марш, прерываемый лишь для очередного сражения, – это куда более безопасный, а главное, увлекательный способ проводить время. Да и любой другой, лишь бы не готовиться к приезду будущего тестя.

Целый князь (гун, если в оригинале) имел положение выше, чем давал мой самопринятый титул хоу, однако я превосходил папу Юльки по площади земли, подушного налога и армии. Это порождало кучу церемониальных нюансов, начинающихся с того, кто первым дарит подарки, заканчивающихся высотой сидений и перечнем блюд, которые должны быть поданы свите.

В общем, когда он все‑таки прибыл, я выдохнул с облегчением.

И, как оказалось, совершенно зря.

Чэн Шу въехал в ворота гостевого городка, построенного за неделю, во главе небольшого, всего с пятьсот человек, поезда. В котором, собственно, военных, должных составлять большинство в эти беспокойные времена, было хорошо если треть. Остальными были разодетые в пух и прах китайцы – те самые, вероятно, ученые, художники и поэты, ради которых вчера в Куст прибыли все куртизанки Юйчжана. Еще было множество слуг в самых разных одеждах, некоторые из которых выглядели как аристократы.

Последними, как мне пояснили, были евнухи. В своей глуши я еще с ними не сталкивался, но земли тестя были последним оплотом настоящей ханьской культуры в южных землях Поднебесной, поэтому при его дворе их было человек на пятьдесят больше, чем нужно.

Выглядели они, как я уже сказал, представительно, несмотря на то, что шли по обеим сторонам повозки князя пешком. Черные, богато расшитые халаты, высокие шапки из накрахмаленной, слегка просвечивающей ткани того же цвета, свисающие с широких поясов регалии – каждый евнух, как мне объяснила будущая жена, отвечал за какой‑то аспект дворцовой жизни. Один руководил приемом подарков, другой – женской половиной на выезде, третий управлял писцами.

Выделялись они не только одеждой и гладкими, не знавшими бритвы лицами, но и поведением. При входе в городок они не меньше ли  прошли согнутыми в полупоклоне, держась по бокам повозок. Даже не шли – семенили мелкими шажочками. Но стоило поезду остановиться, а главному гостю сойти на землю, как они тут же принялись распоряжаться с такой властностью, словно они были тут хозяевами, а не гостями.

Это меня сразу напрягло. Я представлял своего тестя человеком сильным и твердым – каким еще мог быть Стрелок девятого разряда, прокачавший свою младшую дочку до такого же уровня к девятнадцати годам? И вдруг евнухи. То самое сословие, которое стало главной причиной упадка Хань, превратившее некогда огромную и сильную страну в воюющие друг с другом провинции. Если они у него во дворе рулят, как это было у покойного ныне императора, то, может, ну нафиг такого союзника?

А еще при взгляде на них мне подумалось, что я уделял преступно мало внимания рассказам о жизни владетелей более высокого уровня. Мне предстояло войти в эту лигу, если я хочу прожить дольше одного года, а там, судя по всему, совсем другие правила и обычаи.

– Молодой Вэнь Тай!

От богато украшенного одноосного возка в мою сторону шагал мужчина. Пожилой, лет пятидесяти, а то и старше, по китайцам сложно судить. Одетый в тончайшей ткани красный халат поверх дорожного платья, с черными волосами, небрежно собранными на макушке белой каменной спицей, и с выражением искренней радости на круглом, похожем чем‑то на кошачье лице.

Судя по всему, это был сам Чэн Шу. Мне его описывали, даже рисунки показывали, но они с реальностью имели очень мало общего. Там был витязь в доспехе и шлеме или сановник в затейливой шапочке с висюльками, этот же больше походил на преуспевающего торговца, сибарита и бабника.

Разбегающиеся перед ним евнухи тоже подтверждали, что передо мной сам владетель южных земель и мой тесть. К тому же он обратился ко мне «молодой Вэнь», а не «стратег» или «хоу». То есть определенный уровень доверительности с одновременным подчеркиванием разницы в возрасте. Почти по‑родственному, но с четким определением границ. Кто, кроме Чэна Шу, мог так сказать?

– Дядя Чэн Шу! – отозвался я, улыбнулся как можно шире и пошел к нему навстречу, раскинув руки, словно собирался заключить гостя в объятия.

Ну а что? Он сам тон задал! Я говорю еще плохо, но нюансы обращения понимаю нормально. Вот если бы он назвал меня «молодым господином», я бы руками тут не махал, а сразу почтительно поклонился. Впрочем, я и так это сделал, но уже на более близкой дистанции и не так низко. Все равно обнимать незнакомого человека не стал бы.

– Как вы доехали, дядя? Не была ли дорога беспокойной?

Понятное дело, что так гладко приветствие звучало только у меня в голове. На деле же я выдал: «Как дорога, дядя? Не случилось ничего?»

– Дочь писала мне, что ты получил рану в сражении с генералом Юн Вэйдуном, молодой Вэнь. И почти утратил возможность говорить. Рад, что ты поправляешься.

Это он так одновременно подчеркнул, что мои слова понял, но было это нелегко.

– Я еще молод, дядя. – Еще один короткий поклон. – Быстро поправляюсь.

Чэна Шу подхватил меня под локти, заставляя распрямиться.

– Это хорошо. Пройдемся? Пусть слуги займутся делами.

Я бросил растерянный взгляд на Мытаря, который рулил встречей. Заметил, как он кивнул, и тотчас подтвердил свою готовность гулять сколько угодно. Про себя же подумал, что весь расписанный церемониал, минут на сорок, не меньше, дядя Шу только что пустил прахом. Просто вышел из повозки и решил старые кости размять.

– Рад наконец видеть тебя, молодой Вэнь. – Мы неспешно шагали по дорожке из городка к поселку, изредка задерживаясь, давая возможность слугам и воинам убраться с нашей дороги. Темп задавал Чэн Шу, причем у него как‑то получалось идти так, что нам не успевал никто помешать. А ведь суматоха царила знатная.

– И я рад, дядя Чэн. Ваша дочь много говорила про вас.

– Ты правда очень плохо говоришь. Я скорее догадываюсь, чем понимаю тебя.

– И я, дядя Чэн.

– Что говорят лекари?

– Время.

– Они всегда так говорят.

– Да.

– Но это не скажется на твоей возможности иметь сыновей?

Тут я остановился. В принципе, не должен был. Китайцы, надо бы уже привыкнуть к этому, одновременно хитрые и наивные, коварные и прямолинейные. С них станется часами ходить вокруг да около какой‑нибудь фигни, а про по‑настоящему важную вещь – спросить в лоб.

– Не проверял. – Все, что смог выдать я в ответ. – Ни с вашей дочерью, ни с кем‑то еще.

– Ну! – отец невесты неодобрительно поцокал языком. – А может, стоит?

С места в карьер! Непростой мужик. Проверяет меня – тестит на реакции, или ему в самом деле так важен наследник?