Змейские чары - Осояну Наталия

Там и подцепили проклятие, видать.

Надо было мне тогда…

Эх, ладно. Спасибо за вино.

Согрелся? Отдохнул? Ступай своей дорогой и радуйся, что она у тебя есть.

А я… я тут посижу.

Те, кого нет (продолжение)

Что-то вновь происходит со временем.

Оно начинает спотыкаться, а потом замирает.

Кира видит дом змеев снаружи и вблизи, каким еще ни разу его не видела. Он приближается, и в четырех высоких окнах проступают четыре похожих витража: огромное дерево, объявшее корнями Землю, а кроной — Небо, в котором одновременно со звездами сияют лики Луны и Солнца. На крайнем левом витраже в корнях притаился черный балаур, с надеждой подняв треугольную башку и глядя на ветви; на соседнем он вскарабкался до середины ствола, обвил его своим неимоверно длинным чешуйчатым телом. На третьем, по другую сторону от входа, чудище поглощает ствол целиком, а на четвертом — вольготно расположилось на ветвях, разинуло пасть на потускневшее Солнце, чьи черты исказились от ужаса.

В конце концов, понимает Кира, все сгинет в бездонной утробе.

Оштоба летит все быстрее, до свиста в ушах. Дьюла выпрямляется, расправляет плечи и разводит руками, — что он делает, думает Кира, не в силах разомкнуть губ и задать вопрос, который все равно тотчас же унесет куда-то назад, а потом понимает что. Земляной балаур врезается в четвертый витраж, выставив рога, и осколки стекла радужным вихрем устремляются во 

, но ни один ее не задевает.

И все же от страха Кира закрывает глаза. Вместо 

она видит перед собой страницы колоссальной книги — или, может быть, сама превращается в нечто маленькое, размером с пылинку, неспособную даже осознать протяженность пергаментной плоскости, покрытой рядами символов. Она не понимает ни слова из тех, что начертаны на этих страницах, потому что вместо букв — причудливые значки, напоминающие то людей — воинов с пиками, сеятелей с плугами, книжников с фолиантами, — то чудовищ, в основном змееподобных. А рядом — хорошо знакомые ей персонажи в виде черно-золотых миниатюр: кудрявый юноша с темными руками, мужчина постарше, составленный из двух половинок, темной и светлой, и еще один — полностью темный силуэт с тремя блестящими глазами.

Страницы с шелестом приходят в движение — будто их начинает листать невидимая рука, — и символы неведомого алфавита сливаются с рисунками, виньетками, маргиналиями и прочим в поток бессмысленного смысла, который и превращается в ветер, дующий прямо в лицо. Кира жмурится — опять? — и ей кажется, что она сама вот-вот рассыплется на буквы и многоточия.

Кто-то действительно распадается, но не она и не Дьюла Мольнар.

Кто-то…

Во 

вспыхивает золотистый огонек, и что-то легонько толкает ее в спину. Она делает шаг вперед, открывает глаза и понимает, что стоит в той самой комнате без стен, пола и потолка, спиной к камину, как будто сошла с каминной полки, слившись с механической плясуньей. Младший в небрежно завязанном на талии черном шелковом халате встает из кресла ей навстречу, но его ласковая и слегка растерянная улыбка мгновенно исчезает. Распахивается третий глаз на лбу. Змей, мгновение назад спокойный и расслабленный, превращается в дикое существо, готовое к прыжку.

— Ты… — выдыхает он, темнея лицом и глядя мимо Киры. Его челюсти выдвигаются вперед, зубы удлиняются; каждый зуб — острый клык. — Ш-ш-ш… Я знал, что в конце концов ты все-таки пробереш-ш-шься в наш-ш-ш дом. Ш-ш-ш… Но почему именно сегодня?..

— Потому что ты из всех братьев самый невезучий, — раздается позади тихий голос Дьюлы Мольнара, и граманциаш, шагнув вперед, взмахом руки велит Кире отойти, спрятаться за камин. Она не знает, каким образом этот приказ кажется таким понятным, но подчиняется мгновенно.

