Лицо под маской (СИ) - Дашевская Анна Викторовна "Martann"

— Мы, конечно, делаем игристое у нас в Хоквурде, но это лучше.

Официант тем временем вновь скрылся, чтобы через короткое время возникнуть возле нашего столика с тарелкой маленьких бутербродов, крохотных осьминогов, зажаренных в кляре, маринованных огурчиков и еще каких-то штучек на один укус, которые так приятно запивать хорошим вином, никуда не торопясь. Пока его не было, Лавиния поинтересовалась:

— Вы думаете, если что-то случилось с нашим злодеем, в городе это уже обсуждают?

— Вот и посмотрим, — ответила я. — По-моему, к нашему официанту слухи должны слетаться сами, как голуби на крошки.

Из рассказанных юным пронырой слухов мне показался наиболее интересным один: ни с того ни с сего огромная трещина пересекла фасад Ка”Дамиани, одного из дворцов, расположенных в стороне от Гранд Канала. Но был ли это сигнал для нас, мы так и не смогли решить…

Покончив с угрем, мы медленно цедили последние капли вина, уже немного согревшегося, и от этого ставшего еще более ароматным, когда Лавиния спросила у меня:

— Если я останусь посмотреть на операцию, вы не будете возражать?

— Не буду, — я покачала головой. — Мало ли, понадобится магическая поддержка, я могу и не потянуть.

— Хорошо, тогда я остаюсь до послезавтра.

Довезя Лавинию до Ка”Ботта, я покачивалась на воде вместе с гондолой, смотрела на залитые солнечным светом фасады дворцов вдоль Гранд Канала и думала вовсе не о предстоящей операции. Думала я о том, что завтра вполне успею съездить еще раз в старый порт и все-таки осмотреть пакгаузы. И почему бы мне не пригласить с собой в эту маленькую авантюру опытного мага-боевика? Нужно только напомнить Пьетро о необходимом разрешении…

В кабинете за рабочим столом сидела Альма, и вид ее мне не понравился. Какое-то уныние явственно было написало на ее лице, да и сидела она явно просто так — не работала, даже бумажки не перекладывала.

— Что случилось? — спросила я, бросая куртку на спинку кресла.

Моя секретарша встала, взяла куртку, встряхнула ее и отнесла в гардеробную. Потом вернулась, встала передо мной, сжав руки так, что даже пальцы побелели, и сказала:

— Нора, прости, но я хочу уехать отсюда. Мне плохо в этом городе!

— Давай-ка, присядь и разъясни поподробнее, — я подтолкнула ее к креслу. — В каком смысле плохо?

— Понимаешь, я совсем не сплю, все время что-то шуршит и скребется под окнами спальни. От здешней воды у меня испортились волосы, не укладываются, только слипаются все время. Да вообще — от одной мысли, что вокруг не улицы, а каналы, опять проклятая вода, меня укачивать начинает. А оно еще и пахнет тиной какой-то!

— Тиной? — вот даже не знаю, что сказать, ни разу я не почувствовала никакого неприятного запаха…

— В общем, я хочу уехать, — сказала Альма твердо. — Я уже посмотрела билеты на дирижабль до Лютеции, через два дня есть удобный рейс.

— Хорошо, уезжай. Горничная поможет тебе сложить вещи, — я встала, подошла к сейфу, открыла его и стала бесцельно перебирать лежащие там документы. — Деньги я переведу на твой счет, как обычно. Только, пожалуйста, не забудь сообщить господину Хюльтениусу и всем прочим, чтобы они связывались со мной напрямую.

Господин Хюльтениус, наш семейный солиситор, был совершенно невыносим в общении, но я это перетерплю. Если она все решила, даже не поговорив со мной, то лучше резать сразу, и не обращать внимания на ее страдальческую гримаску.

В этот момент в дверях кабинета появилась горничная со словами:

— Синьора, вам пакет из Торговой палаты!

— Спасибо, Мария! Положите на стол, пожалуйста, я сейчас посмотрю.

Ну, вот и разрешение на осмотр старого порта. Джан-Баттиста не забыл о своем обещании, отлично! Не глядя больше на Альму, я взяла коммуникатор и набрала номер госпожи Редфилд:

— Лавиния, у вас на завтра нет никаких планов?

— Да вроде бы нет пока!

— Тогда я приглашаю вас на небольшую экскурсию в старый порт. Это может оказаться интересно!

