"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28 (СИ) - Изверин Алексей

– Как же мы переправим за кордон робят-то? – Овчинников нахмурился.

– Пропадут! – припечатал Перфильев.

– Не пропадут. Переправим с купцами, в караванах. Затеряются. Дам золота на проживание и на подкуп нужных людишек. Будут жить тишком, як иностранные торговые люди, шифром нам с голубями отправлять цедулки тайные.

– Кого подкупать будем? – деловито поинтересовался генерал.

– Министров всяких, а лучше ихних секретарей… – Я на сей счет составлю специальный тайный указ.

– А в губерниях? – полковник.

– И там тоже надо иметь верных людей. В магистратах, в губернских канцеляриях и полках.

Без собственной агентуры – никуда. А значит, в завоеванных областях надо открывать филиалы собственной Тайной канцелярии. В правительственных – готовиться к открытию. Но где взять для нее кадры? Из криминальных кругов? Из казаков?

Последний день перед отъездом проходит в нервической суете. Харлова и Максимова попеременно ловят меня и с грустными лицами, заплаканными глазами отчитываются о делах. Первая рассказывает о шинелях и воздушном шаре. Образец верхней одежды для солдат готов, пробуем его на разные фигуры. Большую, среднюю и маленькую.

– Таковые размеры и нужно шить, – резюмирую я, вчерне соглашаясь с фасоном и кроем. – Даю заказ пока на сто штук. Что с шаром?

– Трудно. Пришлось стыки бумагой клеить. А также оплетку сверху делать из канатов. Двадцать человек работали день и ночь. Надо спытать шар – полетит ли? Нет, ну вот почему тебе больше всех надо? – Харлова начинает злиться, ее щеки краснеют. – Никто на поле боя не поднимал сию диковину, а тебе вынь да положь! А полетит кто? Убьется ведь человек!

– Ты ведь не из-за этого собачишься… – я подошел вплотную, приобнял девушку. – Тревожишься за меня?

– Теперь уже да!

– Почему?

– Задержка у меня. Вот почему!

Вот это новость… Я теряюсь и даже не знаю, что ответить.

– И сколько дней задержка? – наконец мне удается задать правильный вопрос.

– Пока всего пять днев.

– Ну ты извещай меня, – мямлю я. – С фурьерами. Как дела-то пойдут. Я Творогову повелю заботиться о тебе.

Женщина грустно усмехается, уходит не прощаясь.

Максимова тоже добавляет мне тревоги и стресса.

– На кого ты нас бросаешь, царь-батюшка! – начинает убиваться Маша сразу, зайдя в кабинет.

– Ну хватит голосить-то как по покойнику! – я резко прерываю красавицу, хмурюсь. Это работает. Разговор приобретает нотки делового. Санитары в ляшском полку назначены, минимальный инструктаж проведен. Индивидуальные пакеты – с корпией и жгутами – сформированы и выданы. А вот врачей нет. Максимов с учениками занят в госпитале, ехать некому.

– Дозволь мне, Петр Федорович! – Максимова складывает молитвенно руки. – Я у батюшки на операциях была, ампутации делала и зашивать раны умею.

– Отец не отпустит, – я совершенно не собирался запускать процессы эмансипации на двести лет раньше нужного.

– А я тишком. Инструмент лекарный у меня заначен, пожалуйста, дозволь! Гошпиталь зело нужен казанской армии. Посмотри, скольких мы в Оренбурге вернули в строй!

Это была правда. За полмесяца на ноги поднялось около сотни раненых. Они здорово укрепили ляшский полк и сотни Овчинникова.

– Хорошо, – я тяжело вздыхаю, – поедешь со мной до Казани. Поход трудный, писку не потерплю, разумеешь?

– Да, царь-батюшка! – Счастливая девушка кинулась мне на шею.

Последнюю встречу провожу с судьями. Уже поздно, за окном воет метель, в камине потрескивают дрова. Евстратий Синицын – сорокалетний толстячок, в старомодном парике, уютно устроился в кресле. Его визави – седой старик Вешняков из казацких старшин, наоборот, сидит будто кол проглотил.

– Вот, господа хорошие, – я подвинул судьям лично сшитую пачку бумаги, – Судебник и торговые указы. По ним будете разбирать дела. Закажите копиистам несколько списков, ежели возьмем Казань, я на типографиях напечатаю еще и пришлю. В помощники себе возьмите молодых ребят, можно даже девушек из городских семей – пущай помогают по закону разбирать дела. Только берите грамотных.

