Нижнетагильский металлургический комбинат поражал своими масштабами даже на фоне других промышленных гигантов первой пятилетки. Тем более, учитывая, сколько сил и энергии я вложил в это предприятие. Зубов пришел в прошлом году, когда прежний директор ушел на повышение и я уже успел с ним сработаться.
Огромные доменные печи, мартеновские цеха, прокатные станы, раскинувшиеся на территории в несколько квадратных километров. Черный дым из труб, раскаленные потоки металла, грохот оборудования, спешащие рабочие в промасленных спецовках, все создавало впечатление адской кузницы, где ковалась материальная база социализма.
У проходной нас встретил главный инженер комбината Пирогов, невысокий, но крепко сбитый мужчина с внимательными глазами за очками в стальной оправе, тоже недавний назначенец, кандидатуру которого я согласовал.
— Семен Аркадьевич Пирогов, — представился он, крепко пожимая мою руку. — Наконец-то рад приветствовать вас на комбинате, товарищ Краснов. Василий Петрович уже рассказал о вашей инициативе. Коллектив инженеров с нетерпением ждет подробностей.
Мы прошли через проходную, миновали административный корпус и направились прямо к доменным печам, сердцу металлургического производства.
— Домна №3, наша гордость, — с энтузиазмом рассказывал Пирогов, перекрикивая производственный шум. — Объем девятьсот тридцать кубометров, температура до тысячи семисот градусов, производительность тысяча двести тонн чугуна в сутки. По проекту германской фирмы «Демаг», но с существенными улучшениями наших инженеров.
Я внимательно осматривал огромную конструкцию, извергающую потоки раскаленного металла в ковш. Грохот, жар, искры создавали фантастическую картину индустриального прогресса.
— А какова себестоимость тонны чугуна? — спросил я, переключаясь с технических на экономические аспекты.
Пирогов и Зубов переглянулись.
— Если честно, Леонид Иванович, точную цифру назвать сложно, — признался директор. — Система учета у нас не очень. Данные разбросаны по разным отделам, сводятся с опозданием. Да и многие статьи расходов просто невозможно правильно учесть.
— Вот с этого и начнем нашу реформу, — твердо сказал я. — Первым делом — наведение порядка в учете. Нельзя управлять тем, что невозможно измерить.
Мы продолжили осмотр комбината, переходя от доменного цеха к мартеновскому, затем к прокатному. Везде я обращал внимание, что многие проблемы уже решены, в том числе, нерациональное использование материалов, отсутствие системы контроля качества, равнодушие рабочих к результатам труда.
После производственной части мы собрались в кабинете директора. Просторное помещение с высокими потолками вмещало длинный стол для совещаний, несколько стульев, книжные шкафы с техническими справочниками и, конечно, портреты Ленина и Сталина на стенах.
— Итак, товарищи, — начал я, когда директор, главный инженер, начальники основных цехов и представители парткома заняли места, — суть эксперимента, который мы проводим по поручению товарища Сталина, заключается в следующем…
Я обрисовал основные принципы «промышленного НЭПа», особо подчеркивая экономические преимущества.
— Вам уже частично знакома эта система. По нашим расчетам, при правильном внедрении новая система позволит снизить себестоимость продукции на пятнадцать-двадцать процентов, увеличить производительность труда на тридцать-сорок процентов и значительно повысить качество.
— Звучит заманчиво, — заметил Корнейчук, секретарь парткома, худощавый мужчина с настороженным взглядом, — но не слишком ли оптимистично?
— Мы уже имеем доказательства, — ответил я. — На Горьковском автозаводе, где элементы нашей системы внедрены несколько месяцев назад, производительность выросла на сорок два процента, брак снизился на тридцать пять процентов. Готов предоставить детальные цифры.
Корнейчук кивнул, но в его глазах я видел сомнение.
— Конкретно для вашего комбината, — продолжил я, — предлагаю следующий план действий. Первое, создание системы внутрицехового учета, где каждый цех выступает как отдельная хозрасчетная единица. Второе, разработка системы премирования из фонда, формируемого за счет экономии ресурсов и сверхплановой прибыли. Третье, внедрение системы качественных показателей вместо чисто количественных.
