Благие намерения - Лукина Любовь Александровна

Вот, собственно, и все, что запомнилось. А потом пришла полночь - и разбудила.

Пронзительный человеческий крик (или точнее - крики, слившиеся воедино) был настолько страшен, что Колодников тоже закричал - причем раньше, чем проснулся… Каким-то образом он уже знал, что случилось, - он знал, что незримая безжалостная сила, выплеснувшись из ночной арки, дотянулась до их подвала…

Если раньше камера напоминала четвертый круг Дантова Ада, где более или менее спокойно тонут в зловонной теплой грязи чем-то там провинившиеся при жизни грешники, то теперь это был, скорее, девятый ров восьмого круга, полный неистовства, злобы и боли. Ров, где вооруженный отточенным мечом бес наотмашь наносит осужденным на вечные муки душам глубокие ужасные раны.

- Менты… - хрипел сосед, корчась и марая постеленную на газеты одежду кровью, обильно льющейся из-под прижатых к лицу пальцев. - Менты… поганые… Так, да?.. Ну, бейте! Бейте, суки!..

В замкнутом пространстве парилки метались, давя друг друга и причиняя себе все новые мучения, обезумевшие от внезапной боли люди. Один лишь Лыга, лежащий на лучшем месте у стеночки, сохранял спокойствие. Под ребром у него, чуть выше наколки, изображавшей оскаленного хищника из породы кошачьих, и возле соска виднелись две свежие и глубокие ножевые раны - обе, судя по всему, смертельные.

- Откройте!.. - Кто-то из более или менее уцелевших уже вовсю колотил то кулаками, то пятками в железную дверь. - Откройте, гады!..

В ответ из коридора неслись точно такие же вопли и грохот гулкого металла.

Потом все вдруг опомнились на секунду и слегка притихли, очумело оглядываясь. В углу кто-то утробно выл и катался по полу, мешая кровь с черной жижей.

- Что… Что это было?.. - просипел сосед, отнимая руку от рассеченного лба. - Взрыв, что ли?..

Колотившийся в дверь сгоряча саданул ее разбитым плечом и, взвыв, ополз у порога.

- От-крой-те!..

- Некому… - выдавил, глядя на него в ужасе, Алексей. - Некому открыть… Ментов… тоже… накрыло…

- Откуда знаешь?.. - прохрипел сосед. Потом вскинулся и уставил на Алексея изумленный вытаращенный глаз. На месте второго глаза у него было какое-то кроваво-черное месиво. - Постой-постой… - задохнувшись, с угрозой выговорил сокамерник. - А ты что это целенький?.. Тебя что ж, не тронули?..

- Ну да, не тронули!.. - плачуще выкрикнул Колодников, спешно хватаясь за скрытое брючиной колено. - Чуть ногу не перебили - встать не могу!..

Скривился, как от боли, и, опасаясь полностью перенести вес на, якобы, поврежденную ступню, с кряхтением поднялся с пола…

На огражденном проволочной сеткой асфальтовом пустыре позади бывшего здания «ДОСААФ» средь бела дня натаскивали омоновцев на разгон демонстрации. Рослые кряжистые парни в бронежилетах поверх синевато-серой камуфлы, в высоких шнурованных ботинках и в красных беретах, нахлобученных прямо на черные наголовники с единой овальной прорезью для глаз, стояли до поры вольно и лишь переминались лениво, отчего длинная неровная шеренга легонько колыхалась. На поджарых задницах нежно позванивали привешенные к ремням наручники.

- Р-ряйсь! - раскатисто и гнусаво скомандовал в мегафон некто невидимый.

Шеренга дрогнула, подобралась, стала попрямее.

- Ат-ставить!.. Р-ряйсь!

Пробиравшийся куда-то задворками интеллигентно-бомжеского вида россиянин средних лет (явно из тех, что еще не роются в мусорных ящиках, но уже собирают по этажам пустые бутылки) остановился, точно громом пришибленный, и, подумав, подошел поближе. Зря это он, ей-Богу… Внешность у опустившегося зеваки была такая, что хотелось немедленно забрать его и препроводить. На смуглом от грязи лице слезливо стыли прозрачные, исполненные горечи глаза. Да и одежда заставляла насторожиться. Джинсы и куртка усажены блямбами серой грязи, а местами и пятнами, подозрительно напоминавшими недавно подсохшую кровь.

- Арш!..

Полсотни здоровенных глоток рявкнули так страшно, что бывший интеллигент невольно вздрогнул. Спустя секунду рык повторился, и до зеваки дошло наконец, что головорезам в камуфле положено рявкать при каждом шаге. Не иначе - для устрашения. Что ж, уже страшно…

- Ат-ставить!.. - оглушительно прогнусили в мегафон. - Куда торопитесь? Куда торопитесь? Медленней, все медленней! Дайте им испугаться… Ну-ка, по новой…

Побрякивая наручниками и помахивая дубинками черноголовые безликие чудища вразвалку двинулись обратно. Уже было видно, кто это там ими командует. Толстячок-майор дирижировал построением с помощью свободной от мегафона руки.

- Повторяю задачу… Середина цепи - отсюда досюда - это группа захвата. Нацелена на главарей. Вот на них… - И толстячок ткнул левой рукой туда, где метрах в тридцати спокойно стояли и перекуривали несколько милицейских чинов. - По команде «бегом» фланги охватывают толпу… Группа захвата врезается в центр и берет зачинщиков… Р-ряйсь!.. Арш!..

Глотки снова исторгли страшный нечеловеческий выдох, от которого, право, на спине начинала елозить шкура.

- Толпа!..

Идущие в цепи вскинули на уровень груди резиновые палки, прочно зажатые в обеих руках. В смуглом от грязи лице бомжа что-то дернулось, а губы горестно поджались. Несомненно с толпой он отождествлял именно себя, а не перекуривающих в отдалении ментов.

Стоял солнечный апрельский денек. Повсюду лезли на свет Божий крохотные некрещеные листики, деревья были нежно зелены и прозрачны. Самая погодка для тренажа.

- Бегом… арш!

Цепь заколебалась, хлынула, смыкаясь вокруг равнодушных к происходящему курильщиков. Замелькали резиновые палки, кроша и рассекая прядки сигаретного дыма, после чего красные береты снова двинулись вразвалочку на исходный рубеж.

Подавленный увиденным зевака повернулся и, горестно ссутулясь, побрел себе дальше. И правильно. Соображать надо, куда можно близко подходить, куда нельзя… Хотя что им один бомж! Им демонстрацию подавай…

Дворами, избегая выбираться на улицы, он извилисто пронизал два квартала и вышел к неприметной пятиэтажке хрущевского архитектурного стиля, где уже который раз в сильном сомнении оглядел свой наряд и даже попробовал оттереть наиболее мерзкую грязевую блямбу. Тогда-то и налетел на него (точнее - почти налетел) некий прилично одетый прохожий, стремительным шагом направлявшийся к одному из подъездов пятиэтажки.