Сквозь божественную ложь 2 (СИ) - "Lt Colonel"

Сколько на самом деле она выпила?

— Ну да… Понятно. Конечно, — произнесла она наконец потухшим голосом. — То есть… Зря я сюда. Только помешала бы вам… Я имею в виду, мешать нечему, но я же не… Неважно. Забудь.

Она встала с кровати, переступила с ноги на ногу, слегка пошатнувшись.

— Где… Куда я… Штаны.

Штаны обнаружились в углу; валялись там скомканным кулем. Энель попыталась натянуть их, почти упала, шагнула присесть на край постели, увидела меня и резко отвернулась, лишь чудом не врезавшись лбом в стену.

Ашура нешуточно перебрала. Это не было заметно, пока она валялась на постели, но неловкость движений выдавала её с головой.

— Ты… всерьёз? — нарушил молчание я.

— Что всерьёз?

— Обиделась. Не притворяешься?

— Притворяюсь. Вру напропалую. Обманываю в каждой мелочи.

Сдавшись, Энель перекинула штаны через руку. Сгребла остальную одежду и неуклюже поклонилась.

— Разрешите идти, господин?

Я скрипнул зубами.

— Не паясничай. Я не господин тебе. Я даже не уверен, что этот наш контракт существует в реальности. Ты… Там, в деревне, когда ты притворялась Апостолом… Когда ты услышала про предсказательницу, то обезумела. Я… Я тогда испугался. В тебе вдруг пробудилось что-то, что-то опасное, неудержимое. Глупое сравнение, конечно, но… ты будто стала настоящим Апостолом. Я не знал, отчего так, не понимал даже, как тебя остановить, если ты пойдёшь дальше, если тебе вздумается избавиться от нас. А то существо, которое я в тебе увидел, — оно было вполне способно походя убить меня и Айштеру, прихлопнуть как мух, потому что мы ничего для него не стоили. И после всего ты даже не попыталась объясниться, — я перевёл дух. — Ты убила прорицательницу, чтобы наложить проклятие на барона. Но я иногда спрашиваю себя: действительно ли эта смерть была необходима, или ты…

На минуту установилась гнетущая тишина. Энель смотрела перед собой невидящим взглядом. Пальцы её сжались на одежде так, что побелели костяшки.

— Контракт существует, — медленно сказала она, когда я уже потерял всякую надежду на ответ. — Это больше… интуитивное, внутреннее. Трудно сформулировать. Нет никакой бумажки, на которой записаны условия. Я не соврала, когда обозначила самое важное. Что же до остального…

Внезапно она швырнула одежду в стену. Повернулась ко мне, разъярённая, с янтарными глазами, которые пылали ярче светильника.

— Без жертвоприношения ритуал не сработал бы. Но даже без него я всё равно прикончила бы эту дрянь! — последнее слово Энель практически выкрикнула. — Потому что она, она… она по своей воле отдала то, что насильно забрали у меня!

Опомнившись, она осеклась, машинально провела рукой по лбу. Вид у неё был несчастный: будто лопнула туго натянутая струна, которая сдерживала что-то внутри неё, не давала выход запертым слабостям и страхам.

Я прислушался к гулянке внизу. Там криков Энель, по всей видимости, не заметили.

— Ладно, — выдохнула она, — сам напросился. Я расскажу… кое-что. Но если ты кому-нибудь, хоть полслова… Я тебя задушу. И плевать на последствия, плевать, что не переживу.

Она плюхнулась рядом со мной, обняла, притянув за плечи. Её губы коснулись уха, его обожгло горячее дыхание. Я напрягся. Неужели испугалась откровенности и попробует соблазнить, чтобы замять неприятный разговор?

Но нет, обошлось. Ашура просто боялась, что её подслушает какой-нибудь не в меру любопытный постоялец.

Родилась Энель в Доме Саэрос — одном из тех, что правили Шиндалинматом задолго до того, как он превратился в Мёртвый Город посреди Области Аномалий. В Шиндалинмате власть была неразрывно связана с божественным: ключевые храмы управлялись выходцами из знатных семей, которые лучше всего умели трактовать волю богов. Чем больше храмов контролировал Дом, тем большим влиянием он обладал.

