Цесаревич Вася (СИ) - Шкенев Сергей Николаевич

Вася оставил машину за двести метров до своего дома. Нехитрая конспирация от возможного наблюдения, но может быть она позволит сбить с толку назойливую охрану хотя бы не надолго. Надоело, чёрт возьми, постоянное сопровождение! И почему-то кажется, что во всяких неприятных ситуациях это ему придётся защищать собственных телохранителей, а не наоборот.

Пока же хочется свободы! Чтобы хотя бы неделю никто не присматривал, как за маленьким ребёнком, и не качал укоризненно головой. Потом да, потом придётся соответствовать высокому статусу Великого Князя и наследника престола, делать что должно, а не что нужно, и… и прочая политическая тягомотина пополам с политической же необходимостью.

— Доброго здоровьичка, Василий Иосифович, давненько вы не появлялись, — поприветствовал Красного дворник в фартуке, с метлой, и с внимательным взглядом снайпера. — Поздравляю с повышением в чине. В прошлый раз вы были прапорщиком запаса, если мне память не изменяет.

Лукавит. Всем известно, что дворники в Петербурге отличаются феноменальной памятью и исключительной наблюдательностью. И они же который год подряд занимают призовые места в соревнованиях на приз генерал-губернатора в категории стрельба из пистолета.

— Спасибо за поздравление, Фаттих Зарипович, но оно как-то случайно получилось.

Сопровождаемый взглядом дворника, Вася зашёл в парадную и поднялся по лестнице. Опс, а почему дверь квартиры неплотно прикрыта? Откуда взялись незваные гости? Эфирный взгляд сквозь стены показывает три сгустка энергии в районе кухни. Никак злоумышленники решили чайком побаловаться в ожидании хозяина.

Щёлкнул снятый с предохранителя браунинг. Дослав патрон, Вася осторожно толкнул ногой дверь. Вроде бы в прихожей нет никого, но мало ли… Да, точно никого нет, только слышны негромкие голоса с кухни, и тянет тонким ароматом только что сваренного кофе. Вроде бы смесь арабики с либерикой, привезённая Горьким ещё год назад.

Кстати, какие красивые зонты в подставке. И на вешалке лёгкие пальто с шёлковой подкладкой тоже красивые.

Ба, знакомые всё лица!

Дочь, Софья Павловна, срамница!

Бесстыдница! Где! С кем!

Вот как тут не процитировать бессмертные строки Грибоедова? Пусть имена другие, но…

— А я сразу говорила, что нужно на ближнюю дачу ехать! — голос с уверенностью в своей правоте и звон ложечки по тонкому фарфору.

— Да кто бы нас туда пустил? — в этом голосе сомнение, но он тоже легко узнаваем. — Вот припрёмся мы туда, и что скажем?

— Правду, — третий голос решительный.

— Какую правду, ты с ума сошла?

— Это у тебя чёрт-те что на уме. У нас поручение от Антона Семёновича Макаренко организовать выступление подпоручика и кавалера Красного с рассказом о войне.

— Когда успела?

— А не надо витать в облаках. Любой воздушный замок нуждается в крепком фундаменте.

Вася негромко кашлянул, сообщая о своём появлении, и спросил:

— Любезные барышни, я вам не помешаю?

Ответом стало молчание и звон разбитой чашки. Кузнецовский фарфор… кофейный сервиз на двадцать четыре персоны… И вот как среди этих разорительниц выбирать спутницу жизни?

Из кухни выглянула Вера Столыпина, испуганно ойкнула, и скрылась обратно, хлопнув дверью. Послышался её громкий шёпот:

— Он там. С большим железным револьвером.

— Мамочки… — это Катерина так странно отреагировала.

— Какие мамочки? Человек с войны вернулся голодный и уставший, ставьте кастрюлю с борщом на плиту.

Вот всегда знал, что у Лизаветы Бонч-Бруевич правильный взгляд на жизнь и чуткое понимание мужской натуры!

Всё объяснялось прозаично, но романтично. Запасные ключи от квартиры девушкам любезно предоставил Алексей Максимович Горький, преследовавший сугубо меркантильные цели — четыре дня подряд он получал презент в виде не дождавшегося Василия борща, нескольких видов салатов, не говоря уже о знаменитых эклерах. Идея встретить героя войны хлебом-солью пришла в голову Верочке Столыпиной, но реализовывать её без участия подруг она посчитала неэтичным и даже слегка неприличным. Директору гимназии сказали правду, и Антон Семёнович Макаренко почему-то не стал возражать против отсутствия на занятиях.

