Тео. Теодор. Мистер Нотт (СИ) - "Hashirama Senju"

Наконец, Теодор выбрался из саквояжа, выдохнув. В отсутствии сокурсников были и плюсы. Тео не сомневался, что Невиллу в его одиночестве гриффиндорской башни удалось найти преимущества, и одним из них была возможность проделывать сомнительные делишки. Как в такой ситуации бы выкручивались нынешние третьекурсники, которых на каждом факультете было больше полутора десятков, а кровати, как у Луи и Грима, были аж двухъярусными, ему даже не представлялось.

Впрочем, «программа Нотта» предполагала, что многие юные волшебники покинут Хогвартс уже после пятого курса и отправятся отрабатывать своё образование.

Теодор со спокойным видом пересёк гостиную, остановившись лишь для того, чтобы очистить ботинки пришедшего с улицы первокурсника, не удосужившегося это сделать самостоятельно. Мальчишка раскраснелся, а его приятели тут же задрали носы — они-то вспомнили о бытовых чарах.

Через половину часа, как свидетельствовали его часы, Теодор оказался напротив того самого гобелена с Варнавой Ноттом и троллями, что каждый раз разжигал в его душе пламя праведного негодования. «Всё было не так», но доброхоты разместили в замке именно такую сцену, и все запомнили Варнаву как Вздрюченного.

Наконец, в противоположной стене появилась дверь. Потянувшись к её ручке, Теодор вознёс Магии просьбу, чтобы никто не попытался нарушить его уединение, и, прикрыв глаза, зашёл внутрь.

К его удивлению, комната выглядела иначе.

Это была просторная светлая зала с большим столом по центру. Теодор бы назвал его «верстак» по своей первой ассоциации. Обилие инструментов: щипцы, зачарованные на какие-то дивные чары, молотки, сверлильные упоры, пилы, — бросалось в глаза, и, переводя взгляд с одного на другое, он подумал, что видит на самом деле не верстак, а какую-то медицинскую чистоту.

И вдруг понял. Он шёл, чтобы уничтожить хоркрукс. Но хоркрукс был одним из якорей, удерживавших душу Тёмного лорда. Он шёл вызволять душу, лечить её, и комната-по-требованию дала ему то, что он, возможно, и хотел.

Рядом с верстаком, в больших чашевидных поддонах, ваннах своего рода, стояли три чана, что появились в Хогвартсе благодаря действиям Теодора Нотта. Регенерирующее зелье, зелье ночного зрения, что можно было превратить в зелье невидимости каким-то там образом, который остался где-то на окраине сознания, и маггловская бочка «соляной кислоты».

Флитвик тогда ни о чём не спросил его и ничего ему не сказал, выполнив свою часть сделки. Вероятно, он сделал какие-то свои выводы, но райвенкловец был разумным и мудрым магом. Многие знания означали многие печали. И даже райвенкловцы могли остановить себя от того, чтобы сунуть нос в чужие вопросы.

Теодор подошёл ближе и, вздохнув, потянулся к нагрудному мешочку. Через несколько минут и отборных моряцких ругательств, невесть откуда подчерпнутых, он извлёк тяжёлый кусок альпийского горного хрусталя и расположил его на металлическом столе.

— Хм… — Теодор заодно извлёк свою палочку с пером феникса внутри. Она по-прежнему напоминала скорее ветку, чем палочку, имея ширину в самом толстом месте под полдюйма. — Эдельвейсы.

Он коснулся палочкой шкатулки, и, зажмурившись на мгновение от яркого света, обнаружил шкатулку, скрытую под таким затейливым видом. Даже Лестрейндж не знал, что это за «кусок камня», как вспомнилось Теодору. Покойный министр Скримджер, вручая ему этот брусок, был кисел — и немудрено. Кто знает, как бы сложились обстоятельства, заимей Руфус Скримджер маховик времени.

Маховик всё так же покоился внутри шкатулки рядом с диадемой. Теодор видел магию в обоих артефактах, но только сейчас, при ярком свете сверху, смог оценить разницу между ними.

