Сколько стоит корона (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна

До конца охоты оставался еще день, поэтому Ойстера тени заперли в одной из карет и установили дежурство. Сам он вряд ли бы попытался сбежать -- слишком был напуган самой мыслью о том, что его жирной туше может быть причинена боль. Но сообщники, если бы узнали о его откровениях, могли бы попытаться вытащить его -- или же убить.

Когда его увели, а Джил, все время прятавшийся где-то в складках шатра, споро принялся оттирать наглядные (и дурнопахнущие) свидетельства ужаса милорда, Дойл вздохнул с определенным облегчением. Во всяком случае, остальных допрашивать можно будет в Красной камере, силами профессионалов пыточного дела.

Бросив мальчишке:

 -- И принеси потом поесть, -- Дойл вышел из шатра, дошел до одной из бочек с водой и тщательно вымыл руки и испачканный в крови кинжал, после чего направился к Эйриху.

В этот раз не было ни сомнений, ни яростных выкриков о том, что он сам может о себе позаботиться. Услышав все подробности, сильный, мощный король слабо опустился на стул и снял с головы тяжелую корону.

 -- Ближайшие советники...

 -- Именно они обычно и предают первыми, -- отозвался Дойл. -- Ты -- хороший король. Даже отличный. Но для них лучший король -- это тот, которого нет. И в этом плане сейчас очень удобное время.

 -- Из-за ребенка, -- кивнул Эйрих. -- Нет ничего проще: убить меня, провозгласить еще не рожденного младенца наследником престола, а самим составить регентский совет.

Сказав это, король нахмурился, поднял голову и спросил:

 -- Но они не могли не понимать, что ты этого не допустишь. Никогда.

 -- Меня уже пытались убить, помнишь? -- Дойл пододвинул себе табурет и тоже сел. -- Я все думал, зачем ведьмам меня устранять, да еще и так топорно. Но если это не ведьмы, а Королевский совет -- то все сходится. Покушение на меня сорвалось. И они... Я полагаю, они решили, что убить меня позже будет проще. Я сосредоточусь на охране королевы -- и стану отличной мишенью.

Какое-то время Эйрих молча смотрел перед собой, потом грохнул кулаком по своему стулу, подскочил и пнул его.

 -- Проклятье! Что еще им нужно? В стране мир, мы предотвратили голод, отлично идет торговля. Что им не так?

Дойл ничего не ответил и сделал вид, что не замечает буйств брата. Ему нужно было выплеснуть гнев. В детстве наследник престола, когда его что-то злило, заходился ревом. Повзрослев, он стал кричать и крушить мебель. Но Дойл подозревал, что это почти одно и то же. И реагировать нужно так же -- то есть никак.

Эйрих успокоился через пару минут. Поднял покореженный стул, снова уселся и нахлобучил корону. Криво.

 -- Я не могу повесить весь Королевский совет, Дойл.

Дойл согласно кивнул:

 -- Разумеется, не можешь. Хотя бы потому что Ойстера и еще парочку нужно не вешать, а четвертовать на площади.

На самом деле, он понимал, о чем говорил брат. Королевский совет составлял опору власти, ему верила чернь, на него возлагали надежды мелкие лордики. Вздернуть его всем составом -- значит показать, насколько непрочна была власть короля, раз он доверял изменникам. Но оставлять их в живых тоже было нельзя.

 -- Я допрошу каждого, -- сказал Дойл после некоторых раздумий. -- И, возможно, трое или четверо сумеют убедить меня в том, что заблуждались. Что им угрожали. Напугали. И что они любят короля больше жизни. Их мы отпустим, ты торжественно объявишь о прощении.

 -- Но..? -- Эйрих отлично слышал это "но" в его голосе.

 -- Разумеется, в течение ближайших двух лет с ними со всеми произойдут большие несчастья. Мир жесток. Люди умирают. Кто-то заболевает. Кто-то неудачно падает с лошади. Одного подло подстерегают грабители. Другого настигает удар меча ревнивого мужа, вступающегося за свою жену.

 -- А тем временем мы сможем собрать новый совет, -- продолжил за него Эйрих. -- Мне не нравится. Но я все равно не вижу другого выхода. Только...

 -- Да?

 -- Отложи аресты до возвращения в столицу. Большая охота священна.

 -- Я бы не обратил на это никакого внимания... -- заметил Дойл, -- если бы у меня было достаточно людей для перевозки двенадцати арестованных.

