Во сне ко мне приходит юноша в черном. Он запускает стрелы в небо, и солнце воспламеняется, распадается на десять меньших солнц, вращающихся в хороводе. Одетый в алое и желтое, с золотыми волосами, он выпускает стрелу за стрелой, но ни одна из них не попадает в цель. Пылающие солнца танцуют, языки пламени колышутся, их жар обжигает.
В мгновение ока солнца превращаются в десять кроликов, прыгающих по кругу под какую-то неизвестную мелодию. Потом кролики вспыхивают, и я чувствую запах горящей плоти.
Раздается отдаленный смешок, и сон меняется.
– Ты видишь кукол, Сяо Ан?
Я снова ребенок, сидящий на плечах отца. Слышится характерная мелодия – погребальная панихида. Мама хлопает в ладоши, отвернув от меня лицо.
– Повернись, – прошу ее, – я хочу посмотреть тебе в лицо. Хочу знать, кто ты.
Кажется, она меня не слышит.
Отец показывает вперед.
– Ты видишь кукол? – снова спрашивает он.
Я смотрю на сцену. Там мужчина и женщина. Или, может, мальчик с девочкой.
Чудовища, похожие на людей. Уродливые существа с искривленными конечностями и неестественно согнутыми головами. Они кружатся и раскачиваются, и тут из-за ширмы доносится хихиканье. Музыка становится громче, оплакивая гротескный танец.
– Что ты видишь, Сяо Ан?
Отец поднимает меня с плеч и разворачивает лицом к себе и матери.
Их охватывает пламя, и я кричу что есть сил.
Я зажмуриваюсь, чтобы не видеть их лица. Их тающие, будто свечной воск, лица, которые стекают, капают, растворяются. Я сопротивляюсь, но отец поворачивает меня обратно к сцене, и я открываю глаза. Марионетки извиваются, не попадая в ритм смертельного реквиема. Я брыкаюсь и извиваюсь, но он держит меня крепко, точно в тисках.
Когда кукла-девочка отрывает голову кукле-мальчику, я снова начинаю кричать.
Свет на сцене гаснет, мир тонет во тьме.
– Проснись, Ан. Просыпайся, нам пора.
Я открываю глаза.
За окном еще ночь. Моргаю, чтобы прогнать пелену с глаз и туман из головы, все еще пребывая во власти разрозненных образов из сна, мешающихся с реальностью. Меня бьет дрожь, и я стараюсь не думать о кошмарном кукольном спектакле из сновидений. Однако до сих пор слышу голос, эхом отдающийся у меня в ушах. Нежный, любящий.
«Проснись, Ан».
Может, он принадлежал моей матери?
Я встаю, потирая виски, из горла вырывается хриплый стон. Во рту пересохло и ощущается сладковатый привкус, волосы спутаны, кожу стянуло. Шум в голове куда громче, чем в переполненной посетителями таверне, а ведь я не выпила ни капли. Интересно, как Тай Шунь будет чувствовать себя утром? Мне нужно принять ванну. Когда я бреду через комнату, лунный свет отражается от какого-то предмета на столе.
Стеклянный флакон.
«Тяжело, наверное, не помнить собственную мать».
Боль в груди нарастает, расползаясь по телу, словно проклятая пустыня, оставляя меня опустошенной и голой. Я покачиваю флакон, и прозрачная жидкость в нем приходит в движение. Императрица сказала, что настойка поможет мне вспомнить события прошлого.
Она выглядит безобидно, да и у Чжэньси нет причин, ну, отравить меня. Это даже смешно. Что за абсурдная идея!
Она сделала все возможное, чтобы мое пребывание во дворце оказалось приятным.
Вынимаю пробку. Семя надежды, которое я давно пытаюсь искоренить, грозит снова пустить корни. Возможно, на этот раз я действительно вспомню.
Я делаю глоток, и настойка прохладной змейкой стекает по пищеводу. Она безвкусная, почти как вода.
Минуты идут, но ничего не происходит. Глупо было даже надеяться.