— И вообще, господин поручик, мы такие хорошие, что заслужили совместный поход в театр, — заключила Верочка. — Сегодня в Мариинском «Бориса Годунова» дают. Ты готов совершить ещё один подвиг?

Красный едва не подавился борщом, но справился и помотал головой:

— Увы, не могу.

— Не можешь, или не хочешь?

— С вами хоть на край света, но я сам как тот колобок сбежал из дома, и уже через пару часов выезжаю в Нижний Новгород.

— Зачем?

Лизавета Бонч-Бруевич с укоризной вздохнула:

— Вера, есть такие понятия как военная и государственная тайна.

— Не очень-то и хотелось знать, — обиделась Столыпина. — Секретики тут развели…

— Да это не секрет, — Красный отложил ложку, аккуратно промокнул губы салфеткой и улыбнулся. — Там мой завод, на котором скоро начнут производить самолёты.

— Хочешь заняться речными перевозками? — удивилась Вера.

— Причём здесь речные перевозки? — не понял Василий.

— Так самолёты же по рекам.

Тут до Красного дошло, что имеет место быть разница в понимании терминов. Здесь до сих пор самолётами называют пароходы и прочие самоходные баржи. У водоплавающих всё не как у нормальных людей, и по морям они ходят, а по рекам, стало быть, летают. Мало того, даже скорость узлами меряют, а расстояние кабельтовами, то есть верёвками.

— Вообще-то я про летательные аппараты тяжелее воздуха. Рассказывал же как-то…

— Ты мне рассказывал, — напомнила Лиза. — Веры и Кати тогда с нами не было.

Подруги ревниво сверкнули глазами, но промолчали, а Красный завернул целую речь в духе неизвестного в этом мире Остапа Бендера. Красочно расписал перспективы гражданского воздушного флота, объяснил преимущество боевых самолётов перед громоздкими и неповоротливыми дирижаблями, намекнул на дешевизну и доступность легкомоторной авиации для широких слоёв населения вообще, и трёх отдельно взятых девушек в частности… Про освоение космоса говорить не стал, рано ещё.

— Я еду с тобой! — заявила Вера Столыпина, украдкой вытирая слезу восхищения. — Тоже хочу стоять у истоков!

— Во сколько поезд? — уточнила Лиза. — Нужно позвонить и забронировать билеты.

— Лучше я дедушку попрошу, и он распорядится дополнительный вагон прицепить, — Катя Орджоникидзе встала и пошла к телефону. — А поезд задержат, если что.

— Не нужно задерживать, у меня своя машина, — признался Красный.

— Тогда чего мы ждём? — спросила Верочки, и тоже встала из-за стола. — Едем, Вася!

— Прямо сейчас?

— Конечно сейчас, пока никто ничего не знает. Тогда и запретить не смогут. Правда, девочки?

Если Красный и удивился скорости и решительности принятия решения, то вида не подал. Только поинтересовался:

— Но будет ли это прилично? Всё же длительное путешествие, остановки и ночёвки в гостиницах…

— Ерунду говоришь, Васенька, — со снисходительной улыбкой ответила Лизавета. — Во-первых, мы поедем инкогнито, а во-вторых, ты у нас великий князь и цесаревич.

— И что?

— Это значит, что ты выше всяких предрассудков и любых условностей. А кто сомневается, тот враг народа и империи.

— Ну, если с этой точки зрения посмотреть, — не стал спорить Вася. — Кстати, вы в дорогу переодеваться будете, или в гимназической форме поедете?

— По дороге что-нибудь купим, — отмахнулась Лиза, но потом рассмеялась. — А знаешь, так даже романтичнее будет. Как в романе Набокова, где блестящий гвардейский офицер…

Уже одевшаяся Вера Столыпина вернулась и успела услышать последние слова. Удивлённо подняла брови:

— Лизонька, ты читаешь Набокова? Как тебе не стыдно!

— Я только пролистала, и оглавление посмотрела, — смутилась Лиза. — Но вот на сто восьмой странице…

— На сто девятой, — поправила Вера, и покраснела.