Интервью для Мэри Сью. Раздразнить дракона - Мамаева Надежда

Кобелек лишь беспомощно засучил лапами, наверняка мечтая схорониться в ближайших кустах. Мне стало любопытно, что Йон задумал: впереди уже показались караульные. Один с энтузиазмом кладоискателя потрошил дорожный сундук тучной дамы в возрасте, второй гнусавым голосом вопрошал, размахивая перед своим носом странной висюлькой:

— Имя, возраст, цель визита?

— Ларелия из рода Уртов, — пыхтела дама, гневно пылая взглядом на развратника, извлекшего из недр сундука ее панталоны. Причем страж не сразу сообразил, что батистовый кусок ткани — это вовсе не скатерть, а дамское неглиже, и расправил его, вздернув за края, как мокрую простыню, которую собираются повесить сушиться. — А возраст… мой возраст уже позволяет мне самой решать, сколько мне лет и какое белье я хочу носить: теплое или красивое!

С этими словами дама вырвала из рук стражника, залюбовавшегося на необъятные «паруса» мадам, эти самые «паруса».

Я же машинально отметила, как опечалился охранник, у которого изъяли батистовый срам. Видимо, этот тощий мужик был из тех, кто определяет женскую красоту по принципу: «Чем больше и мягче, тем лучше».

Вот только Йону было не до фетишистских страданий стража. Он опустил отловленную псину на землю, а потом придал ей ускорение сапогом.

Местный бобик помчался к воротам, как болт, выпущенный из пращи. Йон подналег за ним, и тут висюлька в руках у стражника вспыхнула и взорвалась.

Контрольно-пропускная система типа «Тузик обыкновенный, укомплектованный оборотнем» сработала на отлично. А судя по тому, что Брок остался невозмутимым, он не впервой созерцал подобный фокус в исполнении побратима. Зато амулет, призванный оповестить о приближении перевертыша, выгорел.

Первым опомнился любитель дамских форм, богатых жирами и углеводами. Он-то и погнался за припустившим во всю прыть кобельком. Пес же, не будь дурак, припустил во все четыре лапы, а крик: «Лови оборотня!» — подстегнул его почище стаи голодных блох.

Зато второй мытник ошарашенно крутил головой сразу за двоих. Дама габаритов смелых мужских фантазий, хлопая ресницами, беззвучно открывала и закрывала рот.

— Пропускать-то будешь? — с напором произнес Йон, пользуясь тем, что страж пока не отошел от случившегося.

Но местный таможенник оказался настоящим профессионалом своего дела: даже в ошалевшем состоянии стребовал на три медьки больше положенного, да еще одну недодал на сдачу. А на вопрос проявившего небывалую рачительность и талантливую актерскую игру Йона уличенный в обмане сборщик даже обосновал размеры мзды:

— Раз ничего с собой нет, надо заплатить за то, что будете ввозить в Ошлу в следующий раз, а вира — за издевательство над пошлинниками! А то, ишь, привычку взяли, ходить с пустыми руками…

За дележом сдачи и торгами охранник как-то подзабыл про «оборотня», что с оглушительным лаем успел проникнуть в город, лишь когда глянул на свою левую руку, в которой так и болталась выгоревшая висюлька, спохватился. Но мы уже успели просочиться через ворота. А вот дама, наконец пришедшая в себя, возопила:

— Почему это их без очереди? Я тут стояла!

Мы же лишь ускорили шаг. При этом мне как добропорядочной горожанке пришлось нести метелку. Я прихрамывала, кривилась от боли в ноге, но терпела. Видимо, терпела недостаточно безмолвно, поскольку Брок не выдержал и со словами: «Держи и тащи!» — отнял метелку и всучил ее Йону.

Оборотень уставился на так полюбившееся мне летное средство с недоумением, словно в первый раз его увидел. Но дракону, казалось, было на это наплевать. Он подхватил меня на руки и понес. Я попыталась возразить, но вместо того, чтобы опустить меня обратно за землю, этот упрямец только цыкнул:

— Не ерзай.