Со своей паствой боги общались несколькими путями. Наиболее распространённым были отражения. Бог нисходил к молящейся толпе и отвечал на её вопросы, благословлял наложением рук и занимался прочими религиозными делами.

Но бога в этом… изображении было мало. Гомеопатическая капля божественной сути в океане смертных чаяний. Силой веры разумные создавали отражения, представления о богах, которые не обладали ни божественной силой, ни божественным знанием — за редким исключением. По сути, верующие общались сами с собой.

Ведь появление истинного бога в материальном плане разрушит реальность.

Но порой боги снисходили до того, чтобы послать своим стадам истинную частичку себя. Тогда отражения приносили откровения о будущем.

Боги видели мир не так, как смертные. То, что для верующих, которые получили откровение, было бессмысленной мешаниной символов, эмоций, образов и даже запахов, воспринималось ими как естественное течение мысли — или того, что мысль им заменяло.

Не помогало и то, что духовные сущности ничего не объясняли. Большая часть посланцев-отражений относилась к материальному плану с пренебрежением, оставляя смертных самих разбираться в полученном. А те, если не обладали особой склонностью — природным талантом к познанию откровений, — сходили с ума и вскоре погибали.

И солярные, и лунарные церкви высоко ценили оракулов — тех, кто мог выдержать тяжесть божественных помыслов. В случае ашур это уважение было ещё более весомым, поскольку Дом с оракулом мог диктовать свою волю другим.

Не желая отпускать будущее на милость богов, маги разработали школу прорицаний — бледное подобие истинной способности оракулов. Прорицания давали возможность заглянуть в будущее, однако этот способ сильно зависел от силы мага и давал сомнительные результаты.

Тем не менее прорицания порой срабатывали. Оттого от них не отказывались, несмотря на недовольство священников, считавших их попыткой уподобиться богам. По мнению церковников, лишь они имели право заглядывать в грядущее — устанавливать определённость там, где её не было.

У прорицаний было много недостатков. Но ключевым было то, что их использование требовало глубокой перестройки ауры — «выжигания», как выражались противники школы.

Волшебник, прошедший выжигание, становился, в сущности, инвалидом. Он приносил свои магические навыки в жертву ради призрачного шанса обрести способность прорицать, чтобы вершить чужие судьбы, подобно богам.

Но даже самый сильный прорицатель не мог сравниться с оракулом.

В Энель обнаружили спящий дар при рождении. И это определило её судьбу.

Всю жизнь её готовили к тому, чтобы трактовать откровения. Принуждали идти по церковной стезе, хотя она проявляла незаурядные способности в иных областях. Готовили к тому, что как только дар проснётся, её отправят в один из храмов, где она проведёт остаток своих дней.

Но талант не спешил пробуждаться. В конце концов глава Дома устал ждать и приказал разбудить его — любыми средствами.

Энель прошла через многое. Но финальной точкой стало предложение подвергнуть её выжиганию: один из учёных Дома заявил, что раскрыться способностям оракула мешают другие магические склонности.

Она сбежала с ритуального алтаря. Но обряд успели начать, и выжигание искорёжило ауру Энель. Меньше всего пострадали развитые маледикция и дименциализм, но кое-какие области были разрушены основательно. Энель не могла вызвать даже маленького огня; да что там, её выматывал базовый телекинез.

— И что мне было делать? — горько усмехнулась ашура. — Я пустилась в бега — прочь от своего Дома. Но от Милиам не спрятаться. Она явилась во сне отражением и заявила, что я веду себя как непослушный ребёнок и от судьбы не спастись. Я начала спорить, и она наложила проклятие, снять которое я при всех своих знаниях не могу.

— Какое проклятие?

— Ты видел! Когда я радуюсь, то… молодею.

Я вспомнил странные преображения ашуры; как она становилась маленькой девочкой. У Милиам — или Эмилии — было своеобразное чувство юмора.

— Когда мы найдём нетронутый храм, — произнесла Энель, прищурившись, — я спрошу у Милиам, сильно ли ей помогла власть над судьбой. Полюбуюсь на призрак. А потом, когда ты закончишь выпрашивать магию, уничтожу статую.