Жена Болотного царя - Огинская Купава

Я, уже почти привыкнув к языкозавязывающей речи хту-наа и даже не особо страдая от тяжести, чуть отстающего перевода, пожалуй, не ожидала, что мои несомненные таланты произведут такой фурор.

Оборотни были в шоке.

— Рагда, — негромко позвал Ксэнар, желая убедиться, что ему это не послышалось, — ты разговариваешь с ним?

Лучше бы я, конечно, ни в чем не признавалась, не кивала и не соглашалась работать переводчиком, но тогда еще я не знала, что меня ждет, а когда узнала, было уже поздно отказываться.

ГЛАВА Х. Бусы

Посиделки у камина притушили мою тревожность, спасали от мрачных мыслей и грустных воспоминаний. Тепло огня и покой бессмысленного разговора постепенно выгоняли забившее мое нутро стылое отчаяние.

Мне нравилось чувствовать себя частицей чего-то настолько особенного.

Казалось, даже Агнэ заметила, что я стала веселее и жизнерадостнее. По крайней мере, в курятник за яйцами из-под кур или в коровник за молоком из-под коров она больше не звала, желая так оригинально меня взбодрить.

Я научилась принимать как должное неразговорчивость Ксэнара, перестав видеть в этом холодность и замкнутость. Ну не любит эва болтать, что же теперь? Зато его брат с беседами справляется просто мастерски.

Способный поддержать, казалось, любую тему, Сэнар героически побеждал тишину и говорил, говорил, говорил. Иногда у него даже получалось вызвать на диалог Ксэнара. В такие мгновения угрюмый царь оживал.

Мне очень нравились эти мгновения.

Бывало и по-другому, когда Сэнар по каким-то причинам покидал нас — чаще всего чтобы пополнить запасы печенья или принести еще пару кусочков пирога, или пирожков, или еще какой-то невероятной выпечки, что готовила царская кухарка, — и тишина тогда казалась благом.

— Знаете, если бы у меня был настолько общительный брат, я бы тоже молчаливой выросла, наверное, — поделилась я как-то с Ксэнаром своим бестактным наблюдением.

Он лишь кивнул, признавая справедливость моих слов.

Больше мы не говорили, наслаждаясь короткими мгновениями тишины.

Не отдавая себе отчета, я приходила к огню залечивать свои раны. И они затягивались. Не все и не сразу, но с каждым новым утром жить становилось чуточку проще.

Мне, но не Агнэ.

Ее никто по ночам чаем не отпаивал и разговорами не исцелял. Зато почти каждое утро, аккурат в самое страшное время, когда до обеда оставалось еще около часа, а девочка уже была голодная и злая, ее донимала Вастэ.

Девушка казалась мне очень милой. Такой дружелюбной и доброй. Очень искренней…

Не умела я разбираться в людях. Прожив почти восемнадцать лет в окружении равных Вастэ в лживости, я так и не научилась отличать фальшь от искренности. Просто предпочитала избегать всех этих придворных игр, за что платила преступной простодушностью в некоторых важных жизненных ситуациях. Агнэ оказалась куда проницательнее меня, она видела Вастэ насквозь. Уж царевну, несмотря на ее юный возраст, точно не удалось бы застать врасплох.

Меня удалось.

Я не ждала укола и ничего не заподозрила, когда Вастэ, дождавшись, пока Иви выйдет из комнаты, отозванный Нэшем, вытащила из своей вязаной сумки, лежавшей у ножки стула, маленький Ксэнарток.

Протянула его мне она с широкой улыбкой.

— Вот, держи. Это тебе небольшой подарок.

— Мне? — опешила я. Повода для подарка, даже для небольшого, я не могла припомнить.

— Да. — Она требовательно качнула Ксэнартком. — Ну же, бери. Не обижай меня отказом.

— Спасибо. — Отложив книгу, которую читала, я приняла подарок. Теперь на занятия Агнэ я всегда брала с собой что-нибудь почитать, потому что преподаватели царевны, стоило им только приметить, что я сижу без всякого дела, тут же желали пристроить меня к уроку. Чтобы царевне не было скучно.

— Рагда, не открывай, — попыталась предостеречь меня Агнэ, когда я приняла подарок. — Вдруг там внутри паук? Или дохлая мышь.

Вастэ крепко сжала губы, сдерживая рвущиеся наружу злые слова, на мгновение улыбка пропала с ее лица, но быстро вернулась обратно. Натужная, если присмотреться…

Я не присматривалась. С осуждением глянула на Агнэ и получила в ответ хмурый взгляд.

