Искры на ветру (СИ) - Карпов Илья Витальевич

Таринор замолчал, но и Дунгар не вымолвил ни слова. Кружка застыла в дюйме от его губ, а сам он завороженно ждал продолжения рассказа.

— Я замахнулся, ударил и голова короля покатилась к ногам Эдвальда. Ну, а дальше всем всё известно, он схватил её за волосы и отправился на балкон показать всем, что война окончена. Когда об этом прознали имперцы, они казнили пленных. Король поддался мести и обрёк на смерть сотни людей.

— Его тоже можно понять, Таринор, — наконец сказал гном. — Эркенвальд убил его сестру, Мерайю…

— Её убили роды. А три раза до того дети рождались мёртвыми. Я, конечно, не повитуха, но сомневаюсь, что королева вообще была способна родить.

— В замке говорили, король изводил её ревностью.

— Разве на то не было оснований? Его жена родила рыжего мальчишку. Или об этом в замке не говорят?

— О чём там только не говорят, — вздохнул Дунгар, — я сам общался с повитухой, что принимала роды. Когда она увидела цвет волос ребёнка, её будто молнией пришибло. Страшнее, говорит, ей ни до, ни после не было. К слову, король хотел назвать сына Эдельбертом, в честь своего давнего предка-завоевателя, и его приближённые об этом прекрасно знали. Конечно, дети гибнут при рождении, такое не редкость, но в таком случае их всё же нарекают задуманным именем… Вот только тот ребёнок оказался погребён безымянным. Видать, у короля были серьёзные основания нарушить такую традицию. Не думаю, что дело в приписываемом ему безумии.

— Вот видишь, — сказал Таринор. — Недаром Эркенвальд приказал лорда островов Миррдаэн выдать сына для казни. К слову, что та повитуха говорила насчёт короны? Болтают, мол, король убил ей дитя.

— Байка, разумеется, — пожал плечами гном. — И притом байка глупая, ведь короны на нём тогда вообще не было. Король надевает её только по случаю, но откуда голытьбе об этом знать? Кто-то ляпнул, другой подхватил и понеслось…

— К тому же, если бы он действительно хотел убить младенца, наверняка справился бы и собственными руками.

— Даже представлять такое не хочу… — скривился гном. — Но всё же, сделай он иной выбор, жену можно было спасти.

— Может и так, Дунгар, — печально произнёс Таринор. — Эдвальд ещё говорил, что в Одерхолде живы остались бы и мать, и дитя. Но, думается мне, от горя он переоценивал мастерство тамошних повитух, а лекари Чёрного замка сделали всё, что могли. Всё-таки речь о королеве, а не о кухонной девке. Да и на переговорах король Альберт клялся, что они сделали всё возможное. Я видел, как слёзы стояли в его глазах, когда он об этом говорил. Понимаю, это может тебя не убедить, как не убедило тех, кто был на тех переговорах, так что расскажу тебе ещё кое-что. До сих пор об этом знали всего двое, я и Эдвальд. Нам двоим довелось услышать последние слова короля.

— Что же он такого сказал? — от любопытства гном нахмурил брови, приоткрыл рот и даже чуть привстал со скамьи.

— Он повторял эти слова с того момента, как мы вошли в покои. И даже когда я уже занёс меч над шеей короля, за мгновение до его смерти, я услышал шёпот: «Прости меня, Мерайя.» — такими были последние слова Альберта Эркенвальда. Его смерть обрекла на гибель сотни заложников, многих из которых я знал. Отличные были парни… Да и потом, хоть король и не был безгрешным, но точно не заслужил остаться в истории чудовищем. В конце концов, ошибка Альберта стоила двух жизней, а то, что устроил Эдвальд, унесло куда больше.

Гном молча взглянул на стол и пригладил бороду, обдумывая сказанное наёмником. После этого он снова взглянул на Таринора, вздохнул и промолвил:

— Ты выполнял приказ. И виноват не больше, чем меч, который отсёк бывшему королю голову. Так или иначе, Эркенвальд уже был обречён. Единственное, что ты мог сделать — это составить ему компанию, но вряд ли ты этого хотел.

— Твоя правда, Дунгар. Этого я не хотел совсем. И всё же тот день не даёт мне покоя. Мог ли я что-то изменить и выбрать меньшее из двух зол? И какое зло было меньшим на самом деле?

— Вот чего я не люблю, Таринор, так это моральные дилеммы и философские споры. Невозможно всегда поступать правильно, уж поверь мне. Слишком часто в этом мире платят жизнью за честь и идеалы. И слишком редко это бывает оправданным.