Я зажигаю лампу, набираю ванну и погружаюсь в нее. Постепенно мои веки тяжелеют. Нежась в теплой водичке, опускаюсь все глубже, и мне начинает казаться, что я плаваю в открытом море.
«Как много воды», – думаю я. Чересчур. Слишком глубоко, слишком тяжело. И она давит мне на грудную клетку.
Я задыхаюсь и отплевываюсь. Вода расплескивается во все стороны, когда я поспешно перелезаю через край деревянной ванны, широко раскрыв глаза. Из горла рвется крик.
Дыши. Черт бы тебя побрал, дыши.
Я делаю вдох. И уголек памяти, наконец, разгорается в большой костер воспоминаний.
Мне четыре года, я в саду. Сижу на пожухлой траве. У меня в руке безжизненная птичка вроде воробья, но с желтоватым гребешком.
– Молодец, Сяо Ан, умная девочка.
Я улыбаюсь отцу, а сердце раздувается от гордости. Лицо у него гладкое, красивое. Он не носит маски.
Тут прибегает мать. Черты ее лица, напротив, искажены от ужаса. Она зажимает рот рукой.
– Что ты с ней делаешь? – ахает она, завидев мертвую птаху в моей руке. – Что ты заставил ее сделать?
Другое воспоминание.
Я плачу. Мама крепко обнимает меня.
– Нам нельзя этого сделать, нам нужно обеспечить ее безопасность.
– Блокировка, которую ты наложила на ее меридианы, не будет длиться вечно, она лишь делает ее магию неуправляемой. Рано или поздно ее умение вырвется на волю, что приведет к новым несчастным случаям в будущем. Она навредит себе, если не сможет контролировать свою магию. Отдай ее мне. Позволь мне обучать ее, помочь ей овладеть своей магией.
– Нет. Ты не сделаешь ее убийцей.
– Империя нуждается в ней.
– Меня не волнует, в чем нуждается Империя! Она твоя дочь…
– Неужели ты забыла, что означает преданность? – произносит отец с опасным блеском в глазах. – Она и есть та самая Похитительница Жизни, и ты ничего не можешь с этим поделать. Отдай ее мне.
Он делает шаг вперед. Воздух вокруг него мерцает.
– Ты никогда не получишь ни ее, ни ее силу, чудовище! – кричит мама. Она заслоняет меня и выбрасывает вперед руку.
Отец вопит, прижимая ладони к лицу, а мать поджигает все вокруг.
Еще одно воспоминание.
– Проснись, Ан. Просыпайся, нам пора, – будит меня мама.
Я шевелюсь, устало моргая.
– Мы опять уезжаем, мама?
Она торопливо кивает и гладит меня по волосам.
– Да, дорогая. Прости, я знаю, что это тяжело. – Она достает из сумки небольшой пузырек с янтарной жидкостью. – Вот, пора принимать лекарство. Пей.
Я кривлюсь от отвращения, но делаю, что мне велят. Мама говорит, что это помогает мне оставаться здоровой и забыть все плохое.
– Хорошая девочка, – хвалит она, когда я возвращаю пустой пузырек. А потом обхватывает ладонями мои щеки, и я вижу, что ее глаза полны слез. – Я люблю тебя, никогда не забывай об этом.
«Я люблю тебя».
Воздух с силой врывается в мои легкие, и я мигаю, возвращаясь в настоящее.
Я вспомнила.
Вспомнила.
Мое детство вспыхивает и гаснет. Воспоминания о беспорядочных разговорах, образы родителей, места, где я пряталась в родительском доме, мои побеги ото всех…
Я вспомнила, что сделала со своей няней.
Я вскакиваю, в ужасе от того, что помню и чего не помню.
Но одно теперь совершенно ясно: только мой отец знает, что произошло на самом деле.
Я расхаживаю по кабинету отца, ожидая, когда служитель разбудит его. Мокрые дорожки на моих щеках высохли, когда иное чувство взяло верх над страхом и смятением.
Ярость.
Я вспомнила. Не все, но достаточно.
