Страшные истории острова Джерси (ЛП) - Майклз Эррен

Теперь, когда он не двигался, он снова заметил тишину этого места. Как и темнота, она была абсолютной. Его дыхание успокоилось, и когда он замер, то ничего не услышал. Это было так, как если бы темнота заставила мир замолчать.

Мальчик начал ползти вперед на четвереньках, направляясь в том направлении, где он в последний раз видел фонарик, прежде чем тот ударился о землю и был поглощен тьмой. Он больше не мог видеть, но звук его тела, двигающегося по полу туннеля, приносил некоторое утешение. Звук его коленей, скользящих по камню, отодвинул сверхъестественную тишину.

Затем мальчик заметил кое-что странное. В туннеле раздался еще один шум. Он был мягким и приглушенным и, казалось, не был связан с движениями его тела. Он перестал двигаться и замер, чтобы определить, издавал ли он шум каким-то образом, или тот исходил из другого источника. Холодок пробежал по его спине, когда шум продолжился, хотя он и остановился.

Мальчику стало интересно, что это было. Это прозвучало мягко и отдаленно. У него возникла внезапная ужасная мысль: может быть, туннели не были пустыми. Может быть, кто-то из нацистов остался. Может быть, они были сторонниками жесткой линии и несгибаемыми, которые остались и поклялись отомстить любому, кто попадет в их руки. Его сердцебиение участилось, и внезапно самым громким звуком в туннеле стало биение в его собственной груди.

Таинственный звук становился громче и приближался. Он стал более отчетливым. Он понял, что это была лопата. Теперь он ясно слышал металлический хруст головки лопаты, вгоняемой в гравий или рыхлый камень. Он услышал, как кто-то кряхтит, поднимая лопату, теперь нагруженную камнями и грязью, а затем услышал трескучий лязг и глухой стук, когда груз с лопаты высыпали в железную шахтную тележку.

Мальчик был напуган этими обычными звуками. Он не понимал, как он мог их слышать. Звук к этому времени стал громче, и казалось, что он исходит из точки в туннеле примерно в пятнадцати футах перед ним. Это смутило его. Он видел это место. Там не было свободного камня, который можно было бы разгребать лопатой. И кто бы стал разгребать его сейчас, в темноте? Он не мог этого слышать. Это было невозможно.

Мальчик, застыв от страха, ждал, когда звук копания затихнет вдали. Он не знал, почему так испугался этого звука, за исключением того, что тот был таким неестественным. Возможно, это был сумасшедший или раб, который не знал, что война закончилась, и продолжал копать, пока не умрет от голода. Мальчик смотрел, хотя ничего не видел, и старался сохранять полное молчание, чтобы не привлекать к себе внимания.

Когда он посмотрел в направлении источника звука, ему начало казаться, что он видит свет. Сначала он не был уверен и подумал, что его разум может сыграть с ним злую шутку, но очень тусклый и бесформенный свет сохранялся. Это было похоже на мягко светящийся шар, который перемещался и расплывался. Мальчик моргнул и протер глаза, но когда открыл их, свет все еще был там. Свет становился все ярче и ярче, пока не осветил участок туннеля, из которого исходил звук копания. Там ничего не было. Ни лопаты, ни кряхтящего человека, только тусклый свет и звук работающего человека.

— Стой! — крикнул сердитый голос. После того, как мальчик был убаюкан, почти загипнотизирован ритмичным и равномерным стуком лопаты, этот внезапный крик вызвал шок во всем теле. Он застыл, задаваясь вопросом, не на него ли кричали. Работа лопатой прекратилась.

«Стой» — это слово и на английском, и на немецком, но мальчик подумал, что это был немецкий голос. Эта мысль подтвердилась, когда мгновение спустя голос продолжил, его яростные слова были на языке, который он возненавидел, но не мог понять. Хотя мальчик не понимал самих слов, он мог истолковать некоторый смысл по их тону. Голос был сердитым и обвиняющим. Человек, выплевывающий их, использовал свои слова, чтобы ударить кого-то другого, человека, который пока хранил молчание.

