Я думал что единственной поэзией Адем, которую я слышал были: несколько отрывков от старого вышивальщика шелком и история Шейн о лучнике.
Это было не так много, чтобы продолжить.
Я думал о тех словах, что я знал и их звучании.
Я почувствовал резко отсутствие моей лютни.
Вот почему у нас есть музыка, в конце концов.
Слова не всегда могут передать то, что нам нужно, в отличие от нее.
Музыка нужна тогда, когда пропадают слова.
Наконец, я нервно огляделся, радуясь, что только рассеянная горстка людей оставалась в столовой.
Я наклонился к ней и сказал:
Дважды опасна Пенти
Но не мечом, как продолжением руки,
Изгибом рта нежнее всех цветов,
Разящим сердце с десяти шагов.
Она снова улыбнулась и в этот раз она сделала, как я сказал.
Я почувствовал ее остроту в своей груди.
У Фелуриан была красивая улыбка, но она была старой и знающей.
Улыбка Пенти сияла, как новенький пенни.
Она была как свежая вода для моего иссушенного, уставшего сердца.
Сладкая улыбка молодой женщины.
Не было ничего лучшего в мире.
Она стоит больше, чем соль.
Что-то в нас заболевает и умирает без нее.
Я уверен в этом.
Такая простая вещь.
Как странно.
Как чудесно и странно.
Пенти закрыла глаза на мгновение, ее рот бесшумно двигался, как будто она выбирала слова для своего стихотворения.
Затем она открыла глаза и сказала на атуранском.
Как ветка горящий,
Квоут говорящий.
Но рот, что угрожает сапогами
Открыл, что он танцующий медведь.
Я улыбнулся достаточно широко, чтобы сделать моему лицу больно.
- Это прекрасно, - честно сказал я.
- Это первое стихотворение, когда-либо созданное обо мне.
***
После моего разговора с Пенти я чувствовал себя значительно лучше.
Я не был уверен, является ли то, что у нас с ней было флиртом, но это было не важно.
Для меня было достаточно знать, что есть, по крайней мере один человек в Хаэрте, который не хочет, чтобы я умер.
Я пошел к дому Вашет, как обычно делал после еды.
Наполовину я надеялся, что она встретит меня, улыбкой и сарказмом, а неприятности утра мы молча оставим позади.
Другая половина меня боялась, что она откажется говорить со мной вовсе.
Когда я преодолел подъем, я увидел, что она сидит на деревянной скамье возле ее двери.
Она прислонилась к грубой каменной стене своего дома, как будто она просто наслаждалась дневным солнцем.
Я глубоко вздохнул и выдохнув, почувствовал себя расслабленным.
Но когда я подошел поближе, я увидел ее лицо.
Она не улыбалась.
Также не надела она и маску бесстрастного Адем.
Она смотрела на мое приближение с выражением, мрачнее, чем у палача.
Я заговорил, как только я подошел достаточно близко.
- Вашет, - сказал я искренне.
- Я...
Оставаясь сидящей, Вашет подняла руку и я перестал говорить так быстро, как если бы она ударила меня по рту.
- Извинения сейчас не имеют особого значения, - сказала она, и голос ее был плоским и холодным, как слюда.
- Всему, что бы ты ни сказал, на данный момент доверять нельзя.
Ты хорошо меня знаешь, и знаешь, что я действительно разозлена, поэтому ты находишься в тисках страха.
Это означает, что я не могу доверять любому слову сказанному тобой, потому что оно сказано из страха.
Ты умный, обаятельный и лжец.
Я знаю, что ты можешь согнуть весь мир своими словами.
Поэтому я не желаю тебя слушать.
Она переменила положение на скамье, а затем продолжила.
- Ранее я заметила в тебе мягкость.
Это редкая вещь в таком молодом человеке и это было большей частью того, чем ты убедил меня, что стоишь обучения.
Но по прошествию дней я увидела кое-что еще.
Некоторые другие лица, которые далеки от мягкости.
Я отклонила их, как мерцания ложного света, думая, что это хвастовство молодого человека или странные шутки варвара.