— А как это будет выглядеть на практике? — спросил начальник доменного цеха, пожилой инженер с окладистой седой бородой.
— Например, так, — я начертил на доске схему. — Доменный цех «продает» чугун мартеновскому по внутренним расчетным ценам. Если качество выше нормы, цена повышается, если ниже, то снижается. То же самое между мартеновским и прокатным цехами. Создается внутренний рынок с экономической заинтересованностью каждого участника процесса.
— А не приведет ли это к конфликтам между цехами? — спросил Корнейчук.
— Наоборот, это создаст здоровую конкуренцию, — ответил я. — Сейчас доменщикам все равно, какого качества чугун они дают мартеновцам. При новой системе они будут заинтересованы в повышении качества, так как от этого зависит их премия.
Дискуссия продолжалась несколько часов. Директор и главный инженер поддерживали инициативу, видя в ней шанс улучшить показатели предприятия. Партком и представители профсоюза высказывали опасения идеологического характера. Начальники цехов задавали конкретные практические вопросы.
— Для успешного внедрения нам потребуется серьезная подготовка, — подвел я итог. — Предлагаю создать штаб реформы во главе с главным инженером. Как можно скорее разработать детальную методику внедрения, подготовить необходимую документацию, провести обучение руководителей среднего звена.
— Я возьму это на себя, — энергично согласился Пирогов. — Команда инженеров у нас сильная, многие ребята просто жаждут перемен.
— Отлично, Семен Аркадьевич, — кивнул я. — Направлю к вам нескольких специалистов из моей группы для помощи. А потом проведем первую сверку результатов.
После совещания мы с Зубовым вышли в небольшой сквер перед заводоуправлением. Вечернее солнце пробилось сквозь тучи, придавая угрюмому городу неожиданно золотистый оттенок.
— Знаете, Леонид Иванович, — задумчиво произнес директор, закуривая папиросу, — я на этом заводе с пятнадцати лет. Начинал подручным в доменном, сейчас вот директор. И все эти годы мы работали, как заведенные: план-план-план… А зачем? Ради каких-то абстрактных цифр. Люди изматывались, оборудование изнашивалось, качество страдало. А толку?
— И что изменит наша система? — спросил я, наблюдая, как рабочие покидают завод после смены, усталые, закопченные, но с чувством выполненного долга.
— Смысл появится, — просто ответил Зубов. — Когда человек видит прямую связь между своим трудом и вознаграждением, когда понимает, что от качества его работы зависит благополучие его семьи, он работает иначе. С душой, с инициативой.
— Именно об этом я и говорю, Василий Петрович, — кивнул я. — «Промышленный НЭП» это не просто экономическая реформа. Это изменение отношения к труду, возвращение смысла в повседневную работу.
— Не всем это понравится, — заметил Зубов, выпуская струйку дыма. — Корнейчук уже напрягся. Наверняка пошлет запрос в обком: не подрывают ли эти новшества основы социализма?
— Пусть запрашивает, — усмехнулся я. — У нас все документы в порядке, с визами самого верха. Кабаков не дурак, видит перспективы. В конце концов, если эксперимент удастся, все захотят приписать себе заслуги.
— А если нет? — Зубов внимательно посмотрел на меня.
— Тогда отвечать буду я один, — серьезно ответил я. — Но мы не можем позволить себе провал. Слишком много поставлено на карту.
Мы еще некоторое время стояли молча, глядя на закат, окрашивающий заводские трубы в насыщенный пурпурный цвет.
Через день мне предстояло посещение Уралмаша в Свердловске, затем Магнитогорского комбината, Челябинского тракторного… График уральской поездки выглядел чрезвычайно насыщенным, но я чувствовал удовлетворение. Первый камень будущего экономического здания заложен. Особая экономическая зона в Урало-Сибирском регионе начала формироваться.
