"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28 (СИ) - Изверин Алексей

Глава 19

Через несколько часов французская армия сложила оружие. Березины на Рейне не случилось. Никто не собирался бросаться в ледяную воду. Мы находились в центре Европы, здесь еще царили рыцарские правила войны. Маршал Сен-Жермен понял, что его переиграли, что он сам себя переиграл. Принимать сражение, когда господствующие высоты в руках неприятеля, а ты стиснут на узком пространстве береговой полосы и не имеешь возможности ни маневрировать, ни развернуть орудия? Шесть тысяч Петрова его окончательно сломили, а разрывы ракет на забитых войсками улочках Кауба убедили, что дальнейшее сопротивление бессмысленно.

От него прибыли парламентеры, я потребовал безоговорочной капитуляции. Оба маршала поднялись ко мне в Гутенфельс. Я принял их в парадном зале резиденции, которую наскоро привели в порядок, убрали разбитые стекла, трупы, разорванные подсумки. Вокруг длинного стола, покрытого царапинами, расставили чудом уцелевшие стулья. На стенах были изображены рыцари в доспехах, сражающиеся то ли на турнирах, то ли с врагами — их битва длилась вечно, а наша была закончена.

— Ваше Величество, примите наши шпаги! — старик Фитц-Джеймс, умудрившийся выглядеть безукоризненно после столь жаркого дела, протянул мне свой клинок.

— Господа, оставьте их себе, — милостиво махнул я рукой. — Присаживайтесь. Отведаем рейнского. Я знаю, что вы из патриотизма предпочитаете бургундское или бордосское, но что имеем, то имеем.

Нам откупорили бутылки, разлили по хрустальным бокалам. Они к удивлению тоже сохранились в ходе этой бойни.

— Блестящая победа, сир, — обратился ко мне граф Сен-Жермен, пристраивая шпагу обратно на боку и усаживаясь за стол. — Видит бог, я проиграл достойнейшему, и это скрашивает горечь нашего поражения.

— Вы тоже неплохо себя показали на Фульде, — не остался я в долгу и отсалютовал бокалом.

— Увы, Ваше величество, у нас не было тогда возможности развить свой успех. Вы на той реке смогли отступить куда толковее, чем мы здесь, на Рейне.

Наш обмен любезностями прервал запыхавшийся принц Луи Карл. Он вбежал в зал, размахивая несколькими конвертами. Вопреки всем протоколам он закричал от самого порога:

— В Париже случилось великое несчастье! Убиты король и оба его наследника!

— Это точно⁈ — вскочили на ноги французы. Фитц-Джеймс схватился за сердце.

— Это правда? — повторил я за ними, обескураженный стремительным потоком событий. Да, мы готовили революцию во Франции, но не убийство же короля. Кто так постарался?

— Сообщение из Страсбурга! Вот личные письма для вас, герцог, и для вас, граф. Мои гессенцы перехватили курьера.

Маршалы схватили бумаги. По их мертвенно-бледным лицам я понял, что принц не соврал.

— Господа, а насколько вы роялисты? — спросил я с легкой усмешкой и предложил вернуться за стол, чтобы продолжить разговор.

Несчастная Франция, пропавшее королевство! Столько бед, столько несчастий — и все за короткое время, будто спрессованное чей-то злой волей. Не успели подданные оплакать своего монарха и его наследников, с далекого севера пришла страшная весть о гибели всей королевской армии. Страна лежала перед бездушным завоевателем, как несчастная вдовица, на которую надвигались безжалостные кредиторы. Как трепещущая монашка, встретившая в лесу злодея-разбойника. Сколько времени пройдет, когда царь, этот злой гений с Востока, потребует векселя к уплате или погрузит в тело королевства свой кривой азиатский нож?

Отчаяние, охватившее людей, на время отступило, когда Версаль наконец разродился сообщением: королева носит под сердцем ребенка — молитесь, французы, чтобы он оказался мальчиком! Города и селения возликовали, прерав на мгновение траур. В Бургундии до срока резко закончилось Божеле нуво, в Бресте выросло количество нанявшихся на службу в королевский флот, а Париж погрузился с удвоенной силой в танцы, парады, шутовские праздники и свадьбы — в пучину разгула карнавала, апофеозом которого должен был стать Марди Гра [189].