- Но вчера, когда ты говорил со мной, до меня дошло, что мягкость была маской.
И это другое наполовину видимое лицо было темным и беспощадным, оно было настоящим лицом, скрывающимся под ним.
Вашет посмотрела на меня долгим взглядом.
- Есть что-то тревожное внутри тебя.
Шейн видела это в твоих разговорах.
Это не отсутствие Летани.
Но это делает мое беспокойство большим, а не меньшим.
Это означает, что в тебе есть что-то глубже, чем Летани.
То, что Летани не может исправить.
Она встретилась со мной глазами.
- Если это так, то я была неправа, обучая тебя.
Если ты был достаточно умен, чтобы показывать мне фальшивое лицо так долго, то ты представляешь опасность большую, чем просто школе.
Если это так, то Карсерет права, и тебя нужно быстрей убить, чтобы обезопасить всех участников.
Вашет поднялась, двигаясь, как будто она очень устала.
- Об этом я думала сегодня.
И буду продолжать думать долгое время этой ночью.
Завтра я приму решение.
Используй это время для того, чтобы привести в порядок свои мысли и сделай все, чтобы подготовиться показать лучшее в тебе.
Затем, не встречая мой взгляд, она повернулась и пошла в дом, тихо закрыв за собой дверь.
***
Какое-то время я бесцельно бродил.
Я пошел смотреть меч-дерево, надеясь, что я мог бы найти там Селин, но ее нигде не было видно.
Разглядываение дерева не сделало ничего, чтобы успокоить меня.
Не сегодня.
Так что я пошел в баню, где я пропитывал себя печалью.
Позже, в одном из зеркал, разбросанных в небольших комнатах, я поймал первый взгляд на свое лицо, после того, как Вашет ударила меня.
Половина моего лица была красной и опухшей, с синяками начинающими наливаться синим и желтым вокруг моей головы и линии челюсти.
У меня также был ободранный, начинавший наливаться чернотой глаз.
Когда я посмотрел на себя в зеркало, я почувствовал, как тихий гнев пробудился к жизни глубоко в моем животе.
Я решил, уставший беспомощно ждать, когда остальные решают, прогнать меня или оставить.
Я играл в их игру, узнавал их язык, был неизменно вежлив, а в ответ со мной обошлись, как с собакой.
Я был избит, надо мной глумились, а также угрожали смертью и еще худшим.
Я покончу с этим.
Поэтому я медленно направился вокруг Хаэрта.
Я посетил сестер-близнецов, разговорчивого кузнеца, и портного, где я купил мою одежду.
Я болтал дружелюбно, проводя время, задавая вопросы, и делая вид, что я не выглядел, как будто кто-то избил меня до потери сознания несколько часов назад.
Моя подготовка заняла много времени.
Я пропустил обед, и небо темнело, когда я вернулся в школу.
Я пошел прямо к себе в комнату и закрыл за собой дверь.
Затем я высыпал содержимое моих карманов на кровати, часть была куплена, некоторые украдены.
Две отличных мягких восковых свечи.
Длинный осколок хрупкой стали от плохо прокованного меча.
Катушка с кроваво-красной нитью.
Небольшая закрытая пробкой бутылка с водой из бань.
Я плотно сжал кулак вокруг последней.
Большинство людей не понимают, как много теплой воды содержится внутри него.
Вот почему я так долго ждал до кипения.
Несмотря на то, что обжигающе горячий бассейн, из которого я вытащил ее, был больше, чем в полумиле отсюда, то, что я держал в руке было лучше использовать для симпатии (прим. магии связывания), чем светящийся уголь.
Эта вода содержала в себе жар.
Я подумал о Пенти с приступом сожаления.
Тогда я взял свечу и начал крутить ее в моих руках, согревая ее моей кожей, смягчая воск и начал формировать из нее куклу.
Я сидел в своей комнате, думая темные мысли, когда погас последний луч с неба.
Я оглядел инструменты, которые я собрал, и знал глубоко в своем животе, что иногда ситуация становится настолько запутанной, что слова бесполезны.
Какой другой вариант у меня был теперь, когда слова не смогли мне помочь?
