Пепел на губах (СИ) - Вязовский Алексей

Но в этой пустоте, в этой абсолютной черноте, внезапно проявилось нечто. Сначала это было лишь слабое, едва уловимое тепло, мягкое, словно прикосновение летнего солнца к коже. Затем тепло усилилось, стало более осязаемым, обволакивая меня со всех сторон, проникая в каждую клеточку моего существа. Я почувствовал присутствие. Невидимое, неосязаемое, но несомненное. Оно не давило, не угрожало, но было настолько мощным, настолько древним, что моя душа, казалось, съежилась, признавая его безграничную силу.

Из этого тепла, из самой его сердцевины, начал проявляться силуэт. Он был соткан из колеблющегося огня, не жгучего, но ослепительно яркого, словно расплавленный янтарь, текущий в венах. Очертания были мужскими: высокими, могучими, но при этом лишенными каких-либо земных черт. Это был не человек из плоти и крови, а воплощение стихии, живое пламя, принявшее форму. Его лицо, если это можно было назвать лицом, было потоком света, и в нем не было ни глаз, ни рта, ни носа — лишь мерцающая, бесконечная глубина. Айран. Бог огня. Я узнал его.

Он не произнес ни слова. Его присутствие было безмолвным, но его воля, его намерение, казались кристально ясными. Он протянул ко мне руку. Рука была чистым огнем, но ее прикосновение было не обжигающим, а удивительно мягким, почти нежным. Я почувствовал легкий, но несомненный толчок, словно тонкая нить привязала меня к нему. Мое тело, до этого недвижимое, начало подниматься. Не физически, не в привычном смысле, а как-то иначе, будто я оставлял свою земную оболочку, становясь легче, прозрачнее.

Мы полетели вверх. Не было ни воздуха, ни земли, ни привычного неба над головой. Вокруг меня вихрились потоки света, чистые, прозрачные, не имеющие цвета, но наполняющие все пространство невыносимым, ослепительным сиянием. Мир, привычный мир с его горами, лесами и океанами, оставался где-то внизу, превращаясь в тусклое, синее пятнышко, которое быстро таяло в бесконечности. Звезды проносились мимо, не мигая, словно статичные точки на черном полотне, но наша скорость была настолько ошеломительной, что они казались размытыми, теряющими свою форму. Я чувствовал, как выхожу за пределы обыденности, за пределы того, что доступно пониманию смертных, погружаясь в нечто великое, бесконечное, пугающее и притягательное одновременно.

Ощущение собственного тела растворялось, превращаясь в легкий, эфемерный туман, который, однако, сохранял мое сознание. Я был чистым разумом, плывущим в потоке света, ведомый Айраном. Его огненная рука, все еще сжимающая мою, была единственной точкой опоры в этой невообразимой пустоте. Вокруг нас мерцали неясные, переливающиеся оттенки, словно тысячи радуг слились воедино, создавая причудливые, постоянно меняющиеся узоры. Это было путешествие сквозь само мироздание, сквозь материю и энергию, сквозь время и пространство. Мой разум не мог постичь всей сложности и грандиозности этого пути, но я чувствовал его важность, его судьбоносность.

Наконец, свет усилился, приобретая более мягкие, теплые оттенки. Скорость замедлилась. Мы остановились. Передо мной раскинулось нечто, что мое сознание, привыкший к земным образам, могло интерпретировать лишь как «божественное место». Это не было ни дворцом, ни храмом, ни городом. Это было пространство, сотканное из света, чистоты и древней, невыразимой силы. Воздух здесь был не воздухом, а квинтэссенцией жизни, наполненной ароматами, которых не существует в обычном мире — запахом весеннего цветения, свежести горного ручья, тепла летнего солнца, глубины звездной ночи.

В центре этого невообразимого пространства, словно сердце всего мироздания, бился Источник Жизни. Я это понял как-то интуитивно, мне никто ничего не обяъснял. Он был огромным, пульсирующим сгустком света, чистым, сияющим, наполняющим все вокруг своей неиссякаемой энергией. Его сияние было настолько ярким, что, казалось, могло ослепить, но при этом было мягким, успокаивающим, нежным. Вокруг него, в воздухе, словно живые нити, вились потоки чистой, первозданной магии, той самой, что давала жизнь всему сущему, что питала стихийные алтари и заклинания.

