Корона двух королей (СИ) - Соболевская Анастасия

— Прогоните меня? Так у меня ж семья! Надо же их на что-то кормить? Ну хотите, я вам прямо сейчас отдам деньги за эту проклятую фляжку? — Его толстые руки с грязью под ногтями начали шарить по брюкам в поисках несуществующего кошелька.

— Десять ударов палкой за воровство будут куда ценнее грошей, которых уже давно нет.

— Не надо! — взмолился конюх с такой миной, что окружающим стало тошно. Однако Корвен даже голоса не повысил:

— Если не хотите, чтобы я выволок вас за шиворот к палачу, быстро в конюшню исполнять свои прямые обязанности. И чтобы, когда я приду через полчаса, все кони были чистыми, а их кормушки — полными сеном и водой. Вы меня поняли?

— Да, сэр, да! — начал кланяться конюх.

— Я сказал что-то непонятное? Быстро в конюшню!

Он схватил его за шиворот и погнал перед собой, как барана, пока не вытолкал из кухни.

Мальчишка-поварёнок всё ещё глядел на Хранителя ключей в ожидании приговора.

— Я не вор, — тихо заскулил он, покрывшись пятнами от стыда.

Корвен знал, что он врёт, но пропажа вина вряд ли была делом его рук — мальчишка чаще воровал финики да апельсины для младшей сестры, и было это так, по мелочи, корона вполне могла снести эти потери, как, впрочем, и потерю фляжки вина.

Преданный замку слуга поправил сбившийся воротник и подмигнул раскрасневшемуся поварёнку.

— Налей мне своей похлёбки, Герта — время завтрака, — сказал он.

Повариха достала глубокую пиалу и щедрой рукой наполнила её свежей похлёбкой.

Пока Корвен завтракал, она сидела рядом и чистила овощи.

— Почему вы не уволите этого пьяницу? — спросила она. — Он же пьёт и врёт как дышит.

— Я был бы рад это сделать, но, боюсь, в этом случае мы лишимся нашего шестипалого конюха.

— Инто? Но мы же говорим про его отца.

— Ты наивная женщина, Герта, — парировал Хранитель ключей. — Инто и его папаша — сообщающиеся сосуды. Ты разве не видела его синяки?

— Видела. Так это ж его быки бьют. Он сам говорил.

— И отцовские кулаки. Будь моя воля, я бы уже давно выгнал эту бестолочь, но сделай я это, он тут же сорвёт свою злобу на жене и сыне. Он и так отбирает у них всё жалование и тратит на выпивку. Не хватало ещё, чтобы он поубивал их обоих…

— Уж мы-то знаем о вашей любви к Инто.

Корвен согласно кивнул. Он никогда не скрывал своей симпатии к мальчишке.

— Я люблю тех, кто к чему-то стремится, а этот мальчик, если будет так же упорно трудиться, далеко пойдёт. Если бы у меня был ещё один сын, я бы хотел, чтобы он был таким, как он…

Корвен осёкся — дверь в кухню открылась, и на пороге появился Инто. Он не так давно начал активно расти, и потому вызывал у поварих непреодолимое желание его накормить.

— А чего папаша такой злой? — Он взял со стола очищенную сырую картофелину и надкусил её, как яблоко.

— Будто вашему отцу нужна причина, — ответил камергер.

— Так, а ну положи на место! — возмутилась Герта и, шлёпнув Инто тряпкой, выхватила у него изо рта картошку. — Я тебе сейчас дам нормальной похлёбки. Будет он мне сырое жевать! — Её всегда обижала его подростковая всеядность, но нравилась бездонность желудка. Она подошла к печи и положила ему порцию горячего. По скорости, с которой подросток уплетал её стряпню, можно было предположить, что его не кормили пару дней. Инто был совсем невысоким, ниже даже Хранителя казны, а ел, как эвдонский лесоруб, и его аппетит был величайшей похвалой кухарке.

— Ешь-ешь, — довольно приговаривала она и накладывала ему ещё.

— Ночью Соломка родила бычка, — гордо сообщил мальчишка с набитым ртом. — Я сам роды принимал. А Гнев опять выбил копытом двери в загоне. Хорошо, что я вчера сменил цепь на его ошейнике, иначе он бы вырвался на улицу. Мог бы кого-нибудь затоптать.

— Слышал, в этом году его снова впишут в список быков для тавромахии, — сказал Хранитель ключей.

— Да, — ответил Инто. — Хорошо, что король не избавился от него. Гнев — чистокровный бык. Таких, как он, мало. Почти все быки в замке полукровки, а такие, как он, редкость. Те спокойнее, что ли. А этот… будто отродья Чарны его вожжами под хвост лупят.

