Сталин некоторое время молчал, обдумывая услышанное. Затем резко сменил тему:
— Скажите, товарищ Краснов, какой представляется вам сейчас общая экономическая ситуация в стране?
Вопрос неожиданный и потенциально опасный. Слишком откровенная критика могла быть воспринята как оппозиционность, слишком оптимистичная оценка выглядела бы лестью и неискренностью. Требовался точный, выверенный ответ.
— Ситуация сложная, товарищ Сталин, — произнес я, тщательно подбирая слова. — Мы добились значительных успехов в индустриализации. Строятся новые заводы, электростанции, железные дороги. Но ценой этого прогресса становится напряженность в сельском хозяйстве. Крестьяне не всегда понимают необходимость коллективизации, сопротивляются, что ведет к снижению производства продовольствия.
Сталин внимательно слушал, не перебивая. Его лицо оставалось непроницаемым.
— Кроме того, — продолжил я, — наблюдается дисбаланс между различными отраслями промышленности. Тяжелая индустрия развивается за счет легкой, что создает дефицит потребительских товаров. Это, в свою очередь, снижает материальную заинтересованность рабочих, ведь зарплату не на что тратить.
Орджоникидзе нахмурился, тема была для него болезненной. Как нарком тяжелой промышленности, он постоянно требовал приоритетного финансирования своей отрасли в ущерб другим.
— И каков ваш рецепт решения этих проблем? — спросил Сталин с легкой иронией в голосе.
— Я убежден, товарищ Сталин, что необходимо найти баланс между централизованным планированием и хозяйственной инициативой на местах. Государство должно определять стратегические направления развития, контролировать ключевые отрасли, но при этом предоставлять предприятиям больше самостоятельности в решении тактических задач.
Я видел, что заинтересовал Сталина, и решил развить мысль:
— Опыт Дацина показывает, что система материального стимулирования, конкуренция между производственными бригадами, рациональное использование ресурсов дают превосходные результаты даже в сложнейших условиях.
Сталин неожиданно усмехнулся:
— То есть, вы предлагаете вернуться к НЭПу, товарищ Краснов?
В этом вопросе слышался подвох. НЭП, новая экономическая политика, был свернут в конце 1920-х годов, и критика этого решения могла восприниматься как ревизионизм, отступление от генеральной линии партии.
— Не совсем, товарищ Сталин, — осторожно ответил я. — Я говорю о промышленном НЭПе, адаптированном к современным условиям индустриализации. Не о возвращении частной собственности на средства производства, а о внедрении экономических механизмов, повышающих эффективность государственных предприятий.
— Промышленный НЭП… — задумчиво повторил Сталин, словно пробуя термин на вкус. — Занятная концепция. — Он перевел взгляд на Орджоникидзе. — Что скажешь, Серго?
Нарком тяжелой промышленности потер подбородок:
— В деятельности товарища Краснова уже есть положительный опыт предоставления большей самостоятельности некоторым предприятиям. Например, Кузнецкстрой показывает отличные результаты благодаря инициативе местных руководителей. В Союзнефти тоже весьма впечатляющие результаты. Но системного подхода пока нет.
Сталин поднялся и медленно прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Мы с Орджоникидзе молча ждали. Наконец он остановился у окна, глядя на Кремлевскую площадь.
— Товарищ Краснов, подготовьте детальную записку по этому вопросу. Со всеми экономическими выкладками, примерами, предложениями по внедрению. — Он обернулся к нам. — Обсудим ее в узком кругу. Приглашу Молотова, Кагановича, Кирова, остальных членов Политбюро. Посмотрим, что из этого получится.
Я понял, что получил исторический шанс. Сталин не отверг с порога мои идеи, а выразил готовность их обсудить. Это было больше, чем я мог надеяться.
— Есть, товарищ Сталин, — ответил я. — Позвольте задать вопрос: какие аспекты следует осветить в первую очередь?