Но даже в этом совершенстве таилась ужасающая аномалия. Источник Жизни не сиял так ярко, как должен был бы. По его краям, по самой поверхности, расползались черные, гнилостные пятна, словно ядовитая плесень, разъедающая живую плоть. От него исходила легкая, едва уловимая вибрация, словно он дрожал в предсмертной агонии, готовясь в любой момент погаснуть. Инфернальная скверна. Она была осязаема, как холодный туман, ее смрад, тяжелый и отвратительный, перебивал все ароматы божественного места. Это была рана, нанесенная самой жизни, и ее вид был невыносим.

Вокруг Источника Жизни, в полукруге, сидели Боги. Четверо. Их фигуры были такими же эфемерными, как у Айрана. Они были похожи на тени самих себя, на угасающие звезды, чье сияние медленно, но верно тускнело. Они явно умирали. Вместе с Источником. Это было видно по их мерцающим, едва различимым очертаниям, по их поникшим, словно сломленным, фигурам.

Айран, бог огня, мой проводник, сел пятым. Его огненное тело, до этого яркое и сияющее, теперь тоже казалось немного тусклым, его пламя было менее интенсивным, его жар — менее обжигающим. Он был печален.

Я то ли стоял, то ли висел возле Источника, разглядывая богов.

Справа от него, едва различимая в потоках света, мерцала фигура Мереи, богини земли, природы и исцеления. Ее очертания были настолько бледными, настолько полупрозрачными, что, казалось, она вот-вот растворится в воздухе. Ее тело было сплетено из нежных, зеленых оттенков, из цветов распускающихся бутонов и мягкой, плодородной земли, но теперь эти цвета были тусклыми, выцветшими, словно увядающий цветок. Лицо, если это было лицо, было полно глубокой, невыразимой скорби, а глаза, цвета молодой травы, были потухшими, в них читалась лишь боль и отчаяние. Она была самой уязвимой, самой хрупкой из всех. Ее состояние было зеркалом умирающего Источника.

Рядом с ней, чуть выше, возвышался Эолмар, бог воздуха и ветров, покровитель рода Тиссенов. Его магию я сразу узнал, она была мне близка и понятна. Его фигура была высокой, стройной, сотканной из переливающихся серебристо-голубых вихрей, постоянно меняющих свою форму, словно легкое дуновение ветра. Длинные струящиеся волосы развевались в невидимом бризе. А вот глаза, цвета чистого неба, были полны бездонной грусти, но в них все еще читалась какая-то древняя, непокорная сила.

Слева от Источника, окутанная слоями тончайшего, почти прозрачного полотна, сидела Карифа, богиня судьбы, женской доли, пророчеств и возмездия. Ее фигура была закутана настолько плотно, что нельзя было различить никаких особенностей ее тела, лишь тонкие, изящные руки, сложенные на коленях. Лица тоже не было видно — его закрывал капюшон. От нее исходил невидимый, но осязаемый поток энергии, сотканный из тысяч тончайших нитей, переплетающихся друг с другом, словно древний, бесконечный узор. Это были нити судьбы, и я чувствовал, как они вибрируют, рвутся — окружающий хаос уничтожал порядок.

Последним, справа от Карифы, сидел Тримэй, бог воды. Его фигура была текучей, постоянно меняющейся, словно поток. Он был соткан из глубоких синих и изумрудных оттенков, а тело покрывало тысячи мелких, мерцающих капель, которые постоянно перетекали друг в друга, создавая причудливые узоры.

Первой заговорила Мерея. Ее голос был настолько слабым, настолько тихим, что я едва мог его различить. Это был шепот, похожий на шорох сухой листвы, на едва слышный вздох умирающего ветра. Слова ее были неясными, расплывчатыми, словно она пыталась говорить сквозь толщу воды. Я напряг слух, пытаясь уловить хоть что-то, но понимал лишь обрывки, отдельные слоги, лишенные смысла. Это было ужасно, потому что я осознал, что ее голос, ее сила, ее сама суть, исчезали, растворялись, как и Источник, к которому она была так сильно привязана. Я понял ее состояние. Она умирала. Она меня о чем-то просила, но о чем⁈

Я улавливал лишь ее отчаяние и скорбь других богов. У меня в сознании появились какие-то отрывочные образы — я видел гниющую землю, засыхающие деревья, черные ручьи, отравленные пеплом. Это было прощание с миром Мерея. Я отчетливо понял, что боги умирают вместе с Источником, что их силы иссякают, что они не могут больше защищать этот мир. Они были привязаны к нему, были его частью, и его гибель означала их гибель. Их лица, их формы, их сияние — все это тускнело, угасало, словно свечи на ветру.