Хроники ветров. Книга 3. Книга Суда - Демина Карина

Она произносила слова четко, будто доклад читала, но смотрела при этом не прямо, а куда-то в сторону. И закрылась к тому же, односторонняя связь – это нечестно. А то, что она говорит – глупо.

– Ты ведь доставишь меня назад, правда? Я бы и сама, но не уверена, что сил хватит… я потом как-нибудь зайду. И Мике привет, она обрадуется, – Коннован встала, движения неловкие, какие-то беспомощные, как у новорожденного жеребенка, который только-только становиться на ноги, и эта беспомощность не вызывает ничего, кроме глухой злости.

– Сядь.

Коннован послушно садиться. Ну и какого черта она такая послушная? Почему не выскажет все, что думает о нем и о ситуации вообще?

– Ты останешься здесь.

Кивок.

– На Мику не обращай внимания.

Еще один кивок.

– Теперь твой дом здесь и…

И снова кивок. Белесые пряди прилипли ко лбу, на потрескавшихся губах проступили капельки крови, а глаза отливают лиловым. Неправильно, у всех да-ори глаза черные.

– Знаешь, – теперь ее голос печален, – а я тебя звала. Звала, звала, а ты не шел. Не слышал? Или просто она лучше?

Глава 7

Странные сны. Страшные сны. Красные капли крови, тяжелый запах и полузабытое ощущение счастья. Фома просыпался в холодном поту, и некоторое время пытался вообще не спать, но бессонница приводила к тому, что сны вырывались в действительность.

Красные стежки на ткани… красные ягоды подмороженной рябины… красные бусины на платье Ярви… ее тепло, пульс, живая птица, которую нужно выпустить наружу. Временами желание становилось настолько острым, что Фома окончательно переставал понимать, где находится. Если бы еще она держалась подальше, если бы не подходила, не дразнила нервно-трепетным стуком спрятанного сердца.

У ручья на краю деревни было безопасно, белый снег, серо-стальные разводы на поверхности льда, черные ветви безлистных по зиме лип и ни следа красного.

– Я схожу с ума? Скажи, я схожу с ума?

Треклятый голос исчез, когда появились сны, а он и только он знал, что происходит.

– Слышишь? Ты же слышишь, какого черта молчишь? Думаешь, отмолчаться? Черта с два. – Фома точно знал, что следует делать. – Я сегодня едва не убил ее, слышишь ты? Очнулся, а в руке нож. Как и когда взял – не помню, зато помню, как думал, куда лучше воткнуть: в шею или в живот. Что со мной происходит?

Молчание. Снаружи встревоженный пересвист мелких птиц, сердитый сорочий стрекот, потрескивание льда, и шелест сползающего с ветки снега, а внутри чертова тишина.

– Знаешь, из всего этого есть очень простой выход. Если я здесь и сейчас не получу внятных объяснений, то… вены резать не буду, это глупо. Проще лезвие в живот загнать, или между ребер, слева. Оно длинное, до сердца достанет.

Лезвие и вправду длинное, нож тот самый, которым Михель свинью забил, как нож оказался в доме, Фома не знал, главное, что оружие подходящее. Немного страшно и тошно, еще перед Ильясом неудобно, выходит, что зазря он на смерть пошел, зазря понадеялся, что с Фомы толк выйдет. Нету с него толку, одни проблемы. Теперь вот и с головой не в порядке.

– Молчишь? Ну твое дело, а я все решил, – вынув нож из кармана, Фома положил его рядом, на плоский, обточенный водой и временем камень. Куртку, наверное, тоже лучше снять, Ярви потом пригодится.

– Ее ж из деревни прогонят, – Голос был каким-то другим, про человека Фома бы сказал, что уставшим, а тут… как Голос может устать, если его нету. – Ты помрешь, а ее погонят.

– Зато живой останется. – Фома хорошо помнил то странное, болезненное желание впиться зубами в белую шею, перекусить тонкую синюю жилку, которая тихонечко вздрагивает в такт пульсу. Или нож воткнуть, чтобы на пол дождем капли-бусины, чтобы запах и вкус, горячий, солено-сладковатый, знакомый.

Без куртки холодно, мороз сегодня не сильный, но ощутимый. Отрезвляет. Под какое ребро лучше бить?

– Ни под какое. Успокойся, больше не повторится.

