— Осатанела, что ли? — Еган оторвал ее пальцы от своего лица. — Рехнулась?
— Не смей я сказал, — продолжала беситься Брунхильда и стала бить Егана, да все по морде, по морде. А рука у не была не легкая. И приговаривал, — холоп, быдло, смерд.
А он только закрывался, и отбрехивался:
— Да отойди ты, припадочная.
Наконец красавица устала, она была удовлетворена, хоть и руки заболели, и пошла в свои покои.
А Еган остался у лестницы, вытирал кровь с расцарапанного лица, и ругался тихо:
— Вот шалава беззубая. Дура шепелявая.
К нему подошла Агнес, она видела все, девочка достала тряпицу из рукава, стала вытирать кровь с лица слуги, и заговаривать боль, тихонько говоря непонятные слова. А Еган говорил:
— Это вон она какая, а ведь только дает господину, а что будет, когда женой его станет?
— Дурень ты, Еган, — улыбалась Агнес, — никогда она женой его не станет, какая ж она ему жена. Девка она трактирная, а он рыцарь, рыцари на таких не женятся.
А внизу, господин Наум Коэн говорил Волкову, без приглашения усаживаясь на лавку у стола:
— Дозволите мне сесть, стоять, я не молод уже.
— Садитесь, — дал согласие кавалер, но сам садиться не стал, — стоял, руки на груди сложив, и смотрел на Коэна исподлобья.
— Я знаю, — начал гость, — что дом у синагоги спалили вы.
— На суде, на Книге Святой поклянусь, что не я, — с вызовом отвечал Волков.
— Нет, конечно, не вашей рукой разжигался огонь, но то были ваши люди, и вы, как господин их, несете ответственность.
Сыч, стоял у лестницы в темноте и ловил каждое слово из их разговора.
— Идите в суд, и докажите, что дом ваш спалили мои люди.
Старик развел руками, покачал головой и заговорил:
— Да кто ж в славном и набожном городе Ланне, примет иск от жида, против рыцаря Божьего. Нет тут такого судьи. Да еще за проступок в чужой земле. Нет, не примут и иска даже. Мы писали жалобу курфюрсту Ребенрее, так и там у нас ее брать не хотели, и бургомистр Ференбурга сказал, что сейчас ему не до нас, он только вернулся в город, чума там стихла, и у него много дел и без наших жалоб. Что ему до наших бед.
— И вы пришли мне рассказать, как вы несчастны?
— Нет. Нет.
— Так что вы хотите?
— Вина, есть у вас вино?
Вино у Волкова было, хорошее, почти целая бочка. Которую взял он в Фернебурге, но этому господину он давать его не хотел, кавалер хотел, чтобы старик побыстрее убрался.
— Не дам я вам вина, — холодно сказал он.
— А воды? Дадите? — не отставал Коэн. — У вас тут колодец во дворе хороший.
«Как он в темноте разглядел колодец?» — подумал кавалер и крикнул:
— Марта, — крикнул кавалер, — дай господину стакан воды. — И добавил почти с насмешкой, — Могу дать еще хлеба, коли вы голодны.
— Нет, только воды, — старик даже улыбнулся.
Марта пришла, налила стакан воды из кувшина, поставила перед гостем и вышла. Коэн с удовольствием выпил воду, поставил стакан и сказал:
— Да колодец здесь хороший. Это потому, что он…
— Что вам нужно, — перебил его кавалер, — говорите, ночь уже близка, а вам домой еще идти.
— Я знаю, что дом моего родственника сожгли вы, но я вас не виню, мой родственник нотариус и его дом не первый раз пытались сжечь. Вам это удалось и многие документы, важные документы не восстановить. Но не вы тому виной, вы рука, а не голова. Не будь вас — нашелся бы другой ратный человек, просто у вас это получилось. Вот в чем дело.
— Что вы от меня хотите? — уже начал повышать голос Волков.
— Ничего, я хочу вам помочь.
— Помочь?
— Да помочь, я хочу вам помочь.
— Мне? И как же вы мне поможете? И в чем? Я не нуждаюсь в вашей помощи.
— Нуждаетесь, только пока не знаете этого, — уверено говорил гость.
— Я… — начал было Волков.
— Да подождите. Дайте договорить, — сказал старик с видимым раздражением, — дайте закончить мне.
