"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28 (СИ) - Изверин Алексей

Смелый.

– Не дозволяю. Ты, Андрей Прохорович, вельми тяжелый. Не взлетишь. Начинайте!

Я махнул рукой, и казаки принялись травить канат. Вася докинул в жаровню соломы, шар начал быстро подниматься вверх.

– Держи!!

Канат чуть не вырвался из рук казаков, к ним на помощь тут же пришли десятки солдат. Шар удалось остановить на тех же двадцати метрах. Я победно оглянулся! Народ смотрел на меня и на монгольфьер как на седьмое чудо света. Мой авторитет в глаза армии вместе с шаром взмыл на недосягаемую высоту.

– Опускай! – я еще раз оглянулся. В первых рядах толпы стоял Чеснов и делал пальцами правой руки какие-то странные движения у груди.

Во владимирском трактире у Золотых ворот было смрадно и накурено. Тут с фиолетовым запойным носом долгогривый монах-бродяга – на груди жестяная кружка с образком – десятый год собирает на сгоревший прошлым летом храм Преполовения в несуществующем селе Тимофеево. Человек бывалый, беспаспортный, битый, не единожды в тюрьме сиживал. Тут и воинственный будочник – угощает его пойманный на барахолке жулик: «Не веди, дяденька, в приказ, пойдем выпьем». У жулика – желтая опухшая рожа, щека подвязана просаленной тряпицей, из-под тряпицы кончик носа и рыжий ус торчат. А больше всего пригородных крестьян в рваных овчинных тулупах, извозчиков, а также господских челядинцев в цветных камзолах, в сермяжных свитках, в стареньких ливреях.

Шум, крики…

– Эй, половой! А поджарь мне на три копейки рыбки, салакушки…

– Сбитню, сбитню нацеди погорячей…

– А ну, завари на пробу китайской травки, по-господски желаю!

Купец третьей гильдии Иван Чемоданов пил мало. Больше слушал. Настроения были воинственные. Часть крестьян только пришла с воскресной службы окраинной владимирской церквушки, где беглый казак читал прелестные письма.

– Братия! – гнусаво вопил в темном углу, где сгрудилось простонародье, пьяный самозванец монах-бродяга. – Братия, православные христиане!.. А ведомо ли вам, от царя-батюшки, из Ренбурггорода, манифест на Москву пришел… Черни избавитель, духовных покровитель, бар смиритель, царь! На царицу войной грядет…

Народ зашумел, задвигался, потом притих.

– Слыхали, ведомо! – отозвался кто-то из середки. – Намеднись сотню гусар погнали в Казань.

– Слыхали сегодня казака, – отозвались крестьяне, сидящие за большим столом. – Личного фурьера Петра Федорыча. Волю нам даровал! А та-кож землю!

– Вот это истинный муж порфироносный, – подхватил монах-бродяга. – Колик можно терпеть бабье царство? Сначала не помнящая родства Екатерина, две Анны, веселая Елисафет, опять Екатерина…

– Да черт с ними, с бабами! Волю, волю нам дали! – мужики задвигались, заголосили: – Айда к воеводе, пущай скажет, правда или нет…

Иван Чемоданов подскочил первым, кинул на стол несколько монет. Выбежал на улицу и сразу направился к дому городского воеводы. Заправлял всеми делами во Владимире бывший секунд-майор Сергей Онуфриевич Сухомилин. Сначала был телом строен, затем стал богатеть, толстеть. Ходил бритым, в парике.

Чемоданов, кивнув знакомому привратнику, сразу зашел в канцелярию. Там было пусто – гусиные перья разбросаны, пол в плевках, в рваных бумажонках. На воеводском, под красным сукном, столе – петровских времен зерцало, пропыленные дела. На делах дремал разомлевший кот, на стене в золоченой раме ее величество висит, через плечо генеральская лента со звездой, расчудесными глазами весело на Ивана взирает.

В открытую дверь мужественный храп несется, стало быть, сам воевода после сытой снеди дрыхнет. Чемоданов топнул, кашлянул. Храпит начальство. Купец двинул ногой табуретку, двинул стол, крикнул:

– Здравия желаю! Это я…

Храп сразу лопнул, воевода замычал, застонал, сплюнул и мерзопакостно изволил обругаться:

– Эй, писчик! Ты что, сволочь, там шумишь, спать не даешь? Рыло разобью!

– Это я, отец воевода, – загнусавил высоким голосом Иван, – раб твой худородный, купчишка Чемоданов… С горестной вестью прибег. Народ черный владимирский взбаламучен, бунтоваться думает!

