Времена Амирана (СИ) - Голубев Сергей Александрович

Вот он встал. Встал легко, не пошатнувшись. Поднял руки к груди. Посмотрел на них. Отряхнул ладони. Взглянул вокруг.

Геркуланий медленно поворачивал голову, всматриваясь в лица тех, кто стоял в первой шеренге. И почему-то каждый, на ком останавливался его пристальный взгляд, встретившись с этим взглядом, тут же отводил свой, словно смутившись, словно его поймали за чем-то нехорошим.

***

— Пусти. — Тихо сказала Принципия Бенедикту, и он неохотно разжал руки.

Странно, но сейчас, вместо того, чтобы броситься Геркуланию на шею, она всего лишь сделала осторожный, даже робкий шаг к нему. Может быть, это потому, что не было того ощущения счастья и сумасшедшей надежды, которые затопили ее разум в тот момент, когда этот маг предложил им чудо? Да, тогда это было. Но вот чудо свершилось, а что-то, как-то…

Принципия жадно, и в то же время настороженно вглядывалась в стоящего рядом Геркулания. Так смотрит бродячая собака на человека, протягивающего ей косточку. Со смесью страха и надежды, с готовностью мгновенно отскочить в сторону и обнажить клыки.

Геркуланий обратил на нее внимание. Нет, он не шагнул ей навстречу, и даже не улыбнулся. Он смотрел на нее внимательно и тоже настороженно, повернувшись немного боком, словно готовясь встретить не ту, которую любил, а противника.

Принципия заставила себя сделать еще шаг и теперь оказалась вплотную с тем, ради встречи с которым — вот этой встречи, только что готова была отдать свою кровь. Кровь не понадобилась. Встреча — вот она. И стоит только руку протянуть… Она протянула руку и дотронулась до руки Геркулания. От волнения пальцы ее были холодны, но тот холод, который она ощутила, дотронувшись до запястья Геркулания, заставил ее непроизвольно отдернуть руку.

И было что-то еще. Да, трупно-холодная рука, да, неприязненный и настороженный взгляд — все это словно холодным душем окатило Принципию, но это было не все. И вдруг до нее дошло: от этого человека, что стоял сейчас рядом с ней, пахло. И, странно, только-только подойдя к нему, она этого запаха не ощутила, а сейчас — чем дольше она стояла рядом, тем он становился сильнее. И хотелось отойти. А вот чем пахнет — этого она понять не могла. Да, наверное, и никто не смог бы. Ну, разве что тот, кто полежал в могиле.

Ратомир тоже стоял рядом. Он отошел, даже, можно сказать, шарахнулся от Геркулания в первый миг его — чего? — пробуждения? Воскрешения?.. Отошел на пару шагов, но остался рядом, не смешавшись с толпой. Он внимательно и настороженно смотрел, как подошла к Геркуланию сестра. Видел, как вздрогнула она, и как изменилось выражение ее лица после того, как она коснулась руки жениха. Видел он и то, как внезапной брезгливой гримасой исказилось лицо того в этот миг. Но главное, что он ощущал, было в нем самом. И он не мог этого понять. Он не понимал, где же она — радость? Ведь случилось то, чего все так ждали! Ведь вот оно!.. Но кроме растерянности и смутного страха ничего нет. И вдруг он ощутил то же, что несколько раньше почувствовала Принципия. В воздухе чем-то пахло. Вот только что ничего не было, а сейчас что-то появилось, и теперь становилось все сильней и сильней. А может быть, это был и не запах, может быть, это было что-то другое. Но переносить это становилось трудно. Вот и Принципия отошла к отцу. И тот молча обнял ее.

***

Бенедикт обнял дочь и прижал к себе. Он, как и все, не смог выдержать взгляд этого гостя с того света. И он тоже пытался разобраться в самом себе и своих чувствах. И тоже испытывал все, что угодно, кроме радости. Тот, кто стоял в нескольких шагах от него, похоже, испытывал что-то подобное. В нем была враждебность, отчужденность и настороженность.

Вот интересно, — думал Бенедикт, — вот если бы он не умер, вот если бы знахарям нашим удалось его спасти. Ну, он, конечно, болел бы, хлопот было бы… Ну, там, то, се… Но, в конце-концов поправился бы. Оторвал бы голову от подушки — как бы все обрадовались! Какое было бы счастье! Ну, а что сейчас? Почему это так не похоже? Потому что я видел его мертвое лицо? Но ведь в нем ничего не изменилось. Абсолютно те же черты, а сейчас и та мертвая неподвижность исчезла. Он же живой! Он дышит, черт возьми! Так в чем же дело?

