На буровой площадке царило смятение. Несмотря на работающую вентиляцию, сероводород стелился по земле белесым туманом. Рабочие спешно надевали противогазы.
— Где Зорина? Срочно нужен врач! — донесся крик с верхней площадки.
Двое бурильщиков, молодой Сорокин и пожилой Валиев, успели надышаться газом до того, как сработала сигнализация. Они сидели на досках настила, тяжело дыша. Лица приобрели нездоровый синюшный оттенок.
Зорина появилась словно из ниоткуда, на ходу разворачивая медицинскую сумку:
— В медпункт их, быстро! — она уже набирала в шприц какое-то лекарство. — И кислородные подушки!
Рихтер, в наспех накинутом пальто поверх ночной рубашки, осматривал вентиляционную систему:
— Вот оно что… Датчик газа на нижнем уровне вышел из строя. Не сработал вовремя.
Кудряшов, прибежавший из своей палатки, хмуро изучал показания газоанализатора:
— Концентрация превышает все допустимые нормы. Похоже, вскрыли еще одну газовую линзу.
Из медпункта вышла Зорина:
— Состояние стабильное, но легкие повреждены. Минимум неделя постельного режима.
— Мария Сергеевна, насколько серьезно? — спросил я.
— При своевременном лечении обойдется, — она устало потерла глаза. — Но могло быть хуже. Намного хуже.
Тем временем Рихтер с помощниками уже монтировал дополнительные датчики:
— Поставим на каждом уровне по два прибора. Для подстраховки.
Лапин организовал проветривание площадки. Бригада работала в противогазах, методично продувая все закоулки струей сжатого воздуха.
К рассвету ситуацию удалось стабилизировать. Газ выветрился, новые датчики стояли на месте. Но этот случай показал, что нельзя терять бдительность ни на минуту.
Мы убедились, что опасность миновала и тоже отправились спать. У меня разболелась голова, но уснул я быстро.
На утреннем совещании Рихтер доложил:
— Систему защиты усилили. Теперь любой выброс будет замечен мгновенно.
— Но риск остается, — подчеркнул Кудряшов. — Судя по геологическим данным, глубже такие линзы могут встречаться чаще.
Я посмотрел на хмурые лица инженеров. Все понимали, что это только начало.
В соседней палатке Зорина осматривала пострадавших. Сквозь брезент доносился ее строгий голос:
— Дышите глубже…
Глава 7
Прорыв
Я проснулся от настойчивого стука в дверь палатки. За брезентом маячила долговязая фигура Островского.
— Леонид Иванович! Срочно взгляните на последние пробы.
В предрассветных сумерках химик выглядел непривычно возбужденным. Его тонкие пальцы, обычно столь уверенные при работе с лабораторной посудой, заметно подрагивали.
В лаборатории нас встретил характерный запах. На столе выстроились в ряд мензурки с буровым раствором. В каждой поблескивали радужные разводы.
— Обратите внимание, — Островский поднес к керосиновой лампе крайнюю пробу. — Маслянистая пленка. И запах… Совершенно определенный запах.
Я склонился над мензуркой. Сомнений не оставалось, это нефть. Пока еще следы, но они уже отчетливо проявлялись в растворе.
Входная полость лаборатории отдернулась, впуская Кудряшова. Геолог только что вернулся с ночного дежурства на буровой.
— А я как раз к вам, — он выложил на стол сверток с образцами породы. — Последний метр проходки дал интересные результаты.
В свете лампы отчетливо проступали темные прожилки в куске известняка. При легком нагреве от них поднимался едва уловимый нефтяной запах.
— Нужно срочно отправлять образцы в Москву, — Островский бросился заполнять специальные металлические контейнеры. — Ипатьев должен это видеть.
За окном лаборатории занимался хмурый октябрьский рассвет. Порывистый ветер трепал брезент палаток, доносил лязг механизмов с буровой, где заступала утренняя смена.
— Созывайте техническое руководство, — распорядился я. — И свяжитесь с Бугульмой, нужен специальный курьер для доставки проб в Москву.
