Хождение Восвояси (СИ) - Багдерина Светлана Анатольевна

– Это вам от одной знатной дамы.

– Но я не знаю никаких знатных… – растерянно начал было он – и понял. – Это от Синиоки?!

– Да. Она посетила меня сегодня днем со своей дамой-наставницей и попросила передать это тебе со словами благодарности. А еще она сказала, что такого отважного буси она не встречала ни разу в жизни, и что на состязании обязательно будет болеть только за тебя.

Щеки Яра стали под цвет шнурку. Дрожащими руками он стянул завязки с глянцевого бумажного рулончика, развернул письмо – и расплылся в улыбке. На листе, изображенный разноцветной тушью, красовался их песочный замок, гордый и непобедимый под нарисованной веткой розовой сакуры, настоящая веточка которой была вложена в свиток.

– Покажь! – сунула нос Лёлька, и брат, не переставая улыбаться, продемонстрировал послание сначала ей, потом Чаёку.

– Как красиво! – всплеснула та руками. – Маленькая Синиока явно не пропускает своих уроков!

При этих словах глаза Ярика загорелись.

– А можно я ей тоже письмо напишу?!

– Конечно!

И Чаёку, не переставая ошеломлять лукоморцев, достала из-за пояса несколько листов чистой блестящей бумаги, шнурок, с пяток небольших веточек каких-то растений, тушницу, несколько брусков разноцветной туши и кисть.

– Ты ведь будешь рисовать?

Яр смущенно потупился.

– Я бы хотел ей стихи написать. Если бы умел. Ведь стихи – это так красиво! Как картина! В них можно выразить то, о чем прозой язык не повернется сказать.

– А ты ей что-нибудь приличное говори, чтобы поворачивался! – подразнила его сестра.

– А ты вообще отвернись!

– Бе-бе-бе!

– Значит, ты всё-таки умеешь писать стихи! – лукаво погрозив ему пальчиком, рассмеялась дайёнкю.

– Наверное, всё-таки нет… – вздохнул мальчик. – Наверное, я ей лучше просто что-нибудь хорошее скажу. Без рифм.

– Длинные письма юным тян писать друг другу не пристало, – проговорила девушка. Княжич подумал, взялся за кисть, поплевал на черный брусок туши, едва не ввергнув дайёнкю в обморок, помусолил там кисть и старательно вывел к своему изумлению летящими иероглифами на чистом вамаясьском:

"Здесь для меня всё ночь. Но словно солнца луч твоя улыбка [81]".

– Вот, тут совсем немного, – показал он свой опус девушке, и брови ее взлетели в удивлении:

– Но это же и есть стихи! И неплохие! А хочешь, я тебе почитаю Хокупи Шинагами? Это самый выдающийся стихотворец Вамаяси за всю ее историю!

И Лёльке, как ни дулась она и не показывала всем видом, что лучше бы послушала про сражения или приключения в их стране, чем про ветки всяких растений, птичек и погоду, пришлось засыпать в обнимку с Тихоном под строки, пережившие своего поэта.

На следующее утро Отоваро пришел за ними едва они успели позавтракать. Переодевшись в выстиранную и высушенную за ночь вчерашнюю одежду, ставшую тренировочными костюмами, Ивановичи вышли за ним на улицу.

– Можно я к Мишане сначала пройду? – Ярик умоляюще взглянул на самурая.

– Куда?..

– К Лысой горе, – перевела Лёка.

– Зачем?

– Я только письмо отдам одному человеку – и всё! – торопливо заверил Яр.

И процессия двинулась к горе, уже вовсю кишевшей детьми и их няньками и компаньонками. Мальчики постарше шли на тренировки или уроки верховой езды, девочки повзрослее сидели под облетающими деревьями и читали или рисовали с натуры, а малышня с радостными воплями носилась, запуская воздушных змеев.

Отыскав взглядом под сакурой знакомое розовое кимоно, Ярик рванулся бежать, но через несколько метров спохватился и перешел на степенный шаг. Синиока, задумчиво водившая кисточкой по бумаге рядом с девочками постарше, словно почувствовала его приближение.

– Привет. Это тебе, – алея, как закат, княжич протянул ей бледно-зеленую бумажную трубочку, перевязанную шнурком цвета сосновых иголок. Веточка сосны ждала своего часа и внутри.

– Спасибо.