По мере продолжения одностороннего разговора фигура говорившего начала обретать очертания. Это был высокий мужчина в нацистской форме, безупречной, за исключением грязи на черных ботинках. По его форме и властному виду мальчик мог сказать, что говоривший был офицером. К поясу у него был пристегнут «Люгер», именно такой пистолет, который мальчик надеялся найти где-нибудь внизу, в туннелях, и который теперь наполнял его абсолютным ужасом.

Человек, на которого кричали, тоже начал обретать очертания. Внешне он был полной противоположностью немцу. Он был оборванным там, где немец был хорошо одет, небритым и лохматым там, где немец был аккуратно подстрижен. Он держал лопату, в то время как немец держал пистолет, потому что пистолет теперь был вынут из кобуры и направлен на человека, который копал.

Офицер прекратил свой поток обвинений, и человек с лопатой ответил, медленно, тщательно подбирая слова, на языке, который не был ни английским, ни немецким. Мальчик тоже не понимал этого языка, но снова многое понял по тону. Человек с лопатой объяснял, успокаивал, вразумлял офицера.

Нацистский солдат поднял пистолет чуть выше и, не говоря больше ни слова, выстрелил мужчине с лопатой в голову. В этот момент немец исчез, а другой мужчина рухнул на землю с ужасной раной в черепе. Внезапно мальчик больше не захотел искать «Люгер».

Свечение на месте происшествия начало угасать. Какая бы энергия его ни создавала, она начала ослабевать, и когда в туннеле снова стало темно, человек, в которого стреляли, медленно встал. Ужасная рана все еще была на месте: маленькая дырочка во лбу и дырочка побольше на спине.

Однако его глаза были открыты, и он, казалось, был жив, несмотря на серьезные повреждения головы. Сияние, исходящее от мужчины, становилось все тусклее и тусклее, когда он повернулся лицом к мальчику. Он протянул к нему руки с раскрытыми ладонями вверх, словно в какой-то мольбе. Мальчик, который до этого момента лежал на земле, встал и отступил на шаг от видения. Мужчина смотрел на него сосредоточенным взглядом, но мальчик не мог отвести глаз от дыры во лбу мужчины. Рабочий сделал шаг по направлению к мальчику, как бы сокращая расстояние, образовавшееся, когда мальчик отступил назад, а затем заговорил. Он говорил на том самом языке, которого мальчик никогда в жизни не слышал и, возможно, не надеялся понять. И все же, несмотря на то, что он не понимал слов, мальчик точно знал, что они означают. Их основной посыл был ясен.

— Не забывай.

Мужчина исчез, и мальчик остался в полной темноте.

ПРИЗРАКИ ПОМЕСТЬЯ ЛОНГВИЛЬ

Руки мясника были грязными, в мозолях и шрамах. Это были сильные руки с грубыми пальцами. У них был вид рук, которые никогда не будут чистыми, как бы их ни оттирали. Грязь въелась в каждую линию. Засохшая кровь глубоко въелась под ногти и почернела на кутикуле.

Хостес Николле заставил себя поднять глаза и встретиться с тусклым серым взглядом мужчины.

— Цена, которую я тебе предлагаю, более чем справедлива, Антуан. Если ты продадишь мне свою аренду земли, за то, что я тебе предлагаю, ты мог бы купить участок земли побольше этого!

— Но, как я уже сказал вам, господин Бейлиф, я не заинтересован в продаже.

Голос мясника был грубым и глубоким. Он был курильщиком, но дым от трубки, витавший в воздухе, и сухая лаванда, разбросанная по полу его магазина, не могли соперничать с запахом смерти.

Кожаный фартук мясника был испачкан запекшейся кровью, и даже за пределами магазина от него исходил приторно-сладкий запах гниющего мяса. Казалось, что мертвая плоть, с которой он ежедневно имел дело, пропитала его кожу и снова выводилась потом. Мясник был коренаст, мощного телосложения, склонный к полноте, с желтоватой кожей и сальными черными кудрями, перехваченными шнурком. Его борода была неопрятной, а губы полными и красными, что показалось судебному приставу странно отталкивающим.

— Тогда скажи, сколько ты хочешь за свою чертову аренду? Если ты думаешь, что сможешь потребовать у меня выкуп, подумай еще раз! Я буду щедрым, но не позволю выставить себя дураком!