***

Кажется, только один человек не задавался подобными вопросами. Пафнутий, как и Ратомир, остался стоять неподалеку. И ему было хорошо, как может быть хорошо человеку, добившемуся своей цели. Сделавшему, черт побери, это!.. Вот вы все не верили, а я — сделал! И вот вам всем!..

Геркуланий его сейчас интересовал мало. Ну, встал, стоит, дышит, смотрит — и ладно. Что он обещал — сделал, что хотели — получите! А он, Пафнутий, теперь прочно занял подобающее ему место под солнцем. Прощай, родная аптека. Прощай, милая общага, и вы, милые соседи со своими милыми шутками — прощайте! Теперь его ждет другая жизнь. И Пафнутий чувствовал в себе внутреннюю готовность к этой новой, прекрасной жизни.

Никто не смотрел на Пафнутия сейчас, не он был центром внимания. Ну, а если бы кто-нибудь все же взглянул на мага, то был бы удивлен. На его лице была улыбка — наверное, единственная улыбка во всем этом громадном дворце.

***

Грудь Геркулания поднялась, заполняемая воздухом и глаза его открылись. Яркий свет резанул по ним и Геркуланий зажмурился. В горле саднило. Он ощутил, что лежит на спине на чем-то жестком. Он приоткрыл глаза и поднял голову. В голове был гулкий шум, перед глазами туман, но он быстро рассеивался. И было ощущение какой-то неправильности. Возможно, из-за его позы. Чего это он разлегся? Он приподнялся на локтях, потом легко вскочил на ноги. Странно… Ничего не болит. Так чего же он лежал? И где он? И кто эти все, стоящие вокруг? Возникло ощущение то ли пыли, то ли мусора — вероятно, испачкался, когда вставал. Он отряхнул ладони, но ощущение не проходило. Ну, да и черт с ним. Это было не самое главное. Самое главное было разобраться в происходящем. Кто он? Что с ним?

Геркуланий посмотрел вокруг. Ну и мерзкие же хари окружили его. Паноптикум уродов! И вокруг каждой фигуры какой-то почти невидимый, прозрачный, но, однако различимый темный кокон. То ли газ клубится, то ли какие-то мельчайшие насекомые — мушки роятся вокруг, вылетая из ртов и влетая в провалы глаз.

А вот глаз было не видно, как Геркуланий ни всматривался. Были дыры, были щели, всасывающие в себя окружающее пространство. Но, хоть и не видел Геркуланий глаз, но взгляды он ощущал. Нехорошие взгляды, враждебные, недобрые, исполненные жадного и мерзкого любопытства. Эти взгляды ужасно раздражали, мешали сосредоточится и вспомнить… Вспомнить и понять. А это враждебное стадо все стояло и тупо пялилось на него. Очень хотелось броситься на них, разогнать, разорвать!..

Тут вдруг от этой толпы отделилась одна фигура и направилась к нему. Тело само, непроизвольно, напряглось и повернулось к подходящему боком, чтобы удобнее было встретить нападение. В памяти вдруг возникло что-то, похоже, из недавнего прошлого — блеск стали и его попытки закрыться, уйти от ударов. На мгновение возникла боль в боку. Пришла и ушла. И это тоже было всего лишь воспоминание, всего лишь эхо того, что было. Что же, все-таки, было? Ничего, он вспомнит…

А фигура эта, между тем, подошла и встала рядом. Геркуланий посмотрел внимательней. Вроде что-то знакомое, что-то из того, что предстоит вспомнить. Столь же отвратительное и все с той же едва заметной клубящейся завесой вокруг головы. Это нечто подошедшее слепо уставилось на Геркулания, а потом протянуло руку и пальцами коснулось его запястья.

В памяти неожиданно возникла сцена из какого-то бесконечно далекого прошлого: он стоит в мрачной, полутемной клетушке, полной непонятного хлама, и вдруг ему на лицо прыгнул и побежал паук, видимо потревоженный им в его тенетах. И Геркуланий вспомнил то ощущение бесконечного омерзения, страха и брезгливости, которое он тогда пережил. Потому, что то, что он почувствовал сейчас, когда его руки коснулись пальцы этого… В общем, это было что-то очень похожее. Геркулания передернуло от отвращения.