Он не боялся, что милорды сбегут. Слухи о поимке Ойстера еще не разошлись, а когда разойдутся -- никто из членов совета не отважится на побег, тем самым признавая себя виновным. Они будут ждать и надеяться, что сумеют оправдаться или откупиться, и утешать себя мыслями о том, что их, потомков старинных родов, не коснется рука правосудия.

Дойл вышел из королевского шатра с мыслью о том, что этот еще не кончившийся день вымотал его до предела. Но было еще одно дело, которое требовало завершения -- причем именно сегодня.

В лекарском шатре было темно, тихо и пусто, если не считать самого лекаря. Взгляд Дойла заметался от одного тюфяка к другому.

 -- Где леди Харроу?

Старик обернулся, поклонился и пробормотал:

 -- Леди со своей служанкой ушла два часа назад, сказала, что желает поговорить с вами, милорд.

В другой раз Дойл бы не поленился как следует встряхнуть этого дурака, который не должен был никуда выпускать свою пациентку, но сейчас у него не было на это ни сил, ни желания.

Вероятнее всего, леди Харроу подошла к его шатру как раз тогда, когда он беседовал с Ойстером, и не захотела им мешать. Поэтому Дойл почти без колебаний направился к ее личному шатру -- именно туда она должна была уйти, не пожелав возвращаться в лекарскую.

И действительно, в ее шатре горели пятна зажженных свечей, на фоне которых то и дело мелькала небольшая тень. Дойл приблизился и остановился в нерешительности. На мгновение представилось, что женщина уже разделась ко сну, и лежит сейчас, закутанная в одеяла и теплые шкуры. С непокрытыми волосами. На эту мысль тело отозвалось недвусмысленно и даже болезненно. Мотнув головой, он постарался вернуть себе трезвость мышления и занес руку для того, чтобы поскрести по ткани, но не успел -- полог приподнялся, и на улицу выглянула старуха-служанка с пустым ведром. Отшатнулась, увидев его.

 -- Лежи Харроу еще не легла?

 -- Леди собирается к вечернему пиру, милорд, -- ответила служанка хриплым, надломленным, старым голосом.

 -- Передай ей, что ее желает видеть милорд Дойл.

Оставив ведро, служанка вернулась в шатер. Дойл напряг слух и разобрал ее сообщение и последовавший ответ:

 -- Передай милорду, что я не расположена сейчас его видеть.

Старуха что-то добавила -- кажется, увещевательное, на что леди Харроу сказала громче:

 -- Мне все равно.

Опять старушечье бормотание. До Дойла донеслись слова "обещание" и "решение".

 -- Ты знаешь мое отношение. Никогда.

Теперь в бормотании ему удалось разобрать "время", "необходимость" и "долг". За ними последовала тишина. Потом резкое:

 -- Застегни платье.

Дойл поспешно отошел на несколько шагов от шатра, и спустя минуту на улицу вышла леди Харроу. Дойл поклонился ей -- во всяком случае, обозначил поклон -- и спросил:

 -- Надеюсь, вы не смертельно заскучали в лекарском шатре.

Он подозревал, что она чувствует себя обиженной -- он воспользовался ее помощью, совершенно неоценимой, а после оставил скучать в компании ворчливого старика на половину дня.

 -- Нет, -- ответила она кратко и почему-то раздраженно.

Он вспомнил ее рассказ о том, как эмирский лекарь в доме отца учил ее и развлекал, пока она была ребенком, и прибавил:

 -- Не обижайтесь -- я весьма ценю лекарское дело.

На ее губах так и не появилась ожидаемая улыбка, а глаза по-прежнему были холодными, и в них чувствовалось что-то еще. Что-то близкое к презрению или раздражению -- хотя еще несколько часов назад, неся ее на руках, Дойл готов был поклясться, что читал в них уважение и, возможно, даже симпатию. Непроизвольно сжалась в кулак здоровая рука.

 -- Вы хотели видеть меня, милорд Дойл, -- произнесла она сухо. -- И что-то мне сказать.

Она поджала губы, так что они стали еще тоньше, чем были в тот день, когда Дойл с тенями обыскивал ее дом. Что-то произошло за время второй охоты, допроса и последующей беседы с Эйрихом. Дойл сделал небольшой шаг вперед, чтобы отчетливей видеть лицо леди Харроу в наступивших серых сумерках. Она словно непроизвольно отшатнулась -- совсем несильно, но слишком заметно. Так, как отшатывались от него все женщины, всегда.