Змейские чары - Осояну Наталия

Та расплакалась и ушла восвояси.

была разнородной; она текла ручьями и реками разных оттенков, которые переплетались друг с другом так, что не увидишь ни начала, ни конца. Чем больше Кира вглядывалась, тем сильнее поражалась богатству оттенков. Чешуя балаура, посягнувшего на Мировое древо. Сажа сожженных надежд.  до рождения Солнца. Глубины Субботней Воды. Кто мог знать, что существует так много разновидностей черноты.

Это сон или смерть; смерть, похожая на сон. Ей наконец-то удалось уснуть — впервые за двенадцать ночей, — и это значит, что в теле не осталось ни капли сил. Все случившееся оказалось видением, и на самом деле ничего не было — ни Дьюлы, ни Оштобы, и змеи живее всех живых. Ее история вот-вот закончится. Только вот… с чего все началось?

— Как?.. — растерянно прошептала девушка. Воспоминания перепутались, в них чего-то не хватало. — Что случилось?!

— Открой глаза, — попросил кто-то тихим, ласковым голосом.

— Нет… — Кира затрясла головой, сглотнула слезы. В прошлом зияли головокружительные дыры, бездонные пропасти: с ней что-то случилось, но что? Как вышло, что она не спала все это время? Почему она оказалась в этом странном месте? — Я ничего не понимаю. Все перепуталось…

— Открой глаза, — повторил кто-то, и ей пришлось подчиниться, осознать свое тело и приподняться, пусть руки едва слушались.

Венец исчез — Кира не заметила, когда это случилось, — и волосы упали на лицо густой волной. Она неуклюже отвела их в сторону, но лучше не стало: вокруг по-прежнему струилась 

или подобие ; сотни, тысячи ручьев и рек черноты.

Напротив Киры, в некотором отдалении, виднелся плоский силуэт темнейшего оттенка, на мрачном фоне выглядевший дырой в форме человека. Дьюла сидел, скрестив ноги, устало сгорбившись. Она никак не могла взять в толк, почему узнала его и не сомневается, что это существо — тот самый спутник, с которым они… с которым они…

— Что случилось? — опять спросила Кира, глядя в бездонный провал на месте его лица. — Куда ты меня привел и почему я ничего не помню? Где Оштоба? И змеи, они…

Сказав это, она поняла, что неправа: чем ровнее билось сердце и чем сильнее успокаивалось дыхание, тем больше разрозненных фрагментов памяти занимали положенные — или казавшиеся таковыми — места. Вечер в ее комнате, лицо Мурджилэ в окне и плывущая неведомо куда рыба… Туннели, по которым она столько раз куда-то ходила, пещера с тянущимися навстречу друг другу каменными выростами и еще одна — с костяным садом и золотым домом, сияющим во 

. Механическая плясунья на каминной полке. Она огляделась по сторонам, разыскивая взглядом Оштобу, а потом вспомнила, как едва не рассыпалась на буквы, и всхлипнула. Вокруг по-прежнему струилась .

«Скоро все закончится… но не прямо сейчас».

— Ты говорил, что скоро все закончится, — сказала она, преодолевая растерянность и проблески внезапной, необъяснимой злости. — Ты обещал вернуть меня домой.

— Ты вернешься туда, где все началось, и все скоро закончится, — тихо повторил черный силуэт — чернокнижник, и его тон полоснул ножом по сердцу.

— Ты соврал?

— Нет. — Он устало покачал головой. — Мне запрещено врать. Я думал, ты это уже заметила. Если правильно задать вопрос — какой угодно, — я на него отвечу, даже если это будет мне совершенно невыгодно.

— Я… — Кира сглотнула.

«Скоро все закончится».

— Я скоро… умру?

— Возможно. Не знаю.

— Я потеряла слишком много сил… — проговорила она упавшим голосом, наконец-то полностью осознавая то, что уже подозревала в глубине души; то, что Дьюла понимал с самого начала. — Тринадцать дней и ночей без сна — это слишком долго. И теперь уже не важно, смогу ли я наконец-то уснуть или нет. Это меня не спасет, я все равно… умру.