Обрюзгший большебрюхий воевода выскочил из покоев в подштанниках, в расстегнутой рубахе, босой.

– Как бунтоваться?..

– А вот так. От трактира толпа идет. На правеж тебя зовут.

– Меня?! Секунд-майора ее величества?! Эй, кто там! – Сухомилин закричал в окно: – Бей в колокол, созывай инвалидов под ружье. Я им покажу бунтоваться!

Во дворе воеводского двора застучал барабан, ударил колокол. Неопрятные, полураздетые инвалиды начали выскакивать из казармы. Ими командовал Сухомилин, который успел надеть бобровую шубейку, треуголку и теперь размахивал шпагой. Три десятка солдат построились, принялись заряжать мушкеты.

Тем временем толпа крестьян, с образами, подошла к дому.

– Воевода-батюшка! – заголосили бабы. – Волю, волю дали? Али лжа?

Кричали дети, крестьяне напирали.

– Товсь! Пли!

Раздался залп, мушкеты солдат окутались пороховым дымом. В толпе попадали десятки людей. Раздался новый дикий крик, громче старого. Крестьяне побежали, побросав образа, теряя тулупы и валенки. Раненые валялись на снегу, орошая его кровью.

– Штыки вздеть. – Сухомилин махнул шпагой. – Вперед!

Радостные казаки долго качали Ваську-птичника на руках. Опять началась давка, и я приказал Мясникову разводить людей по полкам, а у воздушного шара выставить караул. После первого полета требовалось изучить покрытие и провести дополнительные испытания.

– Петр Федорович… – ко мне подошел Перфильев с группой молодых казаков, которые выглядели как-то необычно. Я присмотрелся. Много рыжих, долговязых, а есть даже блондины.

Парни поклонились, стреляя глазами на шар.

– Перемолвиться бы конфидентно.

Я показал красному от стыда Харлову кулак, после чего направился в дом коменданта. Молодые казаки пошли за нами.

– Обождите тута… – Перфильев ткнул пальцем в сторону завалинки у крыльца.

Мы уселись в кабинете коменданта, Максимова принесла нам медового взвару.

– Откушайте, для здоровья.

– Спасибо, Машенька! – я отпил из кружки, живительное тепло побежало по пищеводу и желудку.

Девушка ушла, а Перфильев, отставив взвар, принялся докладывать:

– По твоему слову, Петр Федорович, искал джур, чтобы приставить к ляхам, и тут меня ударило… Свеи!

– Что за свеи? – удивился я.

– Ну как же… После полтавской битвы царь Петр Лексеич повелел пленных свеев поместить к нам, на Урал… А господин Татищев выхлопотал им разрешение жениться на наших девушках без перемены веры. К нам на линию попало около тысячи человек.

– Так это…

– Ихние внуки! Все молвят по-свейски, знают европские обычаи – старики ихние за тем строго следили.

– А они, значит, лютеранской веры…

– И что ж? Пущай молятся, как им удобно… – Перфильев хитро на меня посмотрел. Он же старовер. Теперь все ясно.

– Про дедов не скажу, а папаши их боевые были. Многие участвовали в Хивинском походе князя Бековича-Черкасского…

– Так тот же поход плохо кончился.

– Да, – казак тяжело вздохнул. – Побил хан наших. Зря Бекович разделил армию на отряды. Обманули неверные.

– Ладно, то дело старое, давай о свеях. Сколько их?

– Ровно три десятка. Но я пошлю весточку в Гурьев и Яицк – глядишь, еще приедут.

– Лысову с Шигаевым напиши, – распорядился я. – С ним тоже изрядно казаков ушло.

– Дельно, – покивал Перфильев. – Так что? Приставляю учиться?

– И поскорее! Даю им три месяца, чтоб по-польски и немецки начать размовлять.

– Чеснов не только французский ведает, но и английский.

– Ему приставь сразу пять человек. Пущай учит. И вот еще что… Странный какой-то этот Чеснов. Прикажи последить за ним. Только тишком, не спугните.

– Буде сделано.

По пути в Чистополь я трижды приказывал делать длительные остановки и проводить учения. Полки выстраивались в поле друг напротив друга, сходились и обстреливали холостыми порядки условного противника. Конница пыталась зайти в тыл или во фланг, маневрировала по звукам штабной трубы. Роты и полки организовывали каре. Дважды поднимали вверх воздушный шар. В последний раз – вверх слезно упросился Коля Харлов. По моему совету он брал с собой подзорную трубу и умудрялся на морозе писать короткие записочки о диспозиции войск, после чего кидал их вниз с камнем, обвязанным цветной тканью.