— Вы так говорите, юноша, будто восхищаетесь им.

— Может быть.

— Это животное убило наследника.

— Как и ещё двоих до него. Как и половина быков другой масти. Во время тавромахии гибнет не меньше десятка парней. Но Гнев — бык особый. Он создан для арены. Другие вялые рядом с ним, а этот — вихрь. Носится по песку то в одну сторону, то в другую, только и видишь, как мечется его туша. Красота, — подытожил он с блаженной улыбкой.

— Вы бы так не думали, молодой человек, окажись на арене рядом с ним.

— Окажусь.

— О! — Седая бровь Хранителя ключей озадаченно поднялась. — Инто задумал пройти обряд?

— Да, в этом году.

— Тебе нет шестнадцати, — нахмурился камергер и откинулся на спинку стула.

— Будет в этом году.

— Ещё четыре месяца.

— Всего четыре месяца, — исправил камергера Инто. — Какая разница? В этом году мне шестнадцать.

— Большая разница, сынок. Вальдарих не допустит тебя к участию.

— Допустит. Я с быками вожусь с самого детства. Они слушают меня. Даже местные говорят, что я заклинатель. Если кто вдруг взбесится в загоне, меня сразу туда посылают — знают, что я успокою животное. Сколько раз такое бывало, помните?

— Помню, но тавромахия совсем другое дело. К тому же Вальдарих скорее запрёт тебя в Ласской башне, чем нарушит правило шестнадцатилетнего воина. И будет прав.

— Я выберу Гнева, — гнул своё Инто. — Помните, что Геза сказала? Что я стану воином, приручившим дикого зверя. А кто у нас самый дикий из быков, а? Это не может быть совпадением. Это судьба! К тому же кто угодно допустит меня до участия, лишь бы посмотреть, как я его приручу.

— Слова подростка.

— Слова того, кому осточертело каждый день видеть пьяную рожу отца.

Над столом повисло молчание.

— Я хочу стать Королевским кирасиром, — буркнул Инто. — Не хочу больше ждать.

— Похвально, но рискованно.

— Так же рискованно будет и через полгода. Так какая разница?

— Не боишься, что бык тебе не покорится? С арены у тебя будет только два выхода.

— И в обоих случаях я буду победителем.

— А твоя мать? Если ты погибнешь, она останется с твоим отцом совсем одна.

— Если я погибну, ей выплатят компенсацию. С деньгами, которые ей заплатят, она сможет уйти от этого придурка и жить, ни в чём не нуждаясь.

Корвен увидел в карих глазах подростка решительность, свойственную редкому человеку, даже взрослому.

— Так дело в деньгах?

— Дело всегда в деньгах.

— Ну, мало ли какими путями можно их получить? Например, не вполне законными.

— Я не вор, — возразил мальчик, оскорблённый в своих лучших чувствах. — К тому же, если меня поймают, то отрубят руку. А как я стану воином без руки?

— Ох, если бы каждому, кого уличали в воровстве, рубили руку, нашему казначею пришлось бы носить за поясом топор вместо пергамента с отчётами, и половина придворных в один день бы стала однорукой.

Сидящие за столом прыснули смехом. Каждому из них была известна давняя борьба камергера и Хранителя казны с казнокрадами. Корвен хватал за руку воров в замке, младший Монтонари — вне его стен. Но если Корвен делал это из чувства долга перед королем, то Сальдо Монтонари двигал исключительно меркантильный интерес, которого он не скрывал и не стеснялся.

Он любил деньги и не любил, когда их брали без его разрешения или, что ещё хуже, брали больше, чем он давал. Он буквально следил за каждой монетой, что шла в оборот в пределах королевства, и с завидной регулярностью устраивал проверки в разных частях Ангенора на предмет уплаты графами и лордами областей различных налогов. Внезапные визиты дотошного брата зятя королевы всегда оборачивались для них головной болью и величайшей радостью, когда он, наконец, вдоволь напившись их крови, уезжал. Сальдо было дело буквально до всего — в конце концов, его единственной любовью были деньги, а заласканными детьми — книги бухучёта. Корвен только диву давался, как этот молодой мужчина добровольно иссушил своё сердце до состояния заполненного сводными таблицами пергамента и посвящал всё своё время расчётам и отслеживанию денежных средств. Даже во время еды он умудрялся вглядываться в какие-то цифры и пресекал любую попытку отобрать у него бумаги. Обычно он, даже не отвлекаясь от отчётов, вкрадчиво предупреждал: «Не стоит этого делать», — и у желающего ему помочь это желание сразу исчезало.