Там избы ждут на курьих ножках... - Вихарева Анастасия

«Ну что ж, если с ним получилось, то и без него смогу, — подумала она, прикладывая новую стрелу к луку. — Вот так бы шутя Благодетельницу подстрелить!»

На сорок пятой выпущенной стреле почувствовала себя уверенней — теперь почти каждая стрела достигала цели. По земле стелился черный дым, пожар быстро охватил обширную территорию, оборотни уже не выли, а метались среди огня, обнаружив, что самострельное оружие иной раз стреляет не хуже изготовленного в производственных условиях. Среди них началась паника. Манька вдруг успокоилась, стреляя методично и метко, не чувствуя ни угрызений совести, ни злобы, ни азарта, как на тренировках, когда она училась держать дыхание во время бега. Не оборотни — там, где-то там за горами, душа-вампир и Бог ее земли стояли перед нею — и море крови не остановило бы ее в этот миг, как Бога, который бился с другим Богом.

Оборотни валились один за другим, открывая беспорядочную пальбу, собирая по дороге то, что осталось из вещей, оружие и палатки. Все же спаслось их много, и многие выходили из леса обгоревшие, израненные. Каждый убитый ею оборотень увеличивал шансы выжить в неравной битве не на жизнь, а на смерть…

Трапезу изба приготовила отменейшую. На сей раз, наставлениями Борзеевича, изба приоткрыла для себя завесу кулинарного искусства, познав, что не только пироги да шаньги, щи да каша могут стать украшением стола.

— Если реку не обидеть, она сумеет накормить… — произнес старик Борзеевич, засовывая Маньке в рот между ее пальбой канопе с икрой и зеленью.

— Не мечи так, прожуй сначала, проглоти, а после стреляй! Куда они от нас денутся? Мы их так завели, что им теперь, Маня, не жить с тобой на белом свете! — привычно добавлял Дьявол, засовывая ей в рот копченого лосося, завернутого рогаликом.

— Маня, я никогда не надеялся, что кто-то найдет во мне ценные качества, — признавался Борзеевич. — Абы как обо мне лукаво мудрствуют. Пришел человек в мир гол как сокол, пожил на удачу, и канул в лету… все суета сует! — рассуждал старик Борзеевич, отправляя в Манькин рот порцию желе, в котором как насекомое в янтаре застыли изваяния печеной картошки и гриба, с прожилками сметаны. — А мудрый там ищет, где другие спотыкаются, а народ, коллективно спотыкнувшийся, понять не может, чем он мудрый тот мудрее, если народ в одну сторону, а мудрый в другую. Вроде и не мудрый был, а пройдет один век, другой, и мудрым стал… Просто, куда ни повернись, на мудреца наскочишь, а мудростью по сей день не пахнет. Сколько на свете живу, а кто-то разве разглядел мой горошек? Если бы не Дьявол, то тебе, Маня, не разгляделось бы!

— Не давай воли глазам, работай умом, — строго советовал Дьявол, толкая в нее ложку малинового варенья, и поднося к губам чайный напиток с вином собственного изготовления. — Я, Маня, существо бесплотное, но мысли у меня, как овечки на пастбище… Я их пасу, холю, лелею… А как, думаешь, сужу я людей и нечисть? Пришли они ко мне, встали передо мной — а мне только и остается, что отделить пестрых от черных с белыми. И никакая овца мимо меня не проскочит. А уж коли не пасут овец, зверей холят, думают, не смогу уловить, так ведь мне только то и надо, чтобы за каждую овцу к ответу призвать. А неработи и овец не пасут, и зверей не привечают… Ты вот как думаешь, Борзеич, мала у меня земля или велика?

— Дьявольскую землю ногами не измеришь! — запихивая в Манькин рот брусничный пирог, совершенно серьезно отвечал старик Борзеевич, — А махонькая мена у нее!

— Я понять хочу, — проглотив и отмахнувшись от обоих, спросила Манька у старика Борзеевича, — как ты так ровненько, оборотень к оборотню уложил? Что же они, дураки совсем?

— А я им раз горошину, они ее хвать, а она им: «лежать надо, пока война да дело, за что воевать должен? А ты как герой встанешь, когда другие полягут, и будет почет и уважение! Вон сколько мудрых лежат! Что же ты отдуваешься за них?!» — вот они и лежали.

Манька в уме повредилась.

— Так они живые?