Я смутилась. За мои двадцать четыре года меня на руках носили считаные разы, да и то в основном на занятиях по гражданской обороне в качестве пострадавшего. Манекен наш приказал долго жить — развалился от усердного отрабатывания навыка «вынос пострадавшего из зоны поражения» еще на первой паре. Как итог — я оказалась на месте пластикового Йоси, и когда меня тащили из этой самой «условной зоны поражения», молилась лишь об одном: чтобы добрые одногруппники не раскололи мне голову так же, как и манекену.

А вот сейчас, посмотрите-ка, уже не первый раз тащат на руках. И при этом даже косяки моей головой не считают. Приятно, черт возьми!

Йон, ухмыляясь чему-то, шел чуть позади. Метелка в его руках изображала обычный рабочий инвентарь дворника и даже не порывалась лететь. Уже смеркалось, народу на улицах все прибывало. Зажигались огни. Готовились к уличным выступлениям артисты, собирались толпы зевак.

В животе заурчало, напоминая, что пища духовная лучше всего переваривается с помощью желудочных соков, изрядно разбавленных горячей едой из печи.

На вывеске, раскачивающейся и скрипящей под порывами ветра, изображались куриные окорочка, воздетые к небу. Не сказать чтобы художник был дюже талантлив, но все же его умения хватило на то, чтобы есть захотелось не просто сильно, а отчаянно.

— Может, здесь остановимся? — словно вторя моим мыслям, заметил Йон.

Дракон возражать не стал, а меня, лишенную права самостоятельного выбора направления, и не спросили.

Таверна встретила нас гвалтом, запахом прокисшего пива и чесночным духом. Последний был особенно ядреным и, со слов Йона, должен был отпугивать нечисть, то бишь оборотней. Шкура, увы, пугаться и не думал, первым занял один из пустующих столов.

Брок ссадил меня на лавку, и я смогла осмотреться. Кто попроще — прихлебывал пиво и заедал пену сушеными окуньками, кто побогаче — за отдельным столиком дегустировал бараньи ребрышки с гречневой кашей и вино.

Подавальщица с весьма интригующими формами стиральной доски подскочила к нам буквально через минуту. Она стреляла глазками то в Йона, то в Брока, то с прищуром глядела на меня. А я озиралась украдкой: нет ли в зале новых посетителей?

В вопросе «что заказать?» мы сошлись на каше со шкварками и сбитне. Йон, придержав у себя несколько серебрушек, щедрой рукой высыпал на столешницу погнутые медяки — сдачу пошлинника.

Увидев монеты, которые наверняка были ровесницами прадедушки подавальщицы, местная официантка погрустнела. Впрочем, поубавившийся энтузиазм девицы ничуть не сказался на скорости, с которой она принесла еду.

Комнаты располагались на втором этаже. Скрипучая лестница, неструганые дубовые перила, основным достоинствам которых являлась надежность, запахи пота, браги и мокрых половиц — эта таверна на одну ночь должна была стать нашим домом. Впервые я поймала себя на мысли, что спать в лесу мне нравилось гораздо больше.

Я всегда не любила резкие запахи. Порой кривилась от слащавых духов или синтетической лимонной отдушки, которую производители порошков выдавали за «истинную свежесть цитрусов». Даже ароматы дорогого парфюма и изысканных сигар заставляли меня морщиться. Но я терпела. Когда за душой ни гроша, тебе приходится часто улыбаться и мириться с обстоятельствами.

Но сейчас я могла позволить себе то выражение лица, которое хотела, и скривилась. Брок недоуменно посмотрел на меня. Пришлось пояснить:

— Запах…

— Да, здесь тот еще душок, но ночью будет гроза. Распахни окно, как только она закончится, станет легче.

— Откуда ты знаешь? — обернулась уже у двери комнаты, которую мы сняли на ночь. Одну на троих. Дело не в жадности. Просто мест больше не оказалось. Нам и так досталась последняя каморка: накануне-то ярмарки. Завтра даже на улице под забором за места в тени будут гнутую медьку брать.

Когда все же перешагнула порог, лишь хмыкнула. Даже я понимала, что два серебра за этот клоповник — многовато. Хотя хозяева на свой манер позаботились о комфорте. Ножки обеих кроватей стояли в тазиках с водой, чтобы блохи с пола не запрыгнули на ложе. Пол был подметен. От одной из постелей даже потом почти не разило.

— Чур, эта моя. — Я бесцеремонно кинула метелку на кровать. Шедший от нее запах немытого тела хотя бы не щипал глаза.