На Закате (СИ) - Шульженок Павел

— Что верно то верно, на одного из лучших мужей Орви не тянет. — вздохнул Кастор, и выставил на стол три бутылки с красным вином. Всё, что оставалось у него с Бьюригема.

— Вино? — удивился Гувер. — Это хорошо. Наверняка не та бавленая бражка, которую называют вином в Армьене. Мы здесь предпочитаем обходиться пивом, оно у нас лучшее.

— Не сомневаюсь, но это вино явно не бражка. Южный Фронтир, не меньше солида за бутылку.

— Лесная Мать, тогда я должен его попробовать!

Вино действительно легло Гуверу на душу, потому что в кратчайшее время он самолично выпил две из трёх бутылок, не забывая при этом налегать и на свою кабанятину. Кастор при этом решил от угощения воздержаться, и цедил своё вино понемногу, заедая печеным цыпленком, которого сам же и принес. Между делом, конечно, наблюдал за окружающими.

Вестерцы, приняв первые порции хмеля и вкусив от кабана, уже не выглядели угрюмо, и теперь весело что-то обсуждали, над чем-то смеялись. Только, пожалуй, огромный сосед справа несколько выделялся, то и дело бросая уничтожающие взгляды на инквизитора.

Кастору, в конце концов, это надоело, и он заговорил с чернобородым сам:

— А как вас зовут, уважаемый? Я вижу, вам не терпится познакомиться.

— Терпится… — ответил вестерец, не называя своего имени.

— Якоб его зовут. — весело ответил Паллон, держа в зубах едва откушенный ломоть мяса. — Моя правая рука… Если честно, я слишком добр, что бы быть главой целого села. Не знаю, что бы я делал без Якоба.

— Да уж завел бы себе попа и пел на клиросе. — мрачно отозвался бычьим голосом Якоб.

— Может и так. Кто его знает — рассмеялся Гувер, подмигнув Кастору.

Допив, наконец, свое вино, Паллон решил сделать паузу в трапезе, и снова заговорил с инквизитором.

— А вообще, Ваше Преподобие, мне не важно, какие о вас ходят слухи. "Кровавый Кастор" это для дураков, пугать их дурацких детей… Но мы же с вами на государственной службе, мы понимаем как все происходит. Невозможно всем нравиться… Ну я это к чему. Я еще помню, как в детстве боялся, что меня задерет оборотень, или там… еще что-нибудь такое. А сейчас дети в Вестере не боятся, играют, бегают сами по себе, тут и там. Нет, ну всякое бывает, иногда пропадают куда-нибудь, но это же чертовы глупые дети, их много, и они всегда куда-нибудь пропадают. Это нормально… Но я не об этом. А о чем я?

— Что-то о государственной службе, и о том, что невозможно всем нравиться.

— Ах да, вот… Молодец, Инквизитор. Так вот если бы ты… вы… Если бы вы не занялись Вестером, здесь, наверное, повсюду были бы одни оборотни, и ни одного паршивого ребенка. Всех бы сожрали, вообще всех, и плодили бы своих оборотнят. И сидели бы вместо нас в этом зале…

— Вообще-то ликантропы стерильны, их никогда не бывает много и они предпочитают держаться по одиночке.

— Ну вот видите, я даже ничего не знаю об этих чертовых оборотнях. А все потому, что их в Вестере больше нет. Благодаря вам, Кастор! — Гувер снова поднялся на ноги, и поднял вверх черпак с пивом. — Выпьем за Кровавого Кастора, спасшего нас и наших детей от оборотней!

Народ несколько притих, но черпаки вверх поднял, а потом снова загудел разговорами и шутками. Гувер быстро выпил пиво, недовольно огляделся, и снова провозгласил:

— А что это у меня в Зале до сих пор не слышно пения? Песню нам!

На другой половине стола, ближе к середине зала, поднялся один из пирующих. Это был приятного вида пожилой, но еще крепкий вестерец с совершенно седой бородой и волосами. Едва он встал, собрание одобрительно загудело, раздались одобрительные возгласы.

— Старый Патрик! — улыбнулся голова. — Наш первый певец… Ну давай, порадуй мой Дом своим пением!

Патрик закрыл глаза, серьезно и угрюмо набрал в грудь воздуха, и в воздухе разлился густой могучий бас, от которого делалось физически приятно в ушах, и казалось, что даже стены зала вибрируют от его тягучих волн.

— В ту тёмную ночь завывала метель… — пропел Патрик и взял паузу. Пирующие загудели еще веселее. Похоже, эту песню они знали и любили, и следующие строки уже подпевали солисту.