— Нет! — ответил Борзеевич. — Зеркало не обманешь, да и зверя тоже. Вампир приказывает: беги — зверь бежит, а человек ни в жизнь бы голову за вампира не положил. Тут они и разошлись во мнениях. А коли человек зверю сказать не смог, что он и не он вовсе, разве ж сделает человек что-то против зверя? Мертвые они, но пока Маня, я одного закидаю горохом, твои стрелы десятерых нагоняли. Но мне горохом сподручнее, не привычен я пока ко стрелам…

— А что за горошины? — поинтересовалась Манька.

— Есть такие, я ими стрелять у самого Батюшки моего, у Дьявола учился, — хитро подмигнул Борзеевич, кивнув на Дьявола. — Разбрасываю я горошины по всему свету, ни вампиры, ни оборотни ими не брезгуют. Я и вампира, и оборотня убогими делаю, а они меня благодарят за это. Ты у меня одну-то съела, когда обратно к оборотням засобиралась. Богато они устроены, подумала ты. Проста ты, Манька, но есть в тебе такая сила, которая моими горошинами не давиться, слетела она с тебя. Вот ты смотрела туда вниз, и людей видела, а оглянулась, и на свои места все встало. А не все оглядываются, некоторым мои горошины, как вино Дьявольское, которым он нас сегодня попотчевал. Только вино это обратно, а горошина наоборот! И прямехонько к Батюшке! Мы хоть и разные, но одним коромыслом воду носим. Дело у нас одно и источники те же.

— А-а-а… — неопределенно кивнула Манька.

День закончился, и стало темно, но подступы к избе теперь освещались со всех сторон. Спать хотелось, но силы еще были: помогало Дьявольское вино и живая вода. От пожара в лесном массиве становилось жарко. Все еще раздавались взрывы — продолжал гореть склад боеприпасов, который оборотни устроили позади лагеря. Те, кто выбрался из леса, собирались у реки, и толпились группами, дожидаясь, когда огонь поутихнет, устраивая окопы. По окнам снова открыли пальбу, и пули летели, стоило выдать себя тенью. Оборотней осталось не так уж много, Дьявол, ненадолго исчезнув и полетав над позициями врага, насчитал чуть больше двенадцати сотен. Почти половина полегла ночью — отравленные живой водой, от зеркала, от стрел и Борзеевского гороха. Чуть больше четверти положили за день. В основном стрелами, кто-то сгорел, задохнувшись в дыму. Вся надежда оставалась на ночь, воевать со зверями было легче. Оружия у оборотней осталось не так уж много, только то, которое успели вынести из огня.

Нога зажила, и теперь Манька стояла на гребне избы открыто и целилась далеко. Но оборотни быстро приходили в себя. Разозлились они не на шутку. Уже спустя час она услышала, как застучали топоры и молотки. Доносившийся стук не стихал до самого полнолуния. Остальные оборотни надежно укрылись за холмом, где оборотни разбили новый лагерь, ниже по течению реки.

И Дьявол и Борзеевич тоже прислушивались.

— Ну, вот и славно! — констатировал Дьявол. — Ох, не люблю я современные методы борьбы. Все норовят из-за спины в глаз плюнуть. То ли дело в врукопашную… Три сотни бойцов! Три сотни бойцов! — расстроено запричитал он, безнадежно махнув рукой. — Могли бы уже почетными грамотами хвастать!

— Ну, видимо, без мыслительной материи не привыкли еще… Я, на сегодняшний день, нечисть рангом выше… Что делать-то будем?! — забеспокоилась Манька. — Атаковать будут?

— Сегодня уже не успеют, скоро луна взойдет, — успокоил старик Борзеевич. — Не сподручно зверем по лестнице… А ночью еще сколько-нибудь упокоим. Слышь, Отче Дьявол, чувствую себя, как тот старик на переправе… ну, который души переправляет. Только он души, а я нечисть!

— Ты и есть тот старик на переправе! — ухмыльнулся Дьявол, попивая вино. Это была уже десятая бутылка, которую он достал из-под полы. Видимо, стоял у него в Аду какой-то пресс, который из каждого оборотня выдавливал по бутылке. И собрав за последние сутки обильный урожай, он не жадничал. — Один из тех. У каждого есть тот, кто везет его в царство мертвых. Всю жизнь везет.

— А если он весло отдаст? — поинтересовалась Манька.

— Если паромщика увидит и весло примет, тогда править будет сам, переправляя мертвых. Аллегория, — сказал Дьявол с усмешкой. — И собака такого человека не тронет. Страх не во благо.