— Ко мне приходи ночью.
Девушка только зыркнула в ответ зло, но спорить не стала.
Брюнхвальд нанял мастера строителя, и тот помогал людям его строить дом, работа шла быстро, Волков смотрел, как на холоде работали солдаты, они были почти раздеты, и не мерзли, от рубах едва пар не шел. Работа шла споро, они ставили уже второй этаж. Мальчишки Хельмут и Вильгельм были тут же, без доспехов, что были им велики, и мушкета, они выглядели естественно и хорошо, деньги пошли им на пользу. Он прикупили себе хорошей одежды. И в хорошей одежде носили стропила для дома. Они низко кланялись кавалеру, видя его.
В кузне тоже было жарко, Яков Рудермаер трезвый и сосредоточенный, то колдовал у горна, то работал малым молотом на наковальне. Ковал ствол. Роха был тут же, сидел на рогоже, что укрывала корзину с углем. Он тоже купил себе новую одежду, шляпу, подравнял бороду, в руке у него была бутылка вина.
— Мы нашли одного кузнеца, — говорил он, — он знает, как просверлить длинный ствол, просит дорого, но мы еще поторгуемся.
— Делайте, делайте мушкеты, — отвечал кавалер, — на них будет спрос, ты ж видел, как они бьют.
— Видел, Яро, видел, мы научимся их делать, не волнуйся. Я с него, — Роха кивнул на кузнеца, — с живого не слезу.
Волков поехал к себе, на улице, маленькая девочка, лет девяти, перевязанная теплым платком окликнула его:
— Господин Фолькоф, купите булку, вашей жене понравится. Тут в ней масло, яйцо и даже сахар, — она держала в руках короб со свежими булками, — пять пфеннигов всего.
— Ты, что меня знаешь? — удивился кавалер.
— Конечно, вы нам святыню привезли, про вас все говорят.
— И что, хороши булки у тебя?
— Хороши, такие ангелы едят на небе, тут в булках одного масла на крейцер. Да сахар, да тонкая мука из лучшей пшеницы. Ваша жена будет довольна.
— Ну, давай четыре, раз ангелы их едят.
— Четыре! — обрадовалась девочка, принимая деньги. — Храни вас Господь.
— И тебя, девочка, пусть хранит, — он откусил еще теплую, мягкую и сладкую булку, она была очень вкусной, на пальцах от нее осталось масло, — неплохо, неплохо, кто ж делает такие булки?
— Мама моя и сестра моя ей помогает.
— Скажи матери своей, что ищу я кухарку, живу я на улице Форели, у монастыря Святых вод Ердана. Если муж ей позволит, пусть приходит.
— Нет у нее мужа, — сказала девочка обрадованно, — сейчас побегу скажу ей, значит на улице Форели, дом у монастыря.
— Беги, — сказал кавалер, и поехал.
И девочка кинулась бежать разбрызгивая грязь и снег, стуча деревянными башмаками по мостовой.
Он ехал по городу и ел жирные булки, а люди ему кланялись, его все узнавали, и все у него было хорошо, ну разве что томили его два дела: уж больно много он платил за постой лошадей и подвод, и за склады. И еще он думал все время, как быть с епископом Вильбурга, как сказать ему, что раку забрал его брат архиепископ. Впрочем, оба дела решались, епископу он собирался написать письмо, в котором он все объяснил бы ему. И вернул бы деньги, что жирный поп дал на поход. Ну, а товар нужно было продавать побыстрее, и чтобы не тянуть, он сейчас же, прямо с булками поехал к банкиру, чтобы пригласить на торги представителя штатгальтера императора. И банкир заверил его, что Дессель будет у складов завтра поутру. И забрал у него одну булку.
Когда кавалер подъехал к дому, там, у ворот он нашел не старую женщину, та была на вид бедна, но опрятна и на вид приятна, стояла, ждала. Его увидала — низко кланялась.
— Ты кто? — спросил кавалер.
— Меня зовут Марта, дочь моя сказал, что вам булки мои понравились, и вы звали меня в кухарки.
— Булки вкусные, ты и другую еду готовить можешь?
— Конечно господин, все могу, я у пресвитера нашего работала, пока он не помер.
— И какую плату ты попросишь.
Женщина замялась, боялась спросить лишнего, боялась, что откажут.
— Ну, — торопил ее Волков, — говори.
