Осколки вечности в Академии Судьбы - Княжина Елена

Господин… Валенвайд…

Шурхов Блэр ему господин! Да чтоб ему вся невинная кровь поперек горла вставала еще три сотни нет!

– Так, леди… Рассказывай популярно, что натворил клыкастый, – с толикой мрачного любопытства велел Аарон. И крылом подгреб банку с орехами поближе к черной тушке.

Послышалось в его голосе что-то демоническое, в духе Андрея Владимировича. «Детали не опускайте. В них вся соль».

Ну вот еще!

Я поджала губы. Не опущусь до пикантных подробностей и сопливых жалоб на Судьбу-богиню. Во мне еще осталась пара капель достоинства… А также порция вампирской крови и иных его ценных жидкостей.

Воздев мокрые глаза к небу, я обняла себя за плечи и принялась раскачиваться. «Арри умеет слушать»… Выговориться разумной птице? Приятелю древнего монстра?

Нет-нет, это лишнее. Правильным будет сохранить все в себе. Запечатать накрепко, наглухо, и изредка, понемногу приоткрывать крышку, глотая боль по чуть-чуть. «В гомеопатических дозах».

Решение молчать принялось легко, даже дрожь, сотрясающая тело, угомонилась. А потом из меня вдруг полилось. Признания, обвинения, шурховы детали… Рот не закрывался: «пробочка», видно, вынулась и потерялась.

– В голове не укладывается, – выдохнула я сокрушенно. Вскочила с дерева и принялась ходить вокруг глянцевой лужи, заросшей липким мхом. – Сначала он… сначала он накачал меня «Имморой». Заставил забыть о том, что отец мертв. Каждый день Эрик давал мне по капле обезволивающего зелья и Ублиума, чтобы поддерживать иллюзию. Будто все правильно, будто папа жив, будто Эрик не убил его на моих глазах самым жестоким образом! Не выпил досуха!

– Я слышал… читал в «Трибьюн», – поправился птиц. – Смерть графа Ланге окрестили «жестоким вызовом, брошенным магическому сообществу». А Эрика сравнили с низшей неразумной тварью, полностью подчиненной животным инстинктам.

– О, эта тварь разумная, – заверила Аарона, заведенно кивая. – А потом… потом Эрик понял, что крошечная капелька «Имморы» делает меня очень послушной куколкой. И он… заигрался. Решил быть монстром до конца.

Арри молча расправил крылья, принимая удобную позу. Готовился внимать хоть до утра. Или просто не спешил в гнездо к нервничающей половинке и негаданному яйцу.

– Ублиум в организме пожирал мои воспоминания, – с дрожью в голосе поведала ему, обмерзая с плеч до пяток. – Дни слиплись в один. С утра я еще помнила, что было ночью. Краснела, смущалась. Но к полудню все стиралось… как дымка, как туман… Я не помнила, сколько дней мы сидим в «Крепости». Знала только, что нельзя выходить за порог. И что Эрик отпустит… Он обещал.

«И ты сможешь ненавидеть столько, сколько пожелаешь. А пока мне нужно к этому приготовиться».

Вот только я оказалась совсем не готова.

– И он отпустил, – со вздохом договорила я. – Позволил уйти. Вернул все украденное… кроме целого месяца в логове арканов!

– Так вот, куда он… Хитро, – глубокомысленно промычал Аарон. – Никто не заподозрил бы, что Эрик вернется туда добровольно. Слишком тяжелые воспоминания.

– Когда он… когда он вышвырнул меня сюда… на крыльцо академии… я думала, что папа умер вчера, – прошептала, торопливо смаргивая слезы. Стыдливо отвернулась от проницательных молний в птичьих глазах. – А оказалось… что у меня вместо крови – зеленая жижа, отбирающая память… а в утробе – клыкастый малыш. И у людей вокруг прошло тридцать дней со Дня Судьбы!

– А я думал, я знатно косячу, – подвел итог ламбикур. – Расскажи это моей паре. Молю. Пускай Джи послушает, что ее Бразильский Демон просто чудо пернатое, верное и любящее. Я ни разу не травил ее обезволивающим зельем! Хотя… мысли такие были.

– Все вы одинаковые, – вспыхнула я и передернула плечами.

Плащ княгини совсем не грел… или мороз шел изнутри, и не было от него спасения.

– Ты должен его найти. Вы ведь связаны, Эрик твой сюз, ты почувствуешь, в какую черную дыру он забился… Я лишь хочу посмотреть ему в глаза. Увидеть, осталось ли в них хоть что-то от человека.

