Благие намерения - Лукина Любовь Александровна

Шарахнулся, хотел обойти, потом вдруг всмотрелся - и остолбенел.

- Лешка?.. Ты откуда такой?..

- Из ментовки… - последовал мрачный ответ.

- Не по-нял!.. Это что, в связи с-с… с тем, о чем мы тогда?..

- Нет, - сердито скосоротившись, бросил тот, кого назвали Лешкой. - Это совсем в другой связи. Хотя и с этим тоже… А ты тут чего?..

- Так номер же вышел!.. - ликующе вскричал прилично одетый, выдергивая из наплечной сумки какую-то газетенку. Был он носат, ушаст и порывист в движениях. - Да ты что, в киоски еще не заглядывал?.. Нарасхват идет!..

- Да вот не поставили как-то, знаешь, киоска в камере… - с безобразной ухмылкой отвечал ему странный знакомый. - Авторский экземпляр, что ли? - коротко взглянув на победно поднятую газету, спросил он. - Миле несешь?..

- Ну да! Обрадовать-то - надо… Нам с ней еще работать и работать! Читатели с утра оба телефона в редакции оборвали - номер экстрасенса спрашивают… А ты чего мнешься, не заходишь?..

- Паш, ты слепой, что ли?.. - вспылил тот. - Не усек еще, в каком я виде?..

- Забежал бы домой, переоделся…

- Домой?.. - Лешка посопел, болезненно поморщился, почесал затылок сквозь лыжную шапочку. - А, ладно!.. - решился он вдруг. - Будь что будет! Пошли!..

И твердым шагом направился к подъезду.

Следует отдать должное Миле, сенсационный номер Пашиной газеты да еще и с фотографией взволновал ее гораздо меньше, чем постигшее Алексея несчастье. Паша Глотов был даже слегка обижен таким невниманием к прессе. Жертву милицейского произвола немедленно сунули в ванну, а одежду ее - сначала в бачок с каким-то едким раствором, потом в стиральную машину.

Паше определенно срывали триумф. Вечно этот Колодников все испортит. Угораздило же их встретиться перед домом!..

Когда Алексей в просторном махровом халате (ранее принадлежавшем, будем надеяться, Милиному мужу, а не кому другому) ступил в кухню, рубашка его и носки уже сохли над газовой плитой, а с куртки счищались последние пятна грязи. Где сохли свитер и джинсы - неизвестно… Паша Глотов с кислой физиономией и оскорбленно выпрямленной спиной сидел у стола, на краешке которого тонко благоухал типографской краской авторский экземпляр газеты «Спокойной ночи!» Бросался в глаза подзаголовок рядом с портретом: «ЭКСТРАСЕНС УТВЕРЖДАЕТ: МИРОВАЯ АСТРАЛЬНАЯ ВОЙНА УЖЕ НАЧАЛАСЬ». Мила на фотографии выглядела загадочной и какой-то даже отрешенной. Не то что в жизни…

- Слушай, вас же там, наверное, не кормили!.. - всполошилась она. - Есть будешь?

- Я бы даже выпил, - хмуро сообщил Колодников.

Паша полез в наплечную сумку и выставил на стол бутылку сухого, несомненно, прихваченную, чтобы обмыть дебют.

- Мог бы взять и покрепче… - ворчливо заметил Алексей. - Я ведь теперь дебошир и алкоголик…

Паша поколебался и, несколько насупившись, вынул из наплечной сумки еще и бутылку водки.

Впрочем, стоило Колодникову завести разговор о своих злоключениях в камере, глаза Паши Глотова вспыхнули, и репортер, мигом излечась от хандры, включил диктофон.

- …Ну, кого смогли - перевязали… Вся вода питьевая из бутылок на промывку пошла… - безразлично и хрипловато, как и подобает отмотавшему срок, излагал Алексей. - Засов нам на двери отбили аж под утро… Ментов-то из ночной смены тоже побило… Ну, а утром, понятно, скандал, начальство понаехало… Хотели сначала драку в камере пришить - дескать, сами же друг друга и замочили, ну а как ее пришьешь, драку-то? Двери заперты, все отобрано, а раны, в основном, ножевые… Одна даже огнестрельная… Да тут еще двоим померещилось, что это их менты сами и лупцевали… Ничего ситуация, да?..

- Как же вас отпустили?.. - Слегка осунувшись, Мила с сочувствием глядела на Алексея.

- Ну это кого как… - нахмурившись, сказал он. - Кого в морг, кого в больницу, кого в какую-нибудь другую камеру. Там же не только за пьянку да за мелкое хулиганство сидели… Ну, а со мной им что делать?.. Сутки свои я уже отбыл, объяснение дал… Повезли к судье… Он на меня глянул - и отпустил… Иди, говорит… Жалостливый… блин!.. Ладно еще оперу своему на глаза не попался, Геннадию Степановичу…

- Почему? - спросил Паша, поднося рубиновый огонек диктофона поближе к Алексею. - Насколько я понял по твоим рассказам, мужик, он, вроде, неплохой…

- Да он-то, может, и неплохой… Хотя все они… Ну ты сам прикинь, Паш!.. Мало мне арки? Мало мне директора с охранником?.. Нет уж! Пусть сначала хотя бы пара расправ без меня пройдет, а там посмотрим…

- Ты думаешь, будут еще расправы? - жадно спросил Паша.

Алексей скривился, потом посмотрел на Милу, заставил себя улыбнуться, но тут же нахмурился вновь.

- Я не думаю, Паша, я знаю… - сказал он со вздохом.

- А знаешь - так рассказывай! Ты что, полагаешь, у меня пленка в диктофоне - с километр?..

Алексей еще раз взглянул на Милу, потом сделал над собой усилие и, пряча глаза, начал горестную историю о семейном скандале (в сильном сокращении) и вернувшейся к нему в ночном дворе оплеухе (с подробностями и выводами).

Пленка в диктофоне была на исходе, когда Колодников наконец умолк и возникла долгая неловкая пауза.

- Ну и как тебе сенсация? - желчно осведомился Алексей. - Хотел город на уши поставить? Ставь… Только условие прежнее: про меня - ни слова!..

- Слушай, старик… - молвил ошарашенно Паша Глотов, гася рубиновый огонек. - Этого нельзя публиковать…

- Вот те хрен! - Демонски всхохотнув, Алексей наполнил рюмки. Мужчинам - водку, даме - сухое. - Это почему же?.. Опять цензура?

Паша моргал, двигал ушами и вообще собирался с мыслями. Пришлось сначала выпить и закусить.

- Н-ну, видишь ли… - несколько неуверенно попробовал объясниться он. - Во-первых, того, что ты рассказываешь, не может быть…

- …никогда! - язвительно завершил его фразу Алексей. - То есть, иными словами, я - псих. Так?

Но Паша Глотов уже обрел присущую ему стремительность и самоуверенность в суждениях.

- Ты - очевидец, - изрек он. - А одному очевидцу, сам понимаешь, веры нет. Ты был под впечатлением момента, что-то не так понял, чего-то не углядел наконец… Пока ты говорил о райотделе - никаких претензий! Запертая камера, ментовский беспредел, невидимые убийцы… То, что доктор прописал!.. Но вот эта твоя байка с вернувшейся оплеухой… и вообще сама трактовка событий…