Младший стремительно чернеет, теряет человеческий облик — таким она его еще ни разу не видела. Он вырастает в три… пять раз, и колоссальные размеры комнаты уже не кажутся такими несообразными. Голова уменьшается, спина изгибается книзу, руки в пластинах брони упираются в пол, а из хребта вырастают одна… две… три… четыре пары тонких конечностей, оканчивающихся острыми когтями. Через несколько ударов сердца перед Дьюлой стоит огромная сколопендра с ликом, на котором сверкают белизной клыки и пылают три глаза.

Граманциаш взмахивает рукой — как в тот раз, с пауком.

Сколопендра чуть вздрагивает, на передней лапе проступает сверкающая полоса — всего-навсего штрих, — чтобы тут же исчезнуть. Кира с замиранием сердца понимает, что все будет иначе и, быть может, закончится нехорошо… Несколько ударов сердца она сидит тихо, зажмурив глаза и укрывая голову руками, слышит грохот, звон и вой совсем близко, а потом страх куда-то исчезает.

«Не надо бояться».

Она осторожно поднимается, выглядывает из-за каминной полки и видит, что Младший и Дьюла успели перевернуть всю мебель, какая была в комнате, сломать несколько деревьев и разбить бессчетное множество зеркал. Вот Младший прыгает на стену пещеры, чтобы пробежаться по дуге и попасть противнику за спину. Тот успевает повернуться к нему лицом и взмахнуть рукой. Сколопендрово тело испещряют глубокие борозды, которых раньше не было, но в целом змей не выглядит раненым или уставшим. Как и Дьюла.

Поворот, взмах, белая полоса. Рычание и звон разбитого стекла.

— Зачем ты это делаеш-ш-шь? — кричит Младший, повиснув на стене пещеры, вцепившись несколькими лапами в каменные выступы. — Я теперь вижу, место в книге почти закончилось! Ты что, хочеш-ш-шь умереть?

— Нет! — Дьюла вновь взмахивает рукой, и Младший падает, но хохочет на лету — Кира не может взять в толк почему. — Я должен!

— Что и кому должен? Дракайне?

— Нет!

— Так кому же? — не унимается Младший, уже с другой стороны пещеры. — Что случилось там, в Ш-ш-школе? Почему ты так рвеш-ш-шься назад раньше срока? Мог бы жить да жить до последней страницы — сотни, да хоть тысячи лет!

— Я должен! — повторяет Дьюла, и от его тона Киру пробирает озноб. Так звучит отчаяние человека, которому нечего терять. Впервые на ум приходит, что граманциаш мог если не солгать, то осознанно ввести ее в заблуждение.

— Нет… — шепчет она и от нахлынувшей растерянности встает, забыв про опасность, про страх. Рядом со звонким шорохом осыпаются разбитые зеркала, а на каминной полке оживают поразительным образом уцелевшие часы. Плясунья выходит, чтобы начать свой танец. — Нет…

Она смотрит Дьюле в лицо, на котором только сияющие изумрудным огнем глаза. Все прочее расплывается — нет даже намека на былые очертания; да и в целом его силуэт на фоне изломанных деревьев кажется нечетким, призрачным. Кира лишь теперь видит, что черные пальцы его правой руки причудливо удлинились; не рука, а драконья лапа. Плечи чернокнижника устало опускаются, и она вдруг осознает со всей возможной ясностью, что совсем скоро их обоих убьют.

Если повезет, это случится быстро.

Но стоит ли рассчитывать…

— Жаль, — говорит Младший.

Услышав его голос, Кира резко поворачивает голову и с удивлением обнаруживает, что лицо змея сделалось прежним, красивым и молодым, с печальными глазами.

— Жаль, что тебе не понравились мои сказки.

— Попроси, — хрипло шепчет Дьюла. — Сейчас же.

«Хочу, чтобы от вас осталось пустое место, дырка, яма, ничто,

!»

— Уничтожь его, — отвечает Кира без промедления. — Уничтожь их всех.

Дальше все происходит одновременно.