Мы договорились, что в одиннадцать утра я и моя гондола будем ждать у водного подъезда Ка”Ботта и распрощались. Моя секретарша — теперь уже бывшая — все также сидела в кресле с самым несчастным видом.

— Я могу для тебя еще что-то сделать, Альма? Если для тебя так невыносимо находиться здесь, я оплачу тебе проживание в отеле на Терра Ферма на эти две ночи, до отправления дирижабля.

— Нет, но… Может быть, ты просто вернешься в Бостон? Пусть не завтра, пусть через неделю! Я бы подождала, перетерпела пока… И миссис Ван Дер Валлен будет так рада. Нора, ты ведь меняешься, живя здесь! Неужели ты сама этого не видишь? Ты стала совсем другая, не такая, как в клинике!

Вернуться в Бостон? Бросить Венецию, где я радуюсь каждой минуте жизни, ради чопорных гостиных моей матушки и ее заклятых подруг? Зря она это сказала: я ведь и уезжала для того, чтобы измениться, именно потому, что связка я-и-клиника вдруг стала невыносимой…

— Извини, Альма, но это исключено, — я сообразила, что мне нужно было в сейфе, снова открыла его и достала ключи от чердака. Взвешивая их в руке, я смотрела на совершенно чужую женщину, занявшую вдруг место близкого мне человека, и ждала, чтобы она, наконец, ушла. А когда дверь кабинета захлопнулась, я упала в кресло и опустила голову на руки. Нет, я, конечно, не плакала, глаза мои оставались сухими. Вот только непонимание и обида, кажется, были больше меня самой. Как же так? Альма была рядом со мной почти десять лет, поддерживала всегда и во всем, утешала, когда умер Фрэнк, помогала выдержать матушкин напор, когда той взбрело в голову вернуть меня к светской жизни… И теперь именно она предлагает мне туда возвратиться.

Нет, к Темному все эти ламентации! Я хотела пойти на чердак? Вот и пойду.

Дверь по-прежнему была заперта, а вот сетку заклинаний кто-то попытался тронуть. Слегка. Только попробовал, и отступил. Интересно, кто ж это у нас такой любопытный? Я попробовала увидеть аурные следы — увы, все уже развеялось. Ладно, поставлю следилку, где-то был у меня простенький амулет, реагирующий на движение. Или кота попрошу, мысленно усмехнулась я, открывая дверь.

На чердаке вроде бы все оставалось по-прежнему: лился солнечный свет через мансардные окна, освещая мебель в белых чехлах… Подойдя к портрету, я сняла ткань, аккуратно свернула ее и отложила в сторону, не отрывая взгляда от холста. А ведь изображение снова изменилось!

Теперь герцогиня оставила туалетный столик за спиной и развернулась к нам левым боком, хотя ее светло-карие глаза по-прежнему внимательно смотрели на зрителя. А в глубине картины, как раз там, куда, кажется, сейчас должна была шагнуть Лаура Виченте дель Джованьоло, смутно виднелось высокое зеркало в вычурной раме. Интереееееесно… Нет, пожалуй, такого у меня в гардеробной нет, но, может быть, оно прячется тут, на чердаке?

Внимательно осмотрев все высокие предметы, могущие оказаться искомым зеркалом, я стряхнула с рук пыль и с сожалением констатировала, что здесь оно не нашлось. Но зачем-то же она мне его показывает? Тут я слегка притормозила и задумалась: может, Альма права, и город этот влияет потихоньку на мой разум? Вот сейчас я вполне всерьез размышляю о том, что хочет мне сказать женщина, написанная маслом на холсте почти четыреста лет назад… Но портрет действительно стал другим, и это мне не мерещится! И, в конце концов, письма я нашла, именно, следуя за тем, что показала мне Лаура!

Н-да. Еще вчера я бы привела сюда Альму, показала ей картину и рассказала обо всех обстоятельствах. Теперь же делать это было бы, как минимум, неразумно, так ведь можно и в комнатке с мягкими стенами очнуться… Особенно если учесть, что до сего дня у моей секретарши был практически полный доступ к моим делам.

С другой стороны, советоваться с кем-то из венецианцев я тоже не хочу: неизвестно, к каким спрятанным секретам я приду в конце концов, и на чьей стороне окажется местный интриган. Нужен кто-то сторонний, находящийся выше городских интриг. Может быть, поговорить с Ди Майо? Да нет, это бессмысленно, все, что не касается хирургии и пациентов, его не интересует. Так что, опять обращаться к Лавинии Редфилд?