«Жирный вторник» не случился. В разгар «тучных дней» французскую столицу накрыла, будто жарким аравийским самумом, прокламация, в которой цитировались письма Марии-Антуанетты к матери, покойной Марии-Терезии. В них дочь жаловалась на половое бессилие мужа, на отсутствие между ними интимной связи с первых дней замужества. Автор разрушительного листка ссылался на венскую газету, на указанный в ней надежный источник сведений — «в руках нашей редакции оказались подлинные письма французской королевы из личного архива покойной императрицы».

Эффект разорвавшейся бомбы — вот какая последовала реакция парижан. Вооруженные толпы двинулись на Версаль с криком:

— Нам хотят подсунуть кукушенка!

Их встретила швейцарская гвардия. Дав пару предупредительных выстрелов из пушек, батальоны открыли огонь на поражение. Сотня погибших, три сотни раненых — парижане уползли в столицу зализывать раны и свергать власть королевских чиновников. В городе воцарился хаос революционный, с легкостью сменивший хаос карнавальный.

Народный гнев обрушился на королевские тюрьмы. Толпы бросились осаждать Бастилию и Венсен. Первая сдалась, распахнула двери своей крепости, восставшие ворвались внутрь — и обнаружили всего десяток узников в более чем приличных камерах, некоторых со своими слугами, а не томящихся в мрачных подземельях. Несколько писателей-радикалов, трое заключенных, отправленных в застенки по просьбе глав аристократических семей, парочка сумасшедших и забитая, дрожащая Жюли Тальма, решившая, что санкюлоты пришли за ней, что настал ее последний час. Снова окаменевшая, она ничего не понимала — ее с почестями вывели на улицу, водрузили на помост и пронесли по улицам Парижа, восхваляя как «Деву Революции». Когда ее отпустили, она поспешила укрыться в ближайшем женском монастыре и навсегда исчезла из политической жизни Франции.

— Сейчас или никогда! — объявил Луи-Филипп-Жозеф, герцог Шартрский, на собрании масонов. — Пусть судьба Жюли послужит нам уроком! Призовем к выборам в Генеральные Штаты — только они в состоянии решить судьбу Франции в роковую минуту. Я выставлю свою кандидатуру под именем принц Эгалитэ!

Призыв к выборам в забытый парламент, повсеместное создание Национальной гвардии под руководством масонов — Версаль дрогнул и поспешил объявить о своем согласии на созыв Генеральных Штатов, а также о роковой ошибке с поспешным объявлением о беременности королевы.

— Врачи ошиблись, так бывает! — посыпались жалкие оправдания из королевского дворца.

— Это заговор младших принцев Бурбонов! Заговор против Франции! — громил Конти и Конде их кузен принц Эгалитэ, требуя их немедленного заключения под стражу.

— Давайте проведем независимую врачебную экспертизу, — предложили трезвые головы из парижской Ратуши, чей политический вес рос день ото дня.

Два в общем-то несвязанных между собой призыва возымели неожиданное последствие. Народ снова двинулся на Версаль, но уже в сопровождении Национальной гвардии. Régiment des Gardes suisses снова был во всеоружии, но Бурбоны на этот раз не решились развязать бойню. После долгих переговоров согласились переселиться в дворец Тюильри под охрану все тех же швейцарцев и доверить свою судьбу будущим Генеральным Штатам.

Как и ожидалось, герцог Фитц-Джеймс, как и многие генералы оказались убежденными роялистами — они не мыслили Францию без абсолютизма. Ну и пожалуйста, не очень-то и хотелось. Я всю эту публику спровадил в почетное заключение в Кассель и Берлин, а сам сосредоточился на вербовке маршала Сен-Жермена и его полковников, оказавшихся людьми более прогрессивных взглядов. Мы о многом говорили, обсуждали принципы, заложенные в мою «Речь в Парадном дворе», те изменения, которые с моей тяжелой руки начались в Европе. Кого-то пугала идея республики, кто-то был ярым сторонником концепции конституционной монархии. Настороженные, непонимающие моих планов, они потихоньку оттаивали, раскрывались. Особенно тогда, когда я на деле доказал, что не спешу вторгаться во Францию, силой навязывать ей кабальный мир, отторгать от нее территории. Даже армия, пусть и разоружения, сохранилась и ждала решения своей участи.