Она взяла письмо и опустила глаза. Подождав и не дождавшись, когда оно будет открыто, разочарованный Ярик двинулся прочь и уже почти дошел до дорожки, как услышал за спиной знакомый отчаянный крик:

– Отдай! Это моё!..

Яр обернулся, догадываясь, что увидит – и почти не ошибся. Девочка в сиреневом кимоно чуть постарше Синиоки, подтянув полу своего наряда, неслась со смехом по цветам и траве, и словно лист в ее руке зеленело письмо. Синиока бежала вслед, за ней – пестрая толпа других девочек и присматривающих за ними дам, словно ветер разметал букет, но сиреневое кимоно, проворная, как газель, мчалась, не разбирая дороги, то и дело оглядывалась и хохотала:

– Синиока получила любовное письмо! О, какой тонкий вкус у ее кавалера! Он настоящий даймё! Как бьется ее сердце! Когда же помолвка? Когда же свадьба?

В очередной раз повернувшись к преследователям, она не заметила, как налетела на мальчика лет двенадцати, важно шествовавшего с приятелями по дорожке. Раздался ойк, вскрик, и вся куча-мала детей и придворных – участников забега повалилась на мальчишек. Ярик, не дожидаясь, чем кончится дело, бросился к ним. Лёлька – вслед. Рядом с ней, с гримасой мрачнее тучи, бежал Отоваро.

Тем временем мальчик выхватил свиток из руки испуганно притихшего сиреневого кимоно, увернулся от потерянно пискнувшей что-то Синиоки, развернул и принялся читать:

– Здесь для меня всё ночь… Ха! Это слепец какой-то писал или глупец? Только слепой не видит днем солнца, и только болван не понимает, что в жизни есть не только ночь, но и день.

– Отдай! Не читай! Это не тебе! – выкрикнул Яр. Мальчик поднял голову, и сердце княжича ухнуло в пятки. Обормоту!.. Сын тайсёгуна тоже узнал его, и ухмылка превратилась из снисходительной в хищную.

– Но словно солнца луч! Твоя улыбка! – провыл он, экстатически кривляясь. – Как банально и пошло! Он бы еще сравнил твои зубы, сестренка, с жемчугом, губы с вишней, а кожу с мрамором! [82] Таким поэтам даже считалки сочинять доверить нельзя! А их писульками только ворон в полях пугать и очаги растапливать!

– Отдай! – бледный, как мрамор, с которым он так и не сравнил кожу Синиоки, Ярик прорывался к нему, расталкивая женщин, выворачиваясь из рук сестры и не слыша умоляющих восклицаний Отоваро.

Лёлька, жалея, что не прихватила после вчерашней тренировки свой шест, распихивала матрон и тян направо и налево, но перегнать в куче сбившихся женщин Яра не могла всё равно.

– Моё! – отважно выкрикнул Ярик, первым добравшийся до него.

– Попрыгай! – осклабился Шино-младший, выбросил вверх руку с письмом… и едва не упал.

– Отд… – начал было он гневно, оборачиваясь на человека, вытянувшего у него из пальцев зеленый лист, но прикусил язык.

– Тэнно!.. – пролетел по толпе благоговейный выдох, и все стали падать на колени, словно пронесся невидимый ураган.

– Кланяйтесь!!! – прорычал Отоваро, и княжичи по его голосу поняли, что некоторые распоряжение сенсея надо выполнять быстро, а некоторые – мгновенно. И это было из второй категории. Как подкошенные хлопнулись они на траву, выглядывая искоса объект, ставший причиной суматохи – и увидели.

Высокий худой человек лет двадцати пяти в синем вышитом кимоно, с тонкой ниточкой усов над губой и длинным кротким лицом возвышался среди коленопреклоненных дам и детей как перст. Поодаль, замерев в почтительном ожидании, стояла кучка придворных.

– Здесь для меня всё ночь. Но словно солнца луч твоя улыбка, – медленно прочитал человек, задумался, пожевывая губами, точно распробывая на вкус слова, и медленно кивнул:

– Неплохо. Очень неплохо для двенадцати лет, Обормоту-тян. Передай моё одобрение твоим учителям.

– Это не он написал! Это я! – возмущенно вскинул голову Яр.

– Ваше императорское величество! – яростно просуфлировал Иканай.

– В-ваше императорское в-величество, – вспомнив вдруг всё, что говорил про его стихи Обормоту, пришибленно пробормотал он.