Запылали новые факелы. Выкатили бочонок вина, раскладывали снедь, натаскали воды из-под водопада. Умывали руки. Фарамиру поднесли медный таз и белоснежное полотенце.
– Разбудите гостей, – сказал он, – и подайте им умыться Время ужинать.
Фродо сел, зевнул и потянулся. Сэм недоуменно уставился на рослого воина, склонившегося перед ним с тазиком воды.
– Поставьте его на пол, господин, если можно! – сказал он. – И вам, и мне удобнее будет.
К веселому изумлению окружающих, он окунул в тазик голову и, отфыркиваясь, поплескал холодной водой на шею и уши.
– У вас всегда моют голову перед ужином? – спросил воин, прислуживающий хоббитам.
– Да нет, обычно-то перед завтраком, – сказал Сэм. – Но ежели сильно не выспался, обдай голову холодной водой – и расправишься, что твой салат от поливки. Ф-фу-у! Ну, теперь авось не засну, пока не наемся.
Их провели и усадили рядом с Фарамиром на покрытые шкурками бочонки, куда повыше скамеек, на которых разместились люди. Внезапно все встали, обратились лицом к западу и с минуту помолчали. Фарамир сделал знак хоббитам поступить так же.
– Перед трапезой, – сказал он, садясь, – мы обращаем взор к погибшему Нуменору и дальше на запад, к нетленному Блаженному Краю, и еще дальше, к Предвечной отчизне. У вас нет такого обычая?
– Нет, – покачал головой Фродо, чувствуя себя неучем и невежей. – Но у нас принято в гостях перед едой кланяться хозяину, а вставая из-за стола, благодарить его.
– Это и у нас принято, – сказал Фарамир.
После долгой скитальческой жизни впроголодь, в холоде и грязи, ужин показался хоббитам пиршеством: золотистое вино, прохладное и пахучее, хлеб с маслом, солонина, сушеные фрукты и свежий сыр, а вдобавок – чистые руки, тарелки и ножи! Фродо и Сэм живо уплели все, что им предложили, не отказались от добавки, а потом и еще от одной. Вино приободрило их, и на сердце полегчало – впервые после Кветлориэна.
После ужина Фарамир отвел их в полузанавешенный закуток. Туда принесли кресло и две скамейки. В нише горела глиняная лампада.
– Скоро вам захочется спать, – сказал он, – особенно досточтимому Сэммиуму, который не смыкал глаз до самого ужина: то ли сберегал свой голод, то ли оберегал от меня хозяина. Однако после обильной еды, да еще с отвычки, лучше превозмочь сон. Давайте побеседуем. Вам ведь есть что рассказать о своем путешествии от Раздола. И не мешает поближе познакомиться с той страной, куда вас забросила судьба. Расскажите мне о брате моем Боромире, про старца Митрандира и про дивный народ Лориэна.
С Фродо сон соскочил, и он был очень не прочь поговорить. Но хотя вкусная еда и доброе вино развязали ему язык, он все же не распускал его. Сэм сиял благодушием и мурлыкал себе под нос, но сперва только слушал Фродо и усиленно поддакивал.
О многом поведал Фродо, умалчивая о Кольце и о назначении Отряда, расписывая доблести Боромира – в бою с волколаками Глухомани, в снегах Карадраса, в копях Мории, где сгинул Гэндальф. Фарамира задел за живое рассказ о битве на Мосту.
– Не по душе Боромиру было бежать от орков, – сказал он, – да и от того свирепого чудища – Барлогом ты его назвал? – пусть даже и последним, прикрывая остальных.
– Он и был последним, – сказал Фродо. – Арагорн шел впереди: он один знал путь, кроме Гэндальфа. Не будь нас, не побежали бы ни он, ни Боромир.
– Быть может, лучше бы он погиб вместе с Митрандиром, избегнув злой судьбины за водопадами Рэроса, – сказал Фарамир.
– Может быть. Но расскажи, как обещал, о превратностях ваших судеб, – сказал Фродо, опять уходя от опасного оборота беседы. – Мне хотелось бы услышать о Минас-Итиле и об Осгилиате, о несокрушимом Минас-Тирите. Есть ли надежда, что он выстоит в нынешних войнах?
– Есть ли надежда, говоришь? – переспросил Фарамир. – Давно уж нет у нас никакой надежды. Может статься, меч Элендила, если он и вправду заблещет, возродит ее в наших сердцах и срок нашей черной гибели отодвинется, но ненадолго. Разве что явится иная, неведомая подмога – от эльфов иль от людей. Ибо мощь Врага растет, а наша слабеет. Народ наш увядает, и за этой осенью весне не бывать.
Некогда нуменорцы расселились по всему приморью и в глубь Материка, но злое безумие снедало их царства. Одни предались лиходейству и чернокнижию, другие упивались праздностью и роскошью, третьи воевали между собой, пока их обескровленные уделы не захватили дикари.
Гондор обошло стороной поветрие черной ворожбы, и Враг, да не будет он назван, в почете у нас не бывал. От века славилось древней мудростью и блистало гордой красой, двойным наследием Заокраинного Запада, великое княжество потомков Элендила Прекрасного. Оно и поныне сверкает отблесками былой славы. Но гордыня подточила Гондор: в надменном слабоумии властители его мнили, будто Враг унялся навеки, изгнанный и недобитый Враг.
Смерть витала повсюду, ибо нуменорцы, как и прежде, в своем древнем царстве, оттого и погубленном, чаяли земного бессмертия. Князья воздвигали гробницы пышней и роскошней дворцов; имена пращуров в истлевших свитках были слаще их уху, нежели имена сыновей. Бездетные государи восседали в древних чертогах, исчисляя свое родословие, в тайных покоях чахлые старцы смешивали таинственные эликсиры, всходили на высокие холодные башни и вопрошали звезды. У последнего князя в колене Анариона не было наследника.
Зато наместники оказались дальновиднее и удачливее. Мудро рассудив, они пополнили свои рати крепкими поморами и стойкими горцами Эред-Нимрайса. И примирились с горделивыми северянами, вечной грозой тамошних пределов, народом, исполненным неистовой отваги, нашими дальними родичами, в отличие от восточных дикарей и свирепых хородримцев.
И во дни Кириона, Двенадцатого Наместника (мой отец – двадцать шестой), они явились к нам на подмогу и в жестокой битве на Келебранте наголову разгромили вторгшиеся с севера полчища наших врагов. Мы их зовем мустангримцами, коневодами-наездниками; им был дарован навечно дотоле пустынный степной край Клендархон, который стал с той поры называться Ристанией. А они учинились нашими верными союзниками, не раз приходили нам на выручку и взяли под охрану северные наши пределы и Врата Ристании.