Лезвие впилось в кожу. Теперь ударить посильнее, лучше бы конечно упасть, но Фома не уверен, что сумеет упасть так, как надо. И что хватит решимости исправить ошибку. В прошлый раз было как-то проще, легче, а тут страшно.

– Прекрати истерику и послушай. Ты абсолютно нормален, настолько, насколько может быть нормален возвращенный человек. – Голос почти шепчет, приходится прилагать усилия, чтобы услышать, точнее уловить слова, а это отвлекает. – Собрать личность можно лишь изнутри, а значит, останется что-то и от собиравшего.

– Это ты?

– Это я. Если точнее, я – часть поливалентной структуры, известной людям, как матка. Структурный элемент, внешний модуль – терминов много, вы вообще любите придумывать термины.

Рука устала, нож довольно тяжелый, да и сидеть в одной позе неудобно.

– Убери нож, – попросил Голос. – Мне не хочется, чтобы ты совершил глупость, ты и так сделал их довольно много. Временами твое поведение поражало неадекватностью.

– И где ты сидишь? В голове? Или в груди? В животе?

– Нигде. Физически меня нет. Вернее есть, но… в вашем языке нет подходящих слов, чтобы описать. Я не клещ, который живет в тебе, питаясь твоей плотью или кровью. Я – некое дополнительное количество нервных узлов в коре головного мозга. Результат эксперимента по возможной частичной трансформации… Да, убив себя, ты уничтожишь и меня.

– Вот и хорошо.

– Стой. – вместе с приказом пришла и волна боли, той самой адской боли, которая рвала мышцы судорогами и заставляла тело выгибаться дугой, и нож выпал… не дотянуться… Фома пытался пробиться сквозь боль, сопротивляться, но до чего же здесь скользко…

– Видишь, я могу не только разговаривать. Неприятно, правда? К тому же кроме физических неудобств в некоторой степени разрушается нервная система… сбой сигнала, нарушение ритмики сердцебиения, дыхание, выпадение некоторых второстепенных функций. Мне не хочется уродовать твое тело, и не хочется причинять тебе ненужную боль. Но и допустить физического уничтожения тела я не могу.

– Почему. – Дышать тяжело, а пальцы левой руки сжались в кулак и задеревенели, ногти впились в кожу, а разогнуть никак.

– Не спеши, пройдет. Просто не делай глупостей. Что до вопроса – то в данный момент времени эксперимент достиг той стадии, когда прерывать его нецелесообразно. Да, тот случай с кровью несколько нарушил установившееся равновесие, но в дальнейшем ничего подобного не повторится, я тебе гарантирую.

– Думаешь, поверю? – нож валяется здесь, совсем рядом, стоит протянуть руку и…

– Не надо, я все равно успею раньше. – Предупредил Голос. – Не делай себе больно. И пожалуйста, не думай, что Хранитель чем-то сумеет помочь, стоит уничтожить меня, и твоя собственная личность разлетится на осколки.

– Я не против.

– Может быть. Но вряд ли тебе понравятся методы. Да-ори не убьют тебя просто так, вряд ли им прежде попадалось нечто подобное… разработка экспериментальная. Значит, сначала изучат, а это процесс долгий и не слишком приятный для изучаемого. Лежать на операционном столе со вскрытой черепной коробкой, в которой кто-то копается, и при этом ты находишься в полном сознании, прекрасно понимая, что и как с тобой делают… если нажать на этот узел – дернется рука, на тот – нога… на третий – у пациента остановится сердце, но это не страшно, медики они неплохие, запустят снова. И снова будут нажимать узлы-кнопочки, пока не выяснят все, что хотят. А хотят они много.

– Откуда тебе знать?

– Создать полноценную модель не так и просто… десятки лет работы… изучения… апробации. Ну а методы везде сходны. Поэтому подумай, Фома. А лучше возвращайся домой и убедись, что я держу слово. Снов больше не будет, и провалов тоже. Постарайся только не есть ничего сырого, хорошо?

Куртка замерзла, ну да, холодно ведь, зима, и вечереет. Сиреневые сумерки спускаются на землю, все вокруг становится таким зыбким, неправдоподобным, хрупким… главное, что красного нет. Нож из кармана выпадает, а пальцы на левой руке по-прежнему непослушны. Но это ерунда, главное, чтобы он или оно сдержало слово, чтобы сны не вернулись.