В этот момент со стороны буровой донесся протяжный гудок. Рихтер подавал сигнал о начале новой проходки. Мы замерли, прислушиваясь к мерному гулу станка. Я против воли улыбнулся. В темной глубине скважины нас ждало главное открытие.
Через полчаса в штабной палатке собрался весь командный состав. Рихтер, только что спустившийся с буровой, все еще в промасленной спецовке, придирчиво разглядывал образцы через лупу. Островский раскладывал пробирки с различными фракциями бурового раствора. Кудряшов разворачивал геологические схемы.
— По моим расчетам, мы вскрыли первый нефтеносный горизонт, — геолог чертил карандашом на разрезе. — Здесь, на глубине около пятисот метров. Но основные залежи должны быть значительно глубже.
Зорина, присутствовавшая на совещании, внимательно записывала что-то в медицинский журнал. Ее тонкие пальцы крепко сжимали карандаш.
— Придется усилить контроль за газовой обстановкой, — произнесла она. — С появлением нефти концентрация сероводорода может резко возрасти.
Лапин прикидывал необходимые изменения в организации работ:
— Нужно срочно готовить емкости для нефти. И усилить пожарную безопасность.
После совещания я отправился на буровую. Ветер усилился, пронизывая насквозь. Наверху громыхало железо. Бригада наращивала очередную колонну труб.
Поднявшись на площадку, я увидел, как Рихтер колдует над манометром. Его седая бородка чуть подрагивала от напряжения.
— Давление понемногу растет, — сообщил он, не отрываясь от прибора. — Похоже, приближаемся к продуктивному пласту.
Внизу Островский уже упаковывал контейнеры с пробами для отправки в Москву. Каждый образец тщательно маркировался, сопровождался подробным описанием условий отбора.
К полудню прибыл курьер из Бугульмы, молодой татарин на резвом коньке. Контейнеры надежно закрепили в переметных сумках. Через три дня они должны оказаться у Ипатьева.
Я смотрел вслед удаляющемуся всаднику, и в голове крутилась одна мысль: теперь все зависит от скорости проходки. Надо торопиться, пока не ударили настоящие морозы.
После отъезда курьера настроение в лагере заметно изменилось. Даже хмурое осеннее небо казалось светлее. Рабочие на буровой трудились с удвоенной энергией. Слух о первых признаках нефти мгновенно облетел все бригады.
Я обходил территорию, отмечая необычное оживление. Возле полевой кухни Михеич, обычно скупой на угощения, раздавал дополнительные порции каши. У лаборатории толпились любопытные, пытаясь разглядеть заветные образцы через брезентовое окно.
Островский, против обыкновения, распахнул полог палатки настежь. Его тонкое лицо раскраснелось от возбуждения, пока он объяснял очередной группе рабочих значение радужных разводов в пробирках.
Кудряшов, обычно сдержанный, размахивал руками, показывая что-то молодым практикантам на геологическом разрезе:
— Вот здесь, смотрите, явные признаки нефтеносной структуры. А глубже залегает основной продуктивный горизонт.
Даже Рихтер, педантичный и осторожный в оценках, позволил себе легкую улыбку, когда докладывал мне об очередном замере давления.
К вечеру я вернулся в штабную палатку составлять отчет для Москвы. За стенками брезента слышались негромкие разговоры, смех, кто-то даже пытался играть на гармони. Впервые за долгие недели тяжелой работы люди почувствовали близость большой победы.
Я откинулся на походном стуле, разглядывая пожелтевшую карту на стене. Где-то под этими точками и линиями таились гигантские запасы нефти. Наконец-то мы впервые получили этому подтверждение.
В этот момент со стороны буровой донесся протяжный, тревожный гудок.
Неожиданный звук заставил меня вскочить. Что-то в этом звуке было непривычное, заставившее сердце тревожно сжаться.
Выбежав из палатки, я сразу почуял характерный запах. Не тот слабый нефтяной дух, что примешивался к буровому раствору весь день, а густой, тяжелый аромат настоящей нефти.
На буровой площадке царила суматоха. Рихтер, вцепившись в поручни, карабкался по лестнице к главному пульту. Лапин командовал бригадой:
