— Господин рыцарь, когда мы с вами договаривались о деле, вы говорили, что это будет простой поход, только, — он поднял палец вверх, — сопровождение ценного груза, теперь же выясняется, что тут полно разных врагов, и опасных врагов.
— Для того я вас и нанимал, чтобы вы у меня были, если появятся враги. Опасные враги. Коли было бы тут спокойно, вы бы мне и не понадобились.
Солдаты загалдели, говорили многие одновременно, капитан поднял руку, дождался, что все замолчали и продолжил:
— Господин рыцарь, — говорил он, и тон его был трагичен, — так дело не пойдет. Вы сегодня ранили… Вы сегодня ранили, какого-то рыцаря, я гляжу на щит и думаю, что это был кто-то из Ливенбахов.
Солдаты согласно закивали, поддерживая слова своего офицера.
— И что? — спросил кавалер с вызовом. — Я должен испугаться?
— А то, что Ливенбахи так это нам не спустят, пришлют сюда отряд в сто человек и перережут нас всех.
— Да? Ну и что вы собираетесь делать? — поинтересовался кавалер.
— Мы с моими людьми посовещались и решили… — капитан Пруфф замолчал.
— Что вы хотите больше денег, — договорил за него Волков.
— Нет, что мы уходим, — закончил капитан. — Уж больно опасное место этот Ференбург, и больно опасное дело вы затеяли, кавалер. Может вы и записной храбрец, но мы уж точно не безумцы.
«Опять, — подумал Волков, — прав был Роха, сброд, а нелюди и капитан у них такой, какого они заслуживают».
— Ну, что ж как говорится, не смею задерживать, — кавалер встал с бочки, — только вот как вы из города без меня выйдете? Неужто с боем пойдете на заставы, у фон Пиллена шестнадцать палаток, одна его, одна его офицеров, значит, больше ста человек солдат у него имеются, да лошадей двадцать голов. Одолеете? Или будете ждать ночи, попытаетесь в темноте мимо застав проскочить? А не боитесь с ночными людьми, да визгливым доктором ночью повстречаться?
Все, включая Пруффа, молчали, а кавалер продолжал:
— А доктор, мерзкий тип, вы видели, сколько на нем вшей? Я не трус, но даже у меня от него мороз по коже, и уж что я точно не хотел бы, так это встретить его ночью. А вы его точно повстречаете, я сам видел, как он ночью по крышам прыгал.
— А что же делать? — крикнул один из солдат. — Мощи мы забрать не можем, сидеть здесь среди язвы и ждать, пока этот раненый Ливенбах вернется за своим щитом и штандартом.
— А он вернется, — загалдели солдаты.
— Такие господа завсегда за своими гербами возвращаются, — говорили другие.
— Потеря штандарта для господ позор! Потеря чести!
— Если вернется, что будем делать?
Все смотрели на Волкова, ждали его ответа, и он ответил так, как никто не ожидал:
— Конь у него был хорош, и доспех его мне тоже понравился. Если он оправится от раны и вернется, мы его убьем, и коня я отдам вам, а доспех заберу себе.
Он говорил так, зная, что от раны рыцарь так быстро не оправится.
Так, что пара дней у него была.
— Сгинем мы здесь с таким господином, — тихо сказал кто-то из солдат.
Другие может его, и поддержали, но вслух никто ничего не сказал.
Не давая времени для размышлений, кавалер распорядился:
— Пруфф, десять человек, со мной, отвезти воду в цитадель.
— Да господин, — ответил капитан, но не сразу, а чуть помедлив.
Пруфф думал как быть, но выхода из сложившейся ситуации он пока не находил, и поэтому решил чуть подождать. Денек — другой.
Честно говоря, Волков и сам не знал, что делать, но он надеялся, что Брюнхвальд все-таки откроет ему ворота. Он очень на это надеялся.
— Вы мошенник, Фридкофф, — орал Брюнхвальд с башни над воротами. — Мошенник!
— Меня зовут Фолькоф, — поправлял его кавалер, задирая голову вверх, так, что шлем начинал сваливаться.
— К дьяволу, какая разница, все равно вы мошенник. Убирайтесь, иначе я прикажу арбалетчику пристрелить вас.
— Прекратите, Брюнхвальд, честным людям недостойно так ругаться, да еще при наших людях. Скажите лучше, чем я вас так разгневал?
— Что? Недостойно я себя веду? — еще больше злился ротмистр.
— Извольте объяснить, в чем ваш упрек.
— Вы вчера пытались подкупить моих людей, у меня за спиной. Вы бесчестный человек!
— Ваш упрек напрасен, — крикнул кавалер, — они сразу сказали мне, что сообщат об этом вам. И видимо так и поступили.
— Вы не должны были вести дела с моими людьми за моей спиной! — Брюнхвальд грозил кавалеру пальцем с башни.
— Я и не собирался, они сказали, что вы отдыхаете, тогда я сказал, чтоб вас не беспокоили, вот и все. Ваши упреки напрасны. Просто я пару лет просидел в осадах и знаю, что это такое.
— Не надейтесь, вам не удастся подкупить меня и моих людей, сыром, вяленым мясом и вином. Убирайтесь.
— Я и не надеялся вас подкупить, я надеялся с вами подружиться. Вот сейчас я привез вам воду, я взял ее из реки, выше по течению, мы сами такую пьем.
— Вы надеетесь, что мы откроем вам ворота, или спусти вам мощи, за ваши подарки? — орал Брюнхвальд, но уже не так зло как сначала.
— И то и другое меня бы устроило, — отвечал кавалер.
— Не надейтесь, вы ничего не получите, слышите, Фолькоф, ничего. Нам не нужна ваша вода. Уезжайте.
Это было то, чего Волков больше всего боялся, этот суровый ротмистр не собирался уступать.
— Ладно, Брюнхвальд, — крикнул он толи устало, толи разочарованно, — я поставлю бочки у ворот, заберете их, когда мы уедем.
— Делайте, что хотите Фолькоф, можете ставить у ворот, можете вылить в канал, ваша вода нам не нужна.
Волков вздохнул и велел своим людям сгрузить бочки к воротам.
Он был подавлен, хотя виду и не показывал, нельзя, чтобы люди его видели уныние своего командира. Поэтому он держался горделиво, и даже поигрывал плетью. И он не ожидал, что ему закричат с башни, но не громко, чуть сдавленно:
— Господин, господин.
Кавалер поднял голову и увидел солдат Брюнхвальда.
— Что вам? — спросил Волков.
— Наш припадочный ушел, и мы хотели сказать вам спасибо за воду. У нас ее совсем не осталось, черпаем жижу со дна, дождей то не было неделю уже, а из колодца вообще пить нельзя, тухлая она, даже глядеть на нее страшно, не то, что пить.
— Пейте, добрые люди, я еще привезу, — обещал Волков.
— Господин, мы отдали бы вам мощи, — заговорил другой солдат, — да наш старик грозился повесить тех, кто вам их отдаст, а он повесит, с него станется.
— А вино вам понравилось? — спросил кавалер.
— Вкуснее и не пробовали, за полгода, что тут сидим, нам и разбавленный уксус был бы сладок.
— Я привезу вам еще, если нужно, — обещал Волков, его настроение заметно улучшилось, после такого разговора с солдатами Брюнхвальда, — вода у ворот, как уедем — забирайте.
— Спасибо вам за все, добрый господин.
Роха был замордован, волосы мокрыми прядями, борода клочьями, откинул свою деревяшку, сидел, растирал обрубок ноги. Отдувался. А вот Сыч, был бодр и доволен:
— Не поверите, экселнец, сколько вокруг добра. В какой дом не зайди, везде посуда стеклянная, всех цветов. Не поверите, я видал синие высокие кружки на ножках, на тонких ножках. Стояли на столе, как будто кто только что пил из них. Кувшины и тазы медные. Полотна везде хорошие, на стенах гобелены. Ножи и вилки. Скатерти. Стулья с резными ногами…
— Я ж сказал в открытые дома не заходить, — зло сказал Волков, — Язву принести хотите?
— В открытые мы не заходили, — кряхтел Скарафаджо, растирая обрубок ноги, — это твой мошенник запертые открывал, он у тебя не из воровских людей случаем? Похоже воровское ремесло ему знакомо.
— Да ну какое ремесло, так, кое-как да кое-где… — скромничал Сыч.
— Живых видели? — спросил кавалер.
— Видели, — отвечал Роха, и заорал, — эй, кашевар, кашевар! Вина мне принеси.
— Не видели, экселенц, но слышали, — поправил его Сыч, — напуганы все, двери не отпирают, мы особо и не ломились.
— Много живых?