Серая дымка хоркрукса Тёмного лорда вызывала желание сплюнуть, отвести взгляд, внушала отвращение, словно бы несмытое дерьмо в унитазе или тухлая снедь. Она была отвратительна, и под этой дымкой совершенно не было заметно никакого магического фона диадемы Райвенкло. Не желая даже брать в руки этот артефакт, Теодор заклинанием поднял плохо поддававшуюся тиару и рассмотрел её со всех сторон, медленно поворачивая. Сапфиры, инкрустированные в серебряный обод, выглядели неряшливо. Несколько из них вовсе покрылись тугой сеточкой, будто бы только чудо удерживало их от того, чтобы рассыпаться в мелкую труху.

Он провёл так пару минут, и как ни всматривался, не смог увидеть никакой магии. От этого пристального разглядывания у Нотта застучала кровь в висках, а в глубине души появилось желание проверить действенность артефакта, надев его на голову, но он вовремя вспомнил про свой предыдущий опыт ношения диадемы Ровены Райвенкло и с презрением уронил украшение обратно в шкатулку.

Маховик времени же, напротив, сиял и блистал. То и дело Теодор соскальзывал взглядом на его ауру, теперь то вспыхивавшую зелёным, то вновь становившуюся рыжей. Завихрения на золочёном корпусе тщательно отделанного артефакта будоражили душу, манили к себе, и Тео позволил себе погладить подушечками пальцев крышку этих удивительных часов.

Ему вновь захотелось постигнуть магию сношений со временем.

Но времени у него было немного.

Усилием воли он отложил магический артефакт обратно, пообещав себе заняться им в свободное время летом, на кани… после окончания Хогвартса. Пообещал — и спохватился, вспомнив, что он совершенно идиотским образом забыл здесь же, в выручай-комнате, защитные элементы из кожи дракона, оставленные рядом с бочками.

Лихорадочно обернувшись, Тео испуганно вскрикнул от неожиданности.

Позаимствованные на время у Блейза Забини фартук, налицевой кожух и перчатки из драконьей кожи оказались прямо на деревянной подставке, сделанной будто бы специально для такого обмундирования. Теодор Магнус Нотт, глава рода Ноттов, был готов поклясться, что на этом месте не было никакого обмундирования.

«Может, Хогвартс тоже хочет избавиться от Тёмного лорда?» — посетила его крамольная мысль. Столько было кривотолков, что должность преподавателя Защиты кем-то проклята — не им ли? Теодор понимал, что это звучит странно, но мир Магии состоял из странностей. К тому же, эта мысль придала ему уверенности.

Облачившись за несколько минут, скинув с себя школьную форму и оставшись в исподнем, на голое тело надев тяжёлые фартук, налобник, перчатки и налокотники, он несмело подошёл обратно к шкатулке. Тёмная магическая аура диадемы словно бы запульсировала, предчувствуя что-то. Им удалось уничтожить комплекс чар разума, манивших и приманивших Теодора тогда, но суть Тёмного лорда глубоко внутри осталась неизменной.

Он моргнул, сосредотачиваясь на мире вещей, и увидел не особо красивый, бедно сделанный по сравнению с украшениями девятнадцатого или тем более двадцатого веков предмет убранства, который не внушал ничего, кроме лёгкого любопытства его происхождением.

Вздрогнув, он преисполнился решимости, и подошёл к бочкам. То, что называлось магглами, соляной кислотой, было закрыто плотно, плотнее, чем он оставлял, и Теодору пришлось отложить диадему, чтобы открыть крышку с помощью палочки. Мысль пришла к нему мгновенно: он взял палочку в руку вновь, ту, что была с пером феникса. Зачем было рисковать собой, когда можно было не рисковать?

Наложив чары головного пузыря, он направил палочку на диадему.

— Вингардиум Левиоса! Мобиликорпус!

Повинуясь его палочке, сквозь неожиданное сопротивление, что оказывал артефакт, пытавшийся — Тео бы не поверил, если не видел бы это собственными глазами — столкнуть с себя нити чар, управлявших его движением. Но воля мага была сильнее.

Преодолевая сопротивление диадемы, он поднёс её прямо к поверхности кислоты, выделявшей сизый пар. Поднёс и — на миг потеряв контроль — отпустил.

Жуткий крик заполонил пространство, магический импульс разорвал толщу воздуха, отразившись от стен и вернувшись назад, разорвав бочку, в которой была налита кислота. Капли жидкости, сотни их, оросили всё вокруг, вспыхнув болезненными укусами на коже юноши. Сам он отлетел назад, приземлившись на спину, и замер в ужасе.