— Возможно, — опять сказал чернокнижник. — Не исключено, что ты выживешь, но такие испытания не проходят даром. Как прежде уже не будет. Прости, мне очень жаль, что все так вышло.

Кира вдохнула, и внешняя 

просочилась в нее, превратившись в пустоту внутри. Совсем недавно ей едва хватило сил, чтобы приподняться, а теперь тело вдруг стало легким, как пустая скорлупа выеденного яйца. Она встала, стараясь не думать о текучей поверхности под ногами, огляделась по сторонам. Невероятное пространство постепенно обретало все более четкую — и смутно знакомую — форму сосуда с плоским дном, широкими боками и узким горлышком, но при этом оно по-прежнему состояло из струящейся черноты.

— Мы как будто очутились в огромной чернильнице, — рассеянно заметила она, и Дьюла чуть вздрогнул. — Что здесь произошло и почему ты выглядишь… так, как выглядишь? Расскажи. Я все равно унесу твои тайны в могилу.

Чернейшая тень в форме граманциаша встала, отряхнула полы кафтана и пригладила волосы. Не видя выражения его лица, не видя глаз, хотя бы в виде зеленых искр, Кира напряженно всматривалась в каждое движение, пытаясь понять, что за ним скрывается. Он сказал, что не способен врать. Но можно ли верить таким словам?

Дьюла начал расхаживать из стороны в сторону, словно в глубокой задумчивости.

— Что ты знаешь о таких, как я?

— Очень мало, — призналась Кира. — Я уже говорила: ты учился в Школе темных искусств, которой заведует… не Нефыртат, а… ты не назвал ее имени, но… откуда я знаю, что ее зовут Дракайной?

Силуэт остановился, поднял руку — должно быть, знакомым жестом взял себя за подбородок.

— На самом деле ее имя известно всем без исключения, потому что она притаилась повсюду. Вы просто ее не замечаете, а если случается обратить внимание, осознать ее присутствие, то быстро забываете: помнить о Дракайне сложно, есть риск сойти с ума, она слишком велика для куцых человеческих умов. Но Дракайна помнит всех и всех видит. О да… я действительно учился в ее Школе. Она сделала меня тем, кто я есть. Я знаю все языки мира — человеческие и нечеловеческие, мертвые и живые. Я прожил тысячу жизней… колесо перерождений кружило меня, и это было так страшно и увлекательно, что мне не хотелось останавливаться. Я бы до самого конца времен перебирал формы и звуки, оставаясь послушным пером в чужой руке, принимая любую участь. А знаешь, как устроено выпускное испытание? Жестокое, жуткое испытание, которое выдерживает лишь один из тринадцати?

Вопрос явно не требовал ответа, и Кира не стала отвечать. Дьюла разговаривал не с ней, а с кем-то другим.

— Пока мы учимся, прожитые жизни забываются. Вполне естественно: ты и сама вряд ли помнишь случившееся в раннем детстве. Может, какие-то проблески, отрывки — и только. Так и мы, ученики Школы: я знал, к примеру, что в первой жизни был Крапивником и что в конце концов меня съел какой-то хищник. — Он ненадолго спрятал лицо в ладонях, а потом взмахнул руками, словно указывая на пространство, в котором они двое были заперты. — Во время испытания мы вспоминаем все и сразу. Тысячу раз рождаемся и тысячу раз умираем. Для этого надо лишь поднять вуаль Дракайны и посмотреть ей… в лицо.

Кире показалось, что текущие по стенкам их тюрьмы потоки черноты ускорились, и она невольно поежилась, а потом сжала руки до боли в ладонях. Тихо угаснуть в своей постели или утонуть во 

Подземья — если, конечно, это все еще знакомое ей Подземье, а не какое-то другое место, — какая разница? Ей суждено умереть один раз.

Она же не ученица Школы Дракайны.

— Я все-таки оказался лучшим из лучших. — Голос Дьюлы сделался стеклянным. — Те, кому не повезло, они… остались в Школе. Кто-то уснул, чтобы не просыпаться. Кто-то будет до конца времен прислуживать Дракайне, помогать ей заготавливать крапиву. Они уже никогда не обретут свободу. Разве что им помогут…