Сталин задумался на мгновение:
— Главное, показать, как ваш «промышленный НЭП» решит две ключевые проблемы: продовольственное снабжение городов и повышение производительности труда в промышленности. И еще, как он укрепит обороноспособность страны. Это сейчас важнее всего.
В дверь постучали. Вошел Поскребышев с какими-то бумагами, требующими немедленного внимания вождя.
— Заканчиваем на сегодня, товарищи, — объявил Сталин. — Товарищ Краснов, вы свободны. Жду вашу записку. Товарищ Орджоникидзе, останьтесь, есть разговор по делам наркомата.
Я собрал свои материалы, поблагодарил за внимание и покинул кабинет, осознавая историческую значимость этой встречи. Сталин проявил интерес к концепции «промышленного НЭПа». Теперь моя задача разработать детальный план, который убедит его и других членов Политбюро в необходимости экономических реформ.
Покидая здание Совнаркома, я уже мысленно составлял список задач, выстраивал аргументацию, подбирал исторические примеры. Время драгоценно. Но шанс изменить ход истории, предотвратить трагедии, связанные с принудительной коллективизацией и голодом, стоил любых усилий.
Глава 2
Экономический манифест
Чернильные пятна покрывали пальцы, бумаги и даже край скатерти. Я не покидал письменный стол уже семнадцатый час подряд, только изредка вставая, чтобы размять затекшие ноги или заварить еще одну порцию крепкого чая в эмалированном чайнике.
Моя квартира в Москве, хранила странную смесь времен. Солидный дубовый письменный стол явно помнил еще царские времена, как и несколько томов Ключевского и Соловьева, соседствующих на полке с работами Маркса, Ленина и последними речами Сталина. В углу громоздился тяжелый кожаный саквояж, подарок от Ипатьева. На стене единственное украшение, схематическая карта СССР, испещренная карандашными пометками.
Я перечитал последние страницы записки и недовольно поморщился. Даже на пятом черновике все звучало слишком дерзко. Но время требовало именно смелых шагов.
— План первой пятилетки не выдержит столкновения с реальностью, — пробормотал я, черкая на полях. — Без экономических стимулов и хозяйственной гибкости мы получим не рост, а дисбаланс…
Знания из будущего давали мне преимущество, которое порой казалось нечестным. Я точно помнил, к чему приведет сверхцентрализация управления, пренебрежение экономическими законами, игнорирование материальной заинтересованности работников.
Помнил последствия раскулачивания, массовой коллективизации, резкой отмены НЭПа. Помнил голод, репрессии, растраченный потенциал. И понимал, что имею шанс предотвратить эти трагедии.
Окно слегка запотело, наступало утро. За стеной кто-то громко включил радиоточку, диктор бодрым голосом рапортовал об успехах передовиков Урала.
Я перечитал основные положения моего «промышленного НЭПа»:
'1. Сохранение государственной собственности на крупную промышленность, но введение полного хозрасчета. Предприятия получают широкую оперативную свободу в рамках государственного плана. Директора несут полную ответственность за выполнение плановых показателей, но свободны в выборе методов достижения целей.
2. Ориентация на рентабельность. Убыточные предприятия переводятся под особый режим управления, их руководство заменяется.
3. Материальное стимулирование работников всех уровней, от рабочих до директоров. Премиальный фонд формируется из части сверхплановой прибыли.
4. Разрешение частного предпринимательства в легкой промышленности, сфере услуг и торговле при строгом государственном регулировании и прогрессивном налогообложении.
5. Сохранение госмонополии на внешнюю торговлю, но с возможностью делегирования некоторых прав предприятиям-экспортерам.
6. Создание советских акционерных обществ с контрольным пакетом у государства как новой формы организации производства.
7. Сохранение государственного планирования, но с большей гибкостью, акцентом на ключевые показатели, а не детальную микрорегламентацию.'