– Девок? – хмыкнул в бороду Вешняков. – Их дела все на кухне у сковородок.

– Хорошо, – послушно согласился я, – тогда вас, Евстратий Павлович, прошу сей вопрос не забывать.

– У меня дочка вельми прилежна в учебе, – пожал плечами Синицын. – Могу ее приставить к делу.

– Договорились. Теперь насчет инородцев.

– Башкиры да татары у своих мул судятся, – проскрипел Вешняков. – К нам не пойдут за правдой.

– Пойдут. Ежели мы сможем привести судебное решение в силу, – не согласился я. – А поэтому возьмите у Творогова несколько казаков, кои всхочут работать в суде. Пущай будут при оружии, конно. Это будут судебные приставы. Будем им платить деньгу, чтобы они обвиняемого приводили в суд да выполняли ваши решения.

– Это лепо, – покивал бывший старшина, – токмо законы, царь-батюшка, ты больно мудреные порасписал. Я почитал первые списки, что присылались нам. Почто штрафы нам да эти, как их…

– Городовые работы, – подсказал Синицын.

– А потому как нарушителей пороть я заповедаю вам! – пришлось включить жесткий тон. – Поротых граждан не бывает. Ежели у смутьяна есть деньга – берите пеню. Сиречь штраф. Ежели нет – пущай отработает. Выгребные ямы чистит, али еще что – Творогов укажет список работ.

– Слышали мы про твой ответ Ефимовскому, – вздохнул Вешняков. – Придумки все это. Как там в Библии сказано?.. – судья повернулся к Синицыну.

– Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его.

– Вот!

– Сию притчу надо понимать иносказательно, – я начал раздражаться. – В первой, еще иудейской Библии стоит слово шевет, которое в церковнославянском должно быть переведено как «жезл». Ето такая палка – знак власти. Никаких розог да плетей в Священном Писании нет. А понимать притчу надо так: отец, пренебрегающий должным воспитанием и наставлением своего сына, на самом деле его просто не любит. Уяснили?

Судьи выглядели смущенно.

– Зело ты, царь-батюшка, в науках силен. Даже в богословии… – вздохнул Синицын. – Хорошо тебя учили в Питере.

– Да, самые лучшие учителя были – Орловы, – съязвил я. – На всю жизнь урок преподали.

Глава 15

В важности судебной системы я имел возможность убедиться сразу после выхода из Оренбурга.

Еще не дойдя до Юзеевой, наш санный поезд остановился в деревне Ивантеевка. На въезде стояла кучка по-праздничному разодетых крестьян с сановитым седобородым и красноносым сельским старостой во главе. Староста, которого почтительно поддерживали с обеих сторон такие же рослые сыновья, держал перед собой деревянное, разрисованное яркими цветами блюдо с караваем черного хлеба, берестяной солонкой и белым вышитым рушником. Вокруг приплясывали от холода красивые нарумяненные девушки в праздничных кокошниках.

Я соскочил с Победителя, отломил большой кусок, сунул в солонку. Прожевал хлеб. Он оказался кислым, но я не подал виду.

– Прикажешь принять подношение, государь? – спросил Почиталин.

– Принимай. Здорово, отцы!

Пожилые сняли шапки, повалились в ноги, молодые поясно поклонились. Но староста очень быстро вскочил.

– Ваше величество! Батюшка-царь! – седобородый старик попытался приложиться к руке. – На одного тебя вся надежа! Заступись ты за нас, батюшка, как ты царь-анпиратор!

– Что у вас случилось? – поинтересовался я, оглядываюсь на наш огромный отряд, который растянулся по дороге на несколько километров. Четыре полка мушкетеров и казаков – больше пяти тысяч человек, тринадцать единорогов на санях, еще с три десятка розвальней с припасами, порохом и ядрами. И все это тянется и тянется бесконечно, частично скрытое в поземке.

– Шепелевские нас забивают! – вопил старик. – Совсем житья от них, разбойников, нетути!

Смертным боем бьют. Из-за мельницы. А кто ее, мельницу, строил, как не мы? Нашей барыне, Лизавете Григорьевне, госпоже Боевой, принадлежала. А у них, шепелевцев, каки таки права? Только и того, что ихний барин, Шепелев Пал Петрович, которого они по твоему приказу удавили, был женатым на нашей барыне, которую мы по твоему же, царскому приказу сожгли вместях с управляющим немцем…