— Договаривайте.
— Вас хотят обмануть. Это жулики, да жулики, Кальяри, которого вы, наверное, считаете уже другом. Дессель, штатгальтер Ульрик, все это банда мошенников. Завтра вы продаете ратные товары императору. Так?
— Так, — Волков понял, что этот человек знает больше, чем должен.
— Вам дадут вексель, император денег не дает, дает только векселя.
— Я готов принять вексель императора.
— И что вы будете с ним делать?
— Дождусь погашения.
— Три года ждать будете? Не дождетесь. Нет. Пойдете продавать раньше, и пойдете к Кальяри. Он единственный, кроме меня, кто покупает векселя императора. И он предложит вам четверть от стоимости векселя. Вы попытаетесь найти другого покупателя. Но не найдете, император уже шесть лет не платит по векселям, и все, кроме вас, это знают.
— Не платит? — не верил Волков.
— Не платит, и все это знают.
— А зачем же их тогда берут?
— Свободные города берут, чтобы отдать их вместо подати самому императору, я беру, чтобы ввозить железо и вывозить соль без пошлины. Кто чем промышляет, для того их и берут. В общем, не продавайте им свой товар. Лучше выкупите склад, если нужно я дам вам денег, поставьте часть товара себе во двор, продавайте его понемногу, не торопясь, и вы выиграете. Возьмете вексель — они вас обманут.
— Вопрос уже решен, — сухо сказал кавалер, который не верил ни одному слову Наума Коэна. — У меня нет сомнений в честности Кальяри.
— Это потому, что он позволил вам жить в этом прекрасном доме за небольшую плату?
Волков промолчал, но гость угадал. Этот прекрасный дом, да и само отношение банкира его подкупало.
— Этот дом Ренальди и Кальяри отобрали у одного барона и не могут продать уже два года, два года они платили сторожу, а теперь им нет нужды платить, да еще и вы им приплачиваете.
— Как бы там ни было, — продолжил кавалер, — вопрос по продаже трофеев уже решен.
— Решен, значит, уже решен, — задумчиво произнес Наум Коэн, — хорошо, если вы уже залезли в петлю, то оставьте себе хотя бы лазейку, что выскользнуть из нее. Не продавайте им все.
— Что?
— Что самое дорогое среди ваших товаров?
— Пушки и аркебузы.
— Так не продавайте им пушки и аркебузы. Продайте все остальное, черт с ними, но пушки и аркебузы оставьте, у вас большой двор, и большой дом, здесь все поместится, а пушки и аркебузы вы продадите за серебро, а не за бумаги, на такой товар покупатель всегда найдется.
— Я подумаю, — ответил кавалер, ему казалось, теперь, что может и прав этот Наум Коэн. Может быть и прав.
— И еще, — сказал гость, уже вставая, — Кальяри даст вам четверть от вашего векселя, не соглашайтесь. Торгуйтесь, и он накинет сотню, а может и две, и тогда приходите ко мне, я дам вам больше, на две сотни от цены Кальяри больше. Обещаю. Прощайте.
Наум Коэн поднялся с лавки, поклонился и вышел на улицу. Еган проводил его до ворот. Ужин был уже готов и все сели есть. Сели внизу, за один стол. Даже Брунхильда, почти госпожа, сидела со всеми вместе. И вроде была довольна, сидя по правую руку от господина. И все остальные были довольны и ужином и новым домом. Только сам господин был задумчив и серьезен, ел, не глядя в дорогую тарелку. И не радовал его сегодня ни дом, ни ужин.
Старшим писарем при штатгальтере Ульрике служил господин Дессель. Уже с раннего утра пахло от него чесноком и пивом, дорогая одежда его была сплошь заляпана. Лицо было красно от избытка крови, и живот его был велик, так велик, что пуговицы чудом удерживали чрево его в одежде.
Еще затемно Волков со своими людьми все разложил так, чтобы считать было легко, он помнил, что говорил о господине Десселе Фабио Кальяри и готовился вести тяжкий счет. Кавалер показывал рукой Десселю уздечки. Он вывесил уздечки на телегу, пересчитав их, еще когда имперский писарь еще не пришел, и теперь, не считая, говорил:
— Сорок одна уздечка, почти все новые, ремонта ни одна не требует. Прошу по двадцать два крейцера.