– Сюз? Я вожак свободной стаи! – нахохлился Аарон. – Я никогда не заключал контракта преданности… Мы не служим. Ни магам, ни иным существам.

– Но вы же с Валенвайдом…

– Друзья. Просто друзья. Давние приятели… древние, – проворчал чернокрылый. – Да и какой вампиру ламбикур, ты в своем уме? Клыкастые теряют невинность с первой выпитой каплей крови. Их аура темна от рождения.

– Ясно, – я обреченно опустилась на бревно.

Выходит, гневная тирада, придуманная мной по пути в чащу и наполовину состоящая из неприличных оборотов, останется не востребована.

– К тому же я не могу надолго покидать гнездо. Джи мне все перья выдергает, если опять улечу… Нельзя сейчас, – Арри неоднозначно тряхнул крыльями. – Птенец. Скоро. Первый вылупился без меня, я тогда был слишком свободен и слишком глуп… Второго не пропущу.

По лесу прокатилось гулкое ламбикурье уханье: часть стаи вернулась с кормежки и шумно устраивалась в гнездах на ночлег.

– И Эрик не простит себе, если пропустит, – вздохнул Аарон, сопя в ореховую банку и пытаясь надышаться парами. – Ох и зелье он заварил…

– Зачем он сделал со мной такое? «Иммора», Ублиум… Стыдные «игры» на коврах и в креслах… За что? – мычала я, сжимая челюсть до соленого привкуса. – Это жестоко. Не по-человечески.

– Все совершают ошибки. Делают глупости, – сумрачно выдал птиц. – Особенно те, кто уверен, что за три сотни лет видел всякое, все познал и уж точно не попадется в ловушку эмоций… Страх потери отключает разум, маленькая леди. Уязвимость заставляет защищаться от боли.

Я с удивлением покосилась на мрачного философа, уже нетвердо стоявшего на лапах. Пернатого штормило, заваливало на поворотах, пока он прохаживался по бревну взад-вперед.

«Уязвимость заставляет защищаться от боли…»

Я была уязвима тоже. Я вверила Эрику себя – всю, до последней мурашки. Леди Вероника Честер целиком – от трясущихся длинных пальцев до дрожащей губы, от подмерзших колен до пунцовых щек – принадлежала вампиру. Открытая, обнаженная, оголенная до последнего нерва.

А он – предал. Убил. Сначала отца, а потом мою волю. Воспользовался слабостью, уязвимостью, робким доверием… Папина кровь еще не обсохла на его зубах, а Эрик уже целовал меня. И заставлял целовать и любить в ответ, позабыв о горе, об утрате. О трауре, который всякой дочери положен сроком не менее месяца, а то и полугода.

Я творила немыслимые, стыдные вещи. Ублажала трехсотлетнего монстра так, как ему желалось. Наряжалась, раздевалась…

Пока моя семья провожала отца в последний путь. Пока матушка отсылала молитвы Судьбе-богине, проливая слезы у фамильного склепа. Пока братья требовали у магтрибунала найти виновника в смерти графа. Он не дал мне даже проститься!

В миг похищения вампир думал лишь о себе и был согласен расплачиваться после. Так откуда чувство, что расплачиваюсь по счетам до сих пор я?

– Эрик всегда остерегался повторить пример приятеля. Спятить из-за женщины, ошибиться, привязаться… И упустить все, – Арри кивнул на хрустальный купол закрытой оранжереи.

Отсюда был виден только стеклянный шпиль, но я не раз наблюдала красивое строение из окна. И, кажется, разок во сне.

– Что там? – прохрипела, растирая грудь.

Ребра сдавливало подступающими рыданиями, тело встряхивало. Я пыталась отогнать истерику. Проговорить боль, отвлечься. Мне нельзя волноваться… но как же хочется!

– Редкие виды растений, выводок эльфийских лотт и один белобрысый ублюдок в прозрачном гробу. Тоже в своем роде редкостный, – профыркал птиц. – Бессмертный Блэр, заточенный в капкан из смертной плоти.

– Судьба-богиня… Зачем его тут хранят?!

Очень сомнительное «сокровище».

Я встала и внимательнее всмотрелась в оранжерею, окруженную плотной сеточкой охранных чар. Могла бы и раньше догадаться, что никто не станет воздвигать неприступную стену ради нескольких цветочков.

– Тут надежнее всего. Ни к чему вдовушке с сыночком знать, где папаша хранится. От греха. Сами печать не снимут, но проблем добавят.