Сыскарь чародейского приказа - Коростышевская Татьяна Георгиевна

Я вернулась в комнату, растянулась на постели, засунув очки под подушку, и уже почти было задремала, потому что после сытной трапезы поспать — самое то. Мысли в голове шевелились простенькие, необязательные — я немножко подумала о несправедливости, о мужской гордыне, о том, какие у шефа белые и гладкие плечи, о пауках, которые снятся мне непрестанно почти каждую ночь.

А вот интересно, шеф сказал, что у всех чародеев из его списка есть алиби на момент убийства «вдовы Жихаревой», а потом перенес меня с собой на много верст в подвал приказа. Тогда что такое алиби для чародея, если он за пару мгновений может в любом месте оказаться? Ничто! Значит, если бы меня от дела не отодвинули, как бы я это самое дело распутывала? Думай, Геля, тебе голова для этого дадена!

Я бы разделила его на несколько «нитей». Первая — чародейская. Тут я пока не знаю, как подступиться, тут бы мне консультация понадобилась. Вторая ниточка — любовная. Я бы вызнала про всех мужчин, с которыми «Жихарева» дружбу водила, и сравнила бы списки — чардеев и любовников. Только вот все это и без меня уже сделали, в этом я уверена.

Третье. Венера из Парижа. Что у нее с покойной Анной Штольц общего? Мамаев? Кстати, и эту ниточку из рук выпускать нельзя, хотя она настолько явная, что просто не может быть верной.

Четвертая. Коляска разбойного приказа…

Пятая…

Нитей было уже много, я не могла их все держать в голове одновременно. Может, потому и заснула. И мне, конечно же, приснился паук, только теперь пауком тем была я. Я сплетала ниточку за ниточкой, скрепляя обрывки знаний. Купец Жихарев, несчастная Анна, Мамаев, Петухов, Толоконников, шеф — всем находилось место в моей паутине. И мне было очень правильно и спокойно, я методично плела свою сеть и знала, что через какое-то время, пусть не сразу, ответ для меня станет очевиден.

Жаль, что я обо всем этом забыла, когда проснулась.

— Я тебе говорил, она тут! — орал кто-то над ухом. — Пусти, аспид! Рука! Ай!

— И зачем ты ее сюда притащил, окаянный? — басил Зорин. — Покалечил нам красавицу?

— Тише говорите, — увещевал Эльдар. — Семушка за стенкой, услышит, нам всем мало не покажется!

— Я ее без сознания на каретном дворе нашел, — оправдывался неклюд. — В кровище!

— У меня еще ожоги были, — сообщила я, не открывая глаз. — Как от гусеницы ядовитой.

— Чавэ! — Бесник потрогал меня за нос. — Бледненькая какая…

Я надела очки, села на кровати и строго проговорила:

— Что за балаган, господа, вы здесь устроили? Проявите уважение к страдальцам, обитающим в этой… обители!

Обитающим в обители! Перфектно, Геля! Твой учитель словесности велел бы тебе стоять в углу на горохе за эдакие экзерсисы.

— А зачем ты неклюдский пояс надел, Ванечка? — уже спокойнее спросила я Зорина, заметив у него под сюртуком знакомые серебряные пластины.

— Я с его помощью этого вон, — Зорин махнул в сторону неклюда, — искал.

— Далеко же ты меня искал, чардей, — скривился Бесник. — Ровно до вашего приказного дневального. Я, чавэ, — неклюд обернулся ко мне и опустился на краешек кровати с таким видом, будто дело обычное и у нас с ним так общаться давно заведено, — отмечаться в приказ пришел. Стою, значит, имя свое в книге отмечаний корябаю, тут налетают на меня эти два разбойника и давай пытать.

— Допрашивать! — возразил Зорин.

— Пытать! — припечатал неклюд и вытянул вперед руку, демонстрируя синяк на запястье. — С угрозами и членовредительствами!

— Это у них стиль такой в приказе, — успокоила я Бесника, припомнив, как мне лично угрожал Крестовский. — Ну не до смерти же тебя запытали. Значит, ты меня, получается, спас?

— Получается.

— Спасибо. А когда ты меня на каретном дворе нашел, ты никого больше там не видел?

— Тень? Морок? — Бесник пожал алыми плечами. Страсть собеседника к вырвиглазным цветам сорочек меня несколько фраппировала. — Да я там, честно говоря, не присматривался и не принюхивался. Запах был гадостный, будто… — неклюд поводил глазами из стороны в сторону, — будто и не человек там был.

— Понятно, — ввернула я любимое шефово словечко.

Если бы мне ничем таким в приказе заниматься не запретили, я бы первым делом каретный двор обыскала. Орудие, так сказать, преступления найти попыталась. Дубина? Отравленная гусеничная дубина! Только что придуманный предмет меня немало вдохновил.

Мамаев с Зориным тем временем попытались обустроиться для беседы. На кровати места для них не оставалось, Эльдар уселся на подоконник, Иван просто прислонился к стеночке, бормоча под нос что-то недовольное.

— Документы мне захватили? — спросил появившийся на пороге Крестовский.

— Что ж вы всей честной компанией к барышне-то ввалились? — Лекарь Матвей Кузьмич тоже не желал остаться в стороне.

Зорин порылся во внутреннем кармане сюртука и достал трубочку бумаг:

— Вот все, что под руку попало.

Шеф зашуршал документами, высокомерным жестом согнал с моей кровати Весника и занял его место. Я почувствовала себя крайне неуютно, поискала глазами, на ком бы свой взор успокоить, и выбрала лекаря. Матвей Кузьмич смотрел сурово, почему-то не на нарушителей лазаретного спокойствия, а на меня, страдалицу.

— Кхм… — кашлянула я значительно. — Тут лекарь велел мне Веснику кое-что рассказать.

Все, кроме шефа, погруженного в чтение, навострили ушки.

— Что, чавэ?

— Я не чародейка!

— И чего?

— А того, что ты тут лекарю начальственному три бочки арестантов про наше обручение наплел, и Матвей Кузьмич беспокоится, что негоже тебе с простецкой барышней шашни крутить.

— Так я и не имел ничего такого в виду. — Неклюд пригладил ладонью свою эспаньолку. — Ну так, для красного словца приврал.

Мне стало немножко обидно, самую чуточку, и только мои высокие суфражистские идеалы остановили готовые сорваться с губ злые слова. Ну и еще смех шефа — веселый, но оттого мне еще более обидный. Я перевела пылающий праведным гневом взор на начальство. Начальство ржало, аки конь.

— И два раза провернув, — непонятно хохотнул Крестовский напоследок и отложил бумаги. — А вы, Попович, вообще скорописи не обучались?

Я еще прибавила градус праведного гнева и промолчала со значением.

— И в каждом слове по три ошибки!

«А хорошо, что мне на службе револьвера не выдали, — подумалось мне вдруг. — А то бы любовались мы сейчас на аккуратную дырочку меж золотистых львиных бровей».

— И что у вас за ненависть к букве «ять»? — Шеф не догадывался о нависшей над ним опасности.

— Она у меня западает, ваше высокородие. Починка пользованных самописцев в чародейском приказе оставляет желать лучшего.

— Вот этим вы в первую очередь и займетесь. — Начальство, видимо, решило меня добить сегодня унижением. — Почините самописец, затем, — шеф положил мне на грудь, прямо поверх простыни, документы, — перепечатаете протокол допроса без единой ошибки. Вы поняли, Попович?

— Так точно, — кисло ответила я.

— Когда вас отсюда отпускают? — Сапфировые очи Крестовского посмотрели на лекаря.

— Мы вечером хотели, — сказал Матвей Кузьмич. — Ну да раз такое дело, а барышня ваша здорова, то можно и сейчас. Тем более что кавалеров барышню сопроводить у нас преизбыток.

Преизбыток моих кавалеров демонстрировал желание меня сразу же упаковать и транспортировать как можно дальше из белоснежных стен лазарета.

— Одежду мне хоть вернут?

— Конечно, голубушка. — Матвей Кузьмич так хотел от меня избавиться, а со мной и от набившихся в комнату чардеев и прочих волшебных сущностей, что ринулся в коридор, закричал там вполголоса, призывая служителей.

Крестовский поднялся с моей постели:

— Пока Попович будет здесь прихорашиваться, вы, орлы, за мной!

Видно, Бесник себя орлом не считал, потому что за мужчинами не последовал.

— Не берегут они тебя, — проговорил задумчиво, когда за чардеями закрылась дверь.

— А чего меня беречь? Чай, не сахарная. Но ты бы тоже вышел, мне одеться надобно.