— Не спорю. В общем, после этого я ушёл со службы.

— Так просто? Взял и ушёл?

— Я ведь не рыцарь, в вечном служении не клялся. Война закончилась, а я не хотел больше быть мечом в руках Однорукого. На военных собраниях Эдвальд часто говорил о долге перед страной, о независимости, о наследии предков, но только в тот самый момент в покоях королевы мне стало ясно, что вся эта война, все эти смерти были лишь ради того, чтобы один человек мог отомстить другому и отнять у него власть.

— Не слишком ты был сообразителен, — беззлобно заметил Дунгар. — Обычно войны ради того и затевают.

— Я был молод и глуп. Верил, что Эдвальд действительно ищет справедливости и что он имеет на то полное право. По-хорошему, всё должно было стать ясно уже после битвы на Руке лорда, когда он решил пойти на столицу, вместо того чтобы идти отбивать у имперцев собственный замок. А ведь там в заложниках держали Эрвина, его племянника. В итоге, когда имперцы в Одерхолде узнали, что король обезглавлен, они жестоко убили несчастного парня. Позже кого-то из них, конечно, выследили и казнили, но Эрвина Одеринга это к жизни не вернуло. Таким вот человеком был его величество в годы войны, а теперь, столько лет спустя мне приходится обращаться к нему за помощью. Успокаивает только то, что дело того стоит: Рейнары должны мне целое состояние.

— Так и знал, что дело тут не просто в желании помочь бедной девушке, — усмехнулся гном. — Ну что ж, я могу лишь пожелать тебе удачи. Король сейчас уж точно не тот человек, о котором ты рассказал. У меня есть кое-какие связи при дворе, и они говорят о бледной тени былого Эдвальда Одеринга. Будто бы он теперь помутился умом. И паранойя, о которой ты говорил, похоже, с годами только усилилась. Его величество не ляжет спать, пока не убедится, что у двери дюжина стражников не караулит. Окна в его спальне закрыты на стальной засов. К тому же стал набожным до ужаса.

— Вот уж что действительно не похоже на Эдвальда. Сколько его помню, он проклинал епископа Одерхолда, что предал его в начале войны, а заодно и всех прочих церковников.

— Если б ты из-за такого проиграл битву, тоже бы проклинал. Говорят, первым его королевским приказом было повесить того епископа перед столичным Храмом, где тот скрывался. Я в те годы в Ригене был, так что точно не скажу.

— Не таким был первый его приказ, — улыбнулся Таринор. — Первым делом он приказал мне молчать о том, что произошло в покоях королевы в тот день. И, похоже, спустя семь лет я, наконец, его нарушил. Даже как-то полегчало.

— Предлагаю за это выпить!

Гном наполнил обе кружки, и они с наёмником с удовольствием пригубили ароматную алую жидкость.

— И впрямь неплохое вино, — заметил Таринор. — Как по мне, правда, кисловатое.

— Эх, чего б понимал… — махнул рукой Дунгар. — Ну так вот, про короля-то. Он нынче каждый день исповедника требует, всё кается в чём-то. С женой, говорят, вовсе спать перестал, а ведь у него только дочь, сыновей нет. Да и не только с женой, вообще ни с кем! Увеселительных мероприятий не проводит, даже на охоту ездить перестал. Не так давно был его день рождения, так он даже вшивой пирушки не закатил! Проторчал весь день в Храме за молитвой. Тьфу! Вот при Эркенвальдах, помнится, такие пиры случались, столы разве что не ломились от кушаний…

— Наверное, такие праздники стоят немалых денег.

— Это ты верно подметил. Скажу по секрету: корона задолжала нашему банку круглую сумму ещё при Эркенвальдах. Теперь же этот долг унаследовал Эдвальд Одеринг, вот только возвращать его не очень-то собирается. Юргент Драйберг этим вопросом уже всерьёз обеспокоен, собственно, потому и отправился в Риген. Как бы скандала не случилось или, чего доброго, новой войны… Налоги растут год от года, уж не знаю, куда у них деньги деваются. Да и кто у них нынче при казне? Явос Таммарен! Вот в Высокий дом-то, я чую, и уходят энгатские денежки, а оттуда на юг, к купцам, обвешанным золотом. Чёрт знает, что творится… — гном провёл ладонью по лицу. — Ладно, тебе всё же стоит прикорнуть с дороги, Таринор. Завтра будем вас с Рией в порядок приводить, а то в таком виде ко двору точно не пустят.