… и вышел из дома отец.

Оставив на веки пустой колыбель,

С младенцем отправился в лес.

Не знаешь, что будет с тобою, дитя,

Ты видишь последние сны…

Но старшие дети не меньше хотят

Дожить до прихода весны.

И злая метель замела все следы.

И тайну сокрыла на век.

Из леса проклятого с тенью беды

Вернулся один человек.

Минули года и состарился он,

Все дети в могилу сошли.

И только младенец, что в лес унесен.

Отца ожидает в дали.

Едва песня была допета, вестерцы весело загудели, подняв вверх квши с пивом.

— Это наша Вокьюрская песня. Её знают на всем северо-западе, но мы верим, что она произошла именно у нас, что бы там не говорили в Левьеже. Это наша история. — пояснил Паллон.

— Где бы она не появилась, это представляется сомнительной честью. — покачал головой Кастор.

— Вы, боши, ужасные ханжи. — отмахнулся голова. — В старые времена отношение к смерти и жизни было совсем другим, более жизненным… Ну как в природе. Не все детеныши могут выжить, каким-то из них следует умереть, и никто не делает из этого трагедию. Это так же нормально как и то, что умирают старики. И вот у нас, в Вестере, еще живо это природное отношение к каким-то вещам.

Барроумор тяжело вздохнул. Почти тысяча лет христианства в Вестере прошла если не бесследно, то местами совершенно незаметно.

— Вам разве не известно, что природа, это проклятая стихия, подверженная хаосу и смерти? Такова реальность грехопадения. Не Бог установил, что сильный должен пожирать слабого, не Бог установил что старики должны умирать, а детеныши бороться за выживание. Неужели вам это неизвестно? — твердо и жестко выговорил инквизитор.

— Да слышал я это… Но если не читать заумных богословских книг, а просто посмотреть вокруг, пристально, можно увидеть в природе гармонию. Да, сильный пожирает слабого, но ведь в итоге выживают самые сильные, самые красивые.

— Выживают? А зачем? Что бы умереть немного позже? Вопрос нашего бытия не в том, что бы прожить дольше в этом мире, а в том, как предстать на Страшном Суде. Так кто же будет оправдан? Тот кого сожрали, или тот кто сожрал? Или вы здесь уже совсем перестали бояться Бога, сидя в своем чертовом лесу? — на последней фразе, Кастор уже заиграл желваками.

— А… Эм… Нет, ты чего. Мы верим в Иисуса Христа и всё такое… в ангелов там, святых всяких… Нет, верим конечно. Меня отец еще в детстве крестил. И когда поп приезжает, я всегда слушаю, что он там говорит. — начал оправдываться Гувер, а Якоб, сидящий справа, весьма громко сплюнул.

— Вы с чем-то не согласны? — резко спросил инквизитор, оборачиваясь к вестерцу.

— Если мне надо будет, я скажу. — ответил Якоб.

— Если мне надо будет, вы скажете всё.

— Ладно, парни, вы чего… Расслабьтесь. — засмеялся Паллон, чувствуя, как нарастает напряжение. — Давайте вообще из Армьена попа позовём, пусть он отслужит нам мессу. А что? Бабы рады будут. Да и не служили уже давненько…

— С Пасхи. — уточнил Кастор.

— Вот блин, сразу видно — инквизитор! — воскликнул голова. — Всё-то он знает! И я вот уверен, что другой бы здесь не разобрался у нас… Ну как прошлый, который приезжал. Как его там звали… Да не важно. Такое же недоразумение, как и наш Орви. Честное слово, таких как ты, Кастор, мало. Спасибо тебе, что приехал к нам. Я правда рад… Твоё здоровье! — с этими словами Паллон поднял свой ковш с пивом, и инквизитор ответил ему, подняв свои остатки вина.

— Но, конечно… после Вокьюра у тебя будут еще какие-то дела? Наверняка не ради Вокьюра ты сюда приехал. — поинтересовался Гувер, когда ковш опустел.

— Возможно… У вас здесь не так плохо, как могло быть.

— Да что ты в самом деле? У нас здесь мир и благодать! Лучшее место в Вестере! А кто его знает, что ждёт тебя дальше. И знаешь, мы, добрые христиане Вокьюра, хотим помочь тебе в твоих трудах, что бы ты ни в чем не нуждался, совершая своё нелегкое служение. Вот, смотри… — с этими словами Паллон протянул руку, и Леон, сидящий напротив Кастора, положил в неё пухлый кошель, глухо звякнувший в руке Гувера. — Это наша помощь, наша поддержка твоей миссии, дорогой наш брат Кастор.