— Ну, так коли дадите кров мне и двум моим дочерям, так полтора талера попрошу, а коли без крова так два.
— Дам кров и талер, — сказал Волков, — и разрешу печь булки.
— Я согласна, — кивнула Марта обрадованно.
— И когда придешь?
— Так сейчас приду, скарб соберу, его у меня не много, и дочерей возьму и приду.
— Жду, хочу узнать, как готовишь.
Еган дров не жалел, кидал их много, пришлось сказать ему чтобы экономил. Но дом стал теплым. Кухарка Марта привела своих дочерей, обосновалась в одной из комнаток, что были на первом этаже. Агнес спустилась к ним, она была старше девочек, да еще и грамотна, ей пришлось по вкусу, что Марта и девочки зовут ее госпожой и восхищаются тем, что она села с монахом читать Святую книгу. И читала ее на языке пращуров громко и четко, как поп, и тут же толковала текст, переводя его. Брат Ипполит и брат Семион, сидели за столом напротив нее, только кивали головами, соглашались. Оттого Агнес была горда собой, и не мудрено, все ею восхищались, она и вправду была умна на редкость.
К ним спустилась и сама госпожа Брунхильда. Господин пришел с улицы, и ждать ночи не стал, взял ее у себя в покоях, не сняв с нее платья, и теперь валялся на перинах, а она пошла, узнать насчет ужина, так он был голоден. А за одно и поглядеть на новую кухарку. Увидев ее, монахи встали, поклонились, а кухарка и ее дочери приседали, тоже кланялись. Считали ее за жену господина.
— Господин ужинать желают, когда готово будет? — высокомерно спросила она.
— Скоро уже госпожа, — отвечал Марта. — Заяц почти готов.
— Заяц? — Брунхильда поморщилась. — Не люблю зайчатину. А еще что у тебя есть.
— Еще нога козленка, с вином и анисом. Капуста с уксусом, вареные яйца.
— И козлятину я не люблю, — привередничала красавица.
Еган уже был готов сказать пару слов о ней, да она так на него глянула зло, что он не решился. Только усмехнулся и головой тряхнул.
— А что ж мне вам приготовить? — растерялась кухарка.
— Тихо, — вдруг сказал Сыч.
Все замерли.
— Чего ты? — раздраженно спросила Брунхильда.
— Кажись, ворота кто-то ломает, — отвечал Сыч. — Слышите?
Да, кто-то стучал в ворота.
— Ну, так возьмите огонь, и идите с Еганом узнайте, кто пришел на ночь глядя, — распорядилась красавица.
— Ну, а то бы мы в темень без огня пошли бы, — ерничал Еган, — спасибо, что сказала. У самих то у нас ума то нет, так и поперлись бы без огня.
— Пошевеливайся, дурень, — продолжала играть роль хозяйки Хильда.
— Дурень, — передразнил ее Еган, но огонь взял, и пошли они с Сычом на улицу.
Вернулись они с немолодым господином, тот был богато одет, и вежлив, всем кланялся, всем улыбался, пока Еган бегал наверх за кавалером.
Волков спустился к гостю, поздоровался, и он сразу ему не понравился:
— Вы Моисеева племени?
— Да, я из жидов, как любят говорить люди вашей веры, — сказал немолодой господин, — зовут меня Наум Коэн.
Все с интересом слушали, даже дети кухарки, все хотели знать, зачем безбожник пришел к рыцарю Божьему.
А Волков подумал, что этот господин пришел сделать ему предложение по поводу завтрашней торговли, возможно, он собирался, что-то предложить ему, и он спросил:
— И что вам от меня нужно, Наум Коэн?
— Хотел поговорить по поводу дома.
— Дома, какого дома, — не понял кавалер, — этого дома?
— Нет не этого, — медленно говорил немолодой господин. — По поводу дома, что сгорел в Ференбурге.
Теперь этот господин нравился кавалеру еще меньше. В комнате повисла тишина, да такая, что сказал кавалер негромко: «Оставьте нас». И все услышали. Стали вставать из-за стола, выходить прочь.
Еган сдуру пошел наверх, а не со всеми в людскую. Там догнала его Брунхильда и как кошка вцепилась, ему в лицо ногтями, драла и не выпускала, шипела при этом:
— Не смей боле мне перечить при слугах, и насмехаться надо мной не смей, слышишь, ты, холоп!