Аккуратно развернув бумагу, я застыла.

В Ксэнартке, старательно отражая блеклый солнечный свет резкими гранями, лежали красные бусы. Не те, в которых меня с Болотным царем «женили», не крашеное дерево, а настоящее стекло. Цветное. Даже красивое.

— Когда увидела вчера на торжище, сразу о тебе вспомнила, — разливалась медом Вастэ, но я ее почти не слышала.

Я сидела оглушенная и едва дышала.

«А ведь все только начало заживать», — промелькнула злая мысль.

— Рагда? — позвала обеспокоенная Агнэ. — Все хорошо? Ты побледнела?

Ничего не было хорошо, какая-то бессмысленная горсть стекла умудрилась вернуть меня туда, на границу Топи, и привязать к дереву.

— Мне не идет красный, — невпопад ответила я, поднимая глаза на Вастэ.

— Какие глупости. — Голос ее был мягок и тягуч, а улыбка не сходила с четко очерченных губ. Казалось, улыбку намертво прибили к этому юному прекрасному личику. Всю ее расчетливую натуру матерой хищницы выдавал лишь взгляд. Сейчас, забыв об осторожности, она позволила мне увидеть всю себя. — Давай, примерь.

Вастэ знала, кем я прибыла в эту деревню, и хотела ткнуть носом в мой статус жертвы. Едва ли надеялась, что я пойму, но решила не отказывать себе в удовольствии. И сейчас, заметив мое состояние, она торжествовала.

Мое разгромное поражение стоило всего несколько медяков.

Но за что? Я же ничего плохого ей не сделала… пока.

— Рагде нехорошо, — беспокойный голос Агнэ был едва различим, — ей не твои стекляшки нужны, а Ллэт.

Вастэ не слушала, она нетерпеливо взяла бусы, будто только и ждала такой возможности, качнулась ко мне, красная нить в ее руках показалась мне удавкой.

— А день так хорошо начинался, — не своим голосом сказала я и отказалась сдерживаться.

Бусы полетели в сторону, а мы с Вастэ на пол. Я была Ксэнарху и как могла пользовалась своим преимуществом. Кусалась, царапалась, рвала волосы и пару раз ударила ее вскользь. Во мне было слишком много злости. Я подавляла ее, сколько могла, запирала на все замки, держала в самом темном месте и… зря Вастэ решила надо мной посмеяться.

Сначала она кричала и отбивалась. Недолго.

Агнэ бегала вокруг, просила меня успокоиться, не рискуя хватать за руки, молила образумиться, пыталась запугать меня последствиями.

Мне было все равно.

На шум подоспели эва, кто-то совершенно необдуманно попытался оттащить меня за плечи. Я заехала ему затылком в лицо и получила возможность еще несколько раз ударить. Когда нас все же разняли, Вастэ только тихо подвывала. Получив свободу от меня, она скрутилась на полу клубком и громко зарыдала, закрывая голову руками.

— Успокойся, ненормальная! — рявкнул Нэшар. Он держал крепко, не позволяя мне выкрутиться из его рук. На полу сидел Иви, зажимая разбитый нос ладонью — рукав его белой рубашки и вся грудь были залиты красным, между пальцами сочилась кровь. Бледная Агнэ, тяжело дыша, стояла рядом с ним.

— С ума сошла? — спросил Нэш, когда я перестала вырываться и обвисла в его руках. — Ты что натворила?

— А что я? Это она, — хрипло огрызнулась я. Безумие покинуло мое тело, стало холодно. Дрожь рождалась где-то в опустевшей груди и расходилась по всему телу. Болели руки, ныли пальцы и плечи. Щеку и лоб саднило — Вастэ успела меня немного потрепать еще в самом начале. — Пусть замолчит. Бесит.

Лишь чуть позже, в библиотеке перед Ксэнаром, когда окончательно пришла в себя, я поняла, что замолчать тогда Вастэ не могла. В сведенных пальцах я сжимала выдранную прядь длинных русых волос с характерной для эва прозеленью.

Перед царем на столе лежали бусы, которые он очень внимательно изучил, прежде чем обратиться ко мне.

— Ты понимаешь, что натворила?

— Выпустила пар. — Взрыв чувств обессилил меня, на смену сжигающей ярости пришло холодное безразличие. Но я знала — это ненадолго, скоро должно было стать совсем плохо. Спасала лишь слабая надежда, что